Обитель греха

Взгляд серых глаз менеджера режет, втыкается тонкой иглой, пронзая кожу и сквозь отверстия черепа прокалывая мозг. Может, он и знает всех танцоров назубок и умеет обращаться с клиентами, но такой пристальный взгляд точно отпугивает самых несмелых. Но Саске не из таких. — Его, — он показывает себе за спину, и серые глаза, метнувшись в ту сторону, тут же возвращаются и захлестывают его сотней вопросов. Эй, парень, а тебе есть двадцать один? Эй, парень, а твои предки знают, на что ты просаживаешь их бабло? Эй, парень, вы что-то больно похожи; ты случаем не дрочишь на себя в зеркале? В серых глазах леденеет сотня вопросов, но тонкие губы, приоткрываясь, выбрасывают только один: — Приватный танец или интим? Да чтоб тебя пустили раком по кругу, хочется сказать Саске. Чтоб ты сдох в вендиспансере. Но он вовремя останавливается и прикусывает губу, не давая вырваться этим искренним пожеланиям. Стоящий перед ним мудак молчаливо смеется, не пуская на лицо и тени усмешки; он смеется так, словно знает, что предложил ему сейчас выебать собственного брата. Отдав за это нехилые бабки. Катился бы он к черту. Хер его знает, может, у танцоров и впрямь нет от него секретов. Может, он прекрасно осведомлен, что у одного из самых красивых работников есть младший брат, которому по возрасту не положено находиться в таком месте. И сейчас он заливается внутри истошным хохотом, пробивая девятнадцатилетнему парню чек на собственного аники. — Желаю приятного отдыха, — голос менеджера вежлив и невозмутим, но Саске слышит, будто тот сочится едким сарказмом. Я знаю, ты сейчас будешь иметь своего братца, словно произносят серые глаза. — Не буду, — зло говорит Саске, хоть молодой мужчина с серыми глазами уже не может слышать. Не за этим он купил своего аники; он не такой ублюдок, чтобы трахнуть родного брата, пусть сейчас его и охватывает желание макнуть этого мудака головой в дерьмо. Но все же младший слишком давно носит в себе эту ненависть, чтобы так просто упустить неожиданно подвернувшийся шанс. Указатели на обитель греха мерцают неоном, направляя его к длинному коридору с рядом одинаковых дверей. Хозяева клуба сделали все для того, чтобы клиенты снова и снова приходили оставлять свои деньги; внешний лоск — верхушка айсберга, под которой кроется дохрена всяких мелочей, о которых едва ли кто-то задумывается, когда они есть, но сразу замечает, если о них не позаботились. Даже эти чертовы стены; Учиха готов поклясться, что если б не едва слышно пробивающиеся из ближайшей комнаты бесстыдные стоны, сумевшие прорвать отменную звукоизоляцию, он бы даже не подумал, что здесь есть кто-то еще. Но, в самом деле, чего им стыдиться? Они трахают того, кого купили, в том месте, где это положено; это все равно что писать по линейке в школьной тетради — Саске на миг задумывается, получают ли они вообще хоть какое-то удовольствие от согласованных с администрацией толчков. Приват равнодушно пускает его в свое чрево. Блестящий гладкий пилон, удобный стул, низкий столик с темной бутылью и парой бокалов, огромное зеркало во всю дальнюю стену и, конечно, бордовый диван поодаль — все необходимое и ничего лишнего, что помешало бы танцовщику показать жаждущим глазам свое идеальное тело, а клиенту — насладиться дорогим зрелищем. Саске опускается на предназначенное ему место, невольно отмечая, что гладкое дерево с мягкой обивкой под ним даже не скрипнуло, и без раздумий наливает себе вина. В зеркале напротив отражается его тяжелый взгляд, выдающий то, что он пришел сюда вовсе не за удовольствием; звуков из других приватов тут совсем не слышно, но он все равно почему-то задумывается, что происходит сейчас за бордовыми стенами. Он чувствует терпкий запах хорошего винограда и уже подносит бокал к губам, но отпить не успевает: дверь едва слышно приоткрывается, и Учиха тут же чувствует тонкий аромат одеколона своего брата. В зеркале отражается его невозмутимое лицо; кажется, Нии-сан совсем не удивлен, увидев, кто заказал его тело. Он проходит в комнату, не спеша и плавно, как-то неотъемлемо вписываясь в дорогую обстановку привата. На нем нет той дурацкой одежды строителя или доктора, которую Саске видел на некоторых стриптизерах в клубе; от таких фанатеют только девчонки, а они все остались там, за дверью, и Итачи одет в облегающую черную рубашку и узкие брюки с рядами едва заметных кнопок по бокам. Возле столба он останавливается и медленно разворачивается. Младший смотрит на него спокойно и уверенно; старший также невозмутим, но, приоткрыв чуть подкрашенные какой-то гадостью губы, все же негромко произносит: — Не ожидал тебя здесь увидеть. Саске все же доносит бокал до рта и, пару мгновений подержав полную глубоких оттенков жидкость во рту, сглатывает и отвечает: — Я платил не за разговоры. Итачи остается таким же равнодушным. О чем он думает в этот момент? Что он почувствовал, узнав, что человек, заказавший его тело на приватный танец и секс, — его собственный брат? Саске, в общем-то, это и не волнует; из динамиков, утопленных в обитой тканью стене, начинает литься негромкая плавная музыка, и Нии-сан касается спиной шеста, поднимая руки. Тонкие ладони обхватывают пилон, а Итачи не отрывает взгляда из-под прикрытых век от лица брата. Пальцы ведут по шесту медленно, опускаясь все ниже, и Саске на мгновение кажется, что запястья аники просто связаны за головой. Пересыхает у него во рту уже сейчас. Нии-сан не спешит раздеваться; его движения рассчитаны на долгое, изматывающее томлением зрелище, которое он, наверное, смог бы растянуть на несколько часов, заставляя клиента кончать от одного своего вида. Итачи медленно сползает по шесту, не отрывая от него рук и опускаясь на разведенные колени. Черная ткань в паху натягивается, и Саске болезненно сглатывает насухую; в прикрытых глазах аники — какая-то едва уловимая насмешка, но младшему на нее сейчас откровенно наплевать. Он уже понимает, почему многие готовы выложить за его брата такие деньги — Нии-сан слишком порочен и слишком прекрасен, чтобы можно было перед ним устоять. Итачи склоняет голову чуть набок, позволяя темному хвосту скользнуть по ткани рубашки, и приоткрывает влажно блеснувшие губы — Саске безотчетно облизывает свои, а его брат отрывает наконец одну руку от шеста и, плавно поднеся ко рту, прихватывает губами костяшку. Кончики тонких пальцев касаются щеки и ведут по ней вниз, спускаясь на шею; он выглядит каким-то покорным и лишенным собственной воли, но Саске точно знает, что еще немного — и аники сможет с полным правом сказать, что подчинил своего отото. Итачи, снова так же медленно, поднимается, подаваясь бедрами вперед и широко раздвигая колени. Эти движения полны неприкрытого секса, его обтянутое черной тканью тело словно бесстыдно просит: возьми меня, но Саске еще слишком хорошо отдает себе отчет в своих действиях, чтобы подойти и нагнуть своего брата. Нии-сан разворачивается к зеркалу, прогибая спину и обхватывая шест развратным движением поднятыми над головой руками, и младший, не отрывая взгляда от настолько пошлой позы аники, нашаривает на столе бокал и жадно, почти не чувствуя вкуса, глотает дорогое вино. Он не знает, ушла сухость из его горла или нет, но глотать ставшую вязкой слюну теперь не так больно. В зеркале напротив отражаются покорно полуприкрытые глаза, чуть подернутые румянцем скулы и влажные губы, и Саске не знает, проклинает он человека, додумавшегося так обставить приват, или благодарит. Итачи же словно не замечает его мучений; он чуть склоняется вбок, почти прижимаясь плечом к пилону, и, повернув голову, касается губами блестящего металла. Младшему даже с его места видно, какие же они мягкие и как подаются, сминаясь о холодную поверхность; Нии-сан чуть отстраняется и медленно поднимается, ведя кончиком языка по пилону. У его брата перехватывает дыхание; ему ясно представляется вместо шеста в руках аники его собственный член, к которому тот вот так прикасается, ведя языком от яиц и до самой головки, а потом влажно обхватывает ее ртом, горячо лаская и издавая жадные стоны. Саске внезапно становится очень жарко; его грудь тяжело вздымается, и, подняв плохо слушающуюся руку, он одергивает стянувший горло воротник футболки. От Итачи это точно не укрывается, но его лицо остается таким же непроницаемым; поднявшись до конца, он скрывает кончик языка между бесстыдно приоткрытых губ и, снова выгибаясь, ведет бедрами — Саске почему-то понимает, что в такт музыке, хотя он уже давно перестал ее замечать. Аники сползает на колени и источающим порок движением трется пахом о шест — плавно, ритмично, и младший чувствует, как у него темнеет в глазах; воздух вокруг становится словно тяжелым, сгущаясь ароматом одеколона брата и распутным привкусом вина. Саске уже не понимает, где реальность, а где отражение в зеркале; как в тумане он видит, что Нии-сан снова оказывается к нему лицом, стоя на разведенных коленях и прислоняясь спиной к пилону. Тонкие руки тянутся к воротнику рубашки, и Саске хрипло выдыхает, когда первая пуговица поддается под длинными пальцами. Нии-сан медленно сползает ладонями по черной ткани, заставляя брата забыть о том, что надо дышать, а потом неожиданно резко дергает края рубашки, и десяток мелких пуговиц, прыгая, сыплется на пол. Это движение, Саске не сомневается, отточено и выверено, хоть и выглядит, будто Итачи не смог сдержать взметнувшееся желание, но все же обычные пуговицы не отрываются так легко. Впрочем, от осознания этого ничего не меняется, Учиха чувствует, как в паху нарастает горячее томление. Он ласкает жадными глазами открывшуюся перед ним кожу, так резко контрастирующую с тканью рубашки; Нии-сан обхватывает одной ладонью шест за своей головой, а другая, скользнув по поясу брюк, достигает паха. Саске тяжело выдыхает через рот; аники медленно гладит себя через черную ткань, закидывая голову и в наслаждении прикрывая веки. Отото неожиданно отчетливо представляет, как Итачи расстегивает эти чертовы штаны и касается возбужденного члена, проводит по вздувшимся венам своими тонкими пальцами, обхватывает его плотным кольцом и двигает рукой, не сдерживая рвущихся стонов… Руки Саске сами тянутся к возбужденному члену, но он закусывает губу и вцепляется пальцами в штанины; он не должен показать брату свою слабость, кто, в конце концов, пришел сюда унизить другого? Но Нии-сан, словно не замечая, каким взглядом пожирает его отото, продолжает совершенно бесстыдно ласкать свое тело; вторая его рука сползает на грудь, сжимая между пальцами бледный сосок, и он толкается бедрами вперед, прямо в раскрытую ладонь. Тут Саске впервые думает, что надо уходить, иначе он либо убьет своего аники, либо трахнет; эта чертова мразь слишком умело показывает тело, которому знает цену, так, что на него встает даже у родного брата. Но Итачи, словно почувствовав, что отото собирается сбежать, опускает голову и смотрит на него, и этот взгляд почему-то пригвождает Саске к месту лучше любых слов. Нии-сан шагает вперед — так, что у Саске не возникает никаких сомнений, что это продолжение танца — и оказывается рядом с братом; движением, исполненным подчинения сидящему перед ним человеком, он опускается на колени, и у младшего темнеет в глазах от этой мнимой покорности. Ему хочется схватить аники и грубо ткнуть лицом в свой пах, выебать в так бесстыдно приоткрытые губы, заставить его давиться протолкнутым в горло членом напополам со стонами и мольбами о пощаде, но он стискивает зубы и невероятным усилием подавляет это взметнувшееся желание. Итачи, кажется, не замечает, к какому состоянию близок его брат, потому что слишком бесстрашно кладет руки на колени своего отото и медленно склоняется, не отрывая взгляда от затуманенных глаз над собой. Почти коснувшись губами ширинки, он останавливается, и Саске чувствует сквозь джинсы его горячее дыхание. От этого у него окончательно сносит крышу; он судорожно хватает бутылку и, расплескивая дорогое вино на стол, наполняет бокал, но Итачи не дает ему поднести его ко рту. Саске резко отдергивает руку, когда его касаются теплые пальцы, а Нии-сан невыносимо чувственным движением обхватывает тонкое стекло. Отото замирает; аники слишком близко, так, что он чувствует жаркий аромат его тела, может разобрать все черточки на изысканно бледной коже; так, что можно лишь чуть податься вперед, чтобы ощутить горячее прикосновение. Словно в опьянении Саске смотрит, как его брат закидывает голову, прикрывая глаза, и касается губами бокала; выступающий кадык дергается, перекатываясь, и прозрачная капля скатывается по подбородку и сползает на шею. Отото словно видит, как вместо красноватого вина от губ Итачи скользит белесая капля спермы; он чувствует, как его сердце просто взрывается от бушующей в венах крови, и хочет наконец вскочить и выбежать из этой проклятой комнаты, но тонкие руки неожиданно жестко ложатся ему на плечи, сажая обратно. Нии-сан широко раскидывает ноги и почти опускается брату на колени; перед глазами Саске оказывается обнаженная светлая кожа, а его шеи касается теплое дыхание. Аники ничего не говорит и не трогает его губами; он просто выдыхает, спускаясь от ушной раковины до самых плеч и поднимаясь обратно, и трется пахом о затянутый тканью живот. Отото чувствует, что больше не может сдержаться, он закидывает голову назад и кончает, кончает, едва коснувшись сквозь джинсы своего члена, и до боли зажмуривает глаза. Кровь приливает к лицу почти мгновенно. Саске понимает, что он сейчас позорно спустил в штаны, как подсматривающий за старшей сестрой подросток. Итачи уже стоит перед ним в своей чертовой невозмутимой маске, и младший его почти ненавидит; он хочет уничтожить, унизить своего брата, так же, как тот унизил его, и поэтому, вставая, он вытаскивает из кармана кошелек. — Ты отлично научился вилять задницей, Нии-сан, — презрительно бросает он, хотя голос его еще плохо слушается, и, сделав шаг к аники, не глядя засовывает ему несколько купюр за пояс брюк. Хлопая дверью этой ебаной комнаты и через минуту выдирая из рук молоденькой гардеробщицы свою куртку, Саске думает, что теперь никогда не сможет спокойно об этом вспомнить. Не сможет смотреть, как стройные длинноногие девчонки трясут перед ним бедрами, не сможет согласиться поддержать Наруто, стремающегося в одиночку пойти в клуб, не сможет без стыда смотреть на своего брата… Чертов Нии-сан. Чертов клуб. Никогда больше…