Обещай себе жить без драм

— Значит, к черту, что тут карьера? Шансы выбиться к небожителям? — У меня в него, знаешь, вера; Он мне – ангелом-утешителем. — Завяжи с этим, есть же средства; Совершенно не тот мужчина. — У меня к нему, знаешь, – детство, Детство – это неизлечимо. В. Полозкова

Этери застает своего хореографа все у той же стены, по которой он сполз три дня назад. Рядом все та же початая бутылка водки, теперь в ней осталось меньше четверти. Не то чтобы господин Глейхенгауз и застыл соляным столпом жены Лота: каждый вечер он поднимался и перекочевывал на надувной матрас, каждое утро вставал и шел в туалет умываться и чистить зубы, а потом приходил к этой стене, садился и молча смотрел в одну точку безотрывно. И так до ночи, когда снова поднимался и шел спать на матрас. Такой насыщенной и содержательной жизни шел четвертый день. Спроси его, о чем он думал в это время между пробуждением и отходом ко сну, он бы не нашел ответа. Он не думал. Думать было слишком больно, потому что приходили воспоминания. Он просто смотрел в бетонную рытвину на стене. Вероятно до разгрома там был дюбель, но его зачем-то тоже выкорчевали, оставив черную пустоту. Вот на эту пустоту Даня и смотрел изо дня в день. Такой эта картина предстала Этери: неподвижный мужчина, глядящий в одну точку, в окружении бетона. Даже табуретки ни одной не было, или там скамьи, или лесов. Хоть каких-то признаков деятельности и движения. Все было необитаемым. А незапертая входная дверь только усугубляла необитаемость интерьера внутри квартиры. Женщина даже испугалась, что Даня успел съехать, и пойди его теперь отыщи. Но если куда Глейхенгауз и скрылся, то исключительно в себя. Заросший многодневной щетиной, осунувшийся и, безусловно, неживой он графически вписывался в монохром помещения, обострившимся профилем, резкими краями короткой еще челки, такими же коленями, костяшками пальцев рук и всем телом, превратившимся в бесконечное количество ломаных линий и углов. Единственным желанием было - вторгнуться в этот монохром и серость своими рыжими ботинками, блузой с индийскими огурцами, розовой помадой, сесть рядом с ним, прижавшись плечом к плечу, у той же стены, уткнуться носом в висок и сказать: “Ой, дурак!”. Но она просто стояла и смотрела, удивленная, что Даня до сих пор не заметил движения в своей вселенной и не обернулся. - Глейхенгауз, что за неизлечимое заболевание тебя скосило в начале олимпийского сезона?- могло бы быть даже заботливо, но вышло ехидно и обиженно. Только тогда глаза медленно переползли от стены к дверному проему, где стояла она, но выражения в них так и не появилось. - Ты мне ответишь?- Этери перекатила мятную жвачку языком справа налево во рту и замерла в ожидании. - Ты реальная?- наконец раздался надтреснутый от многих дней молчания голос. - Это голограмма,- насмешливо ответила Тутберидзе.- Реальная я живу на катке, потому что мой хореограф симулирует психическое расстройство и сбежал с работы! Блондинка вынимает жвачку изо рта, приклеивает к стене и с размаху припечатывает к ней лист бумаги с его заявлением, который повисает на липкой “резинке” примерно в полутора метрах от пола. - Какого хрена, Глейх?!- наконец с нее слетает всякая сдержанность. -Ты что творишь?! Сезон начинается! Что за заболевание ты придумал, чтобы сбежать? И зачем?! Я же сказала, что на работе никак не отразится все, что было! Я же стараюсь! Какая же она красивая, когда не прикидывается бесчувственной. Стоило уволиться, чтобы увидеть хотя бы это! Даня слушает рычание рассерженной львицы и улыбается. Женщина, заметив его неадекватное блаженство, останавливается и теперь уже и впрямь тревожно вглядывается в похудевшее, утомленное лицо Даниила. - Ты что - правда болен?- негромко спрашивает она. Даня молча кивает головой: - У меня этериоз… - Это что еще за фигня?- недоверчиво приближается к нему блондинка. - Острая нехватка в жизни Этери,- в комнате пахнет мятой, цитрусом, цветами далеких гор и тем неповторимым, что делает эти запахи на коже именно этой женщины уникальными. - Дебил!- резко отворачивается Тутберидзе.- Кто такими вещами шутит?! Я испугалась! Когда она стоит спиной, то снова чужая и непонятная. Лучше, если рычит. - Этери, прости меня!- тихо и мягко стукает в голые стены его просьба. Она молчит. И через некоторое время раздается: - Вы все-таки решили делать ремонт? С твоей занятостью будет трудновато. - Это прощальный подарок,- чуть улыбается Даня. - Ремонт?- наверное, удивилась, хотя, что там по голосу поймешь, а по спине и подавно. - Погром!- Глейхенгаузу с каждым словом тановится легче. Плечи под яркой блузой вздрагивают, кажется, ей смешно. - Не затягивай с ремонтом, а то привыкнешь,- коротко и рублено произносит спина. Даня поднимается и аккуратно обходит блондинку, просто потому что разговаривать со спинами не обучен. Этери нервно кусает губы. Руки, сложенные на груди до белых костяшек вцепились в плечи, того и гляди сама на себе синяки составляет. Если еще не наоставляла. - Этери, как же я хочу понимать, что у тебя на душе?- снимая стиснутые пальцы с рукавов блузы, спрашивает мужчина. Она передергивает плечами, обводит взглядом квартиру и негромко отмечает: - На душе?.. Примерно вот так,- подбородком очерчивает голый бетон.- Говорю же. Не привыкай. Затягивает. - Так и ты не привыкай,- держит ее ладони, пытаясь услышать душу. - Поздно,- Этери аккуратно вынимает свои пальц из его рук и отходит к окну, снова отворачиваясь спиной к собеседнику. Разглядывает мир с высоты двенадцатого этажа и молчит. - Знаешь, Дань,- она начинает говорить, когда пауза кажется совершенно законченной и невыносимой.- Я уже лет двадцать так живу. Это в чем-то даже удобно, меньше рюшек, завитушек, пылесборников, без которых не обойтись Все просто и понятно. Меня устраивает. Никто не имеет возможности вытереть грязные руки о твои светлые занавески. Уверенно. Спокойно. Даниил Маркович внимательно вслушивается в слова, пытаясь точно уловить образы, которые никакого отношения к квартирным устройствам не имеют. - Обидно, когда внезапно возникает мысль, что можно было бы и повесить шторку, а потом оказывается, что ее грубо ободрали с люверсов, испортив и штору, и порыв к благоустройству. Женщина резко оборачивается. Коротко, но зажигательно сверкает улыбкой и произносит: - Так что, не привыкай, Данечка. Обустраивайся потихоньку. Вот это вот все - не жизнь для нормального человека, тем более мужчины, который так много работает,- она направляется к выходу.- Твое заявления можешь смыть в унитаз. Я не принимаю твоего увольнения. Менять тебя мне некем и не хочется. Завтра жду на работе. Он перехватывает ее сзади за талию, зажимая в объятии обе длинные крылатые руки. Притягивает как можно плотнее и в светлые кудри, зарываясь лицом, бормочет: - Этери, давай купим занавески. Вместе. И стены обобьем тканью, и паркет постелим настоящий, как сто лет назад был в домах. И мебель пусть будет самая мягкая и удобная. И никого не пустим, кто начнет обрывать шторы и пачкать грязными руками обивку. Давай! А?! - Отпустим меня, пожалуйста, Дань!- негромко умоляет она. Даниил Маркович разнимает кольцо рук и выпускает из него свою жар-птицу. Хлопает входная дверь. Можно возвращаться к начатому и продолжать сосредоточенно искать смысл бытия в дырке от дюбеля. Оторвавшись от стены, заявление медленно планирует на пол. Ну вот и выходит, что в конце концов все опять свелось к работе. С одной стороны - хорошо, что хоть так. С другой - все на круги своя. Даня поднимает с пола водочную бутылку и уносит в туалет, чтобы вылить остатки алкоголя в раковину. Моет чашку. Оглядывает квартиру и понимает - пора искать ремонтную бригаду, однако. Именно в эти размышления влетает хлопок входной двери и раздается: - Хорошо! Я хочу занавески, диван, паркет и обивку стен самой лучшей портьерной тканью! Но если тем, кто испоганит это, будешь ты, я никогда не прощу! И найду способ сделать с твоей жизнью то, что сделали с этой квартирой! “Ох, уж эти женщины!” Даниил Маркович кружит по пустой бетонной коробке яркую как восточная шкатулка женщину в пестрой блузе и смеется. А она пытается отбиваться и ворчит: - Вот, нельзя тебе без работы, Глейхенгауз! Ты не знаешь, куда силы девать! - Знаю!- губы так легко находят места для поцелуев, от которых она тает и превращается изо льда в пламень, что невольно верится в наличие идеальных половинок. - Но вообще,- шепчет женщина ему в ухо,- у тебя испытательный срок! - Мне учить тройной аксель?- пальцы расстегивают пуговицу на джинсах и забираются под ткань белья. - Именно!- в головах у обоих уже мутно наползающим как грозовая туча желанием, но у Этери еще хватает разума отодвинуть от себя мужское тело и задыхаясь сказать.- Нет, здесь не раньше, чем появится ванная комната! Я приглашаю тебя вечером в гости. - Будем аксель восстанавливать?- улыбается сквозь поволоку страсти Даня. - Ага. Его самый,- соглашается блондинка, поправляя одежду. А за окном лето. Ясно. День звенит победными шумами города. И да, ремонт стоит начать с ванной комнаты.