Прогулка

— You know, there are such surprises, especially in the seventh grade… Да не смейся ты! — темноволосая девушка пихнула в бок свою спутницу, которая во время рассказа едва сдерживала смех. — Да я и не смеюсь, дор… Ань, — слово «дорогая» застряло на языке. Они знакомы вот уже 3 месяца. Первый раз встретились на бизнес конференции, где та сумела захватить внимание Саши своим невозмутимым выражением лица и тягучим голосом, будто ей было суждено озвучивать зарубежные фильмы. Потрясающая гармония. Судя по выступлению девушки, по тому как она подаёт информацию, у Александры Трусовой сложилось впечатление, что перед ней хороший работник и профессионал своего дела. Удачно, ведь она как раз искала юриста для своей компании. Во время фуршета Саша, выцепив взглядом незнакомку, начала деловито продвигаться в её сторону. Однако подойдя со спины, она остановилась, не успев настроить рабочую коммуникацию. Этот смех. Её искренний, льющийся и совершенно завораживающий смех, даже больше, чем её знания и выглаженный костюм. Хозяйка фирмы застыла, чувствуя изменения в своём состоянии, а глаза продолжали рассматривать шатенку со спины. Трусова так и не смогла тогда сделать пару шагов вперед, не захотела видеть, как её расслабленный взгляд начнёт вновь превращаться в непроницаемый перед призмой работы. Но тонкая мелодия голоса глубоко отпечаталась в её памяти. Уже спустя пару дней Саша вела переговоры с фирмой, где работает Анна Щербакова, когда всё таки не смогла выкинуть её из головы под железным, казалось бы, аргументом, что можно спокойно найти себе и другого хорошего юриста. Позже Трусова договорится со старшим партнером фирмы об обслуживании своей компании, а выбор в качестве представителя, конечно, падёт на ту самую девушку. Какого было удивление, что Анна только в прошлом году окончила вуз, а значит сейчас ей только 23. Черт. Блять. Ей 30 с хвостиком. Не то, чтобы Сашу волновала разница в возрасте, просто она вполне могла волновать её. Как и то, что они одного пола. Прокручивая из разу в раз в голове запомнившиеся движения, манеру речи, мимику, ей казалось, что она вела себя ненормально. Любви с первого взгляда не бывает. Бывает симпатия, но это определение даже близко не подпадало под то, что девушка испытывала, оно пошлило, лишало смысла. Она хотела узнавать её, говорить с ней, хотела рассматривать, как она ведёт себя в диалоге с ней, и как меняется её поведение на работе. Саша так и не поняла, в какой момент её мозг, не отдавая отчета, начал заглядывать в желаемое будущее, где во всех вариантах мелькала она. — Ну конечно. Я вообще-то практикую с тобой твой же английский, ты сама попросила, — поежилась кареглазая от вечернего холода и ближе прижалась к своей собеседнице. Их руки оставались в карманах куртки каждой, но были переплетены через предплечья. — Никогда об этом жалеть не буду, — довольно пробасила Трусова, мысленно отмечая, что с прогулкой надо заканчивать, а то Анин нос уже начал краснеть. Хотя, достаточно приятный термометр, особенно, если соблюдать традиции и измерять температуру губами. Дернул же её черт, согласиться пойти гулять в парк без теплой машины по ночной Москве, когда даже Макдональдс закрыт на пересменку. Хотя как она могла ей отказать? Даже говоря с ней по телефону, что стало обычной традицией по незанятым работой вечерам, она слышала, как Щербакова улыбается, уже могла четко сказать, когда во время разговора та смущается или, напротив, будто пронизывает её своим серьезным взглядом. Второе переодически случалось первый месяц их знакомства. *** В конфетно-букетном периоде всё хорошо, потому что у пары ещё нет общих проблем в их взаимоотношениях, поэтому в дальнейшем будет достаточно тяжело поддерживать ту любовь и нежность, добавляя уважение к желаниям другого. Считается ли проблемой в отношениях (хотя бы в рабочих), что Щербакова намеренно обманывала себя, закидывая себя нагрузкой, только бы не позволить себе перейти с Александрой Вячеславовной личные границы? Да. Наверное. Трусова ни в коем случае не хотела на неё давить, не хочет — ее дело. Но она тоже не слепая. Саша чувствовала её взгляд, совсем не рабочий, когда она в гневе посылала подрядчика далеко и надолго. Слышала, как Анна пыталась подавить свой прекрасный смех, особенно рядом с ней, да что же это! Видела, как по вечерам в её кабинете, когда она вызывала Щербакову для обсуждения правовых позиций в отношении «того дебила» та сидела неестественно, как вытянутая тростинка, и чрезмерно сухо отвечала на вопросы. В последний такой раз встреча закончилась совсем не на той ноте, которой бы так хотелось. Однако на следующий день, когда Саша почти уже смирилась, что девушка к ней безразлична, Аня сама пришла к ней в офис и закрыла за собой дверь. — Александра Вячеславовна, я извиняюсь за свое поведение вчера, — её уставшие глаза (скорее всего опять не спала) предательски начали слезиться от долгое время подавляемых эмоций, и уже только этот вид заставил начальницу привстать со стула, сдерживая свое желание обнять, успокоить, сказать, что она сама дура и не стоило ей говорить, что ожидала от её ответов (а только ли от рабочих?) большего и более вовлеченного поведения в последнюю дискуссию. Но девушка на удивление твердым жестом показала ей оставаться на месте и, глубоко вздохнув, понизив голос на тон, чтобы не было слышно, как он дрожал, продолжила. — Я сейчас говорю за свою рабочую функцию и прекрасно осознаю, что вчера выполнила её просто отвратительно, потому что… — она поджала губы, еле заметно дёрнув головой в сторону, пресекая дальнейшее продолжение, — В прочем, вас, как руководителя, должен волновать только факт осознания мной моей оплошности. Больше этого не повторится, — и вновь отстранившись от своих эмоций, она кивнула, пытаясь убедить себя же в правильности слов, и, несмотря в зеленые глаза, полные непонимания, начала выходить из кабинета. Сейчас. Сейчас! Если она сейчас уйдет, то Трусова зуб дает, вывести её на откровение у неё больше никогда не получится. А Саша чувствовала, что ей необходимо знать продолжение того молчания. Будто от этой незначительной тайны что-то может проясниться. Она хорошо знала, как работает человеческий мозг. За месяц попыток сближения (которыми даже попытками не назовешь) она поняла, что её сотрудница — трудоголик с примесью перфекциониста. Она привыкла четко следовать поставленной задаче и уж тем более не ставить её выполнение в зависимость от чего, и уж тем более от кого бы то ни было. Поэтому она закроется от рыжеволосой ещё больше, чтобы не напоминать самой себе, что позволила допустить влияние личных переживаний на работу, слишком это резанет по её гордости. Она уважает себя и не любит страдать, устраняя угрозы спокойному состоянию. Нельзя ей дать уйти, так и не разрешив то молчание, нельзя! — Почему? — блять, она не хотела, чтобы голос хрипел, он придавал странный контекст, который мог её напугать. Аня (в своей голове она называла её так: ласково, создавая иллюзию, что у неё есть право обращаться к ней так и в жизни) замерла, положив руку на дверную ручку. Саша не видела эмоций на бледном лице, но воздух начал чуть ли не трещать от царившего в нём напряжения. Она готова была поклясться, что та закусила свою губу как обычно, когда обдумывает что-то. Пусть за этот месяц хозяйка фирмы вела с ней исключительно рабочие беседы, только пару раз отвлеченно упоминая факты из своей биографии, на что Щербакова всегда отвечала тем же (и эти моменты старшая с жадностью впитывала в своё сознание, подмечая каждую деталь), но черты поведения Ани она успела выучить хорошо, будто это само собой разумеющееся. — Вы о чем? — девушка развернулась к рабочему столу руководительницы, возвращая себе невозмутимость и только глаза сверкали, будто бы и не хотели становиться рядом с ней безразличными. — Вы не закончили предложение, — опять это вынужденный офисный стиль общения. Догадывалась ли она, что в своей голове, Саша обнимала её крепко насколько могла, целовала её прекрасное лицо, настойчиво избегая губы, потому что даже в мыслях это казалось невозможным и чем-то запретным? — Я не хочу его заканчивать, — Щербакова сжала зубы так, что собеседница побоялась, как бы они не раскололись. — Уверенна? — сама того не замечая, Саша послала этот рабочий этикет вместе с холодной субординацией. Она сама не могла совладать с волнением, ведь прекрасно понимала, что такой бы реакции не было, не будь чего-то взаимного с противоположной стороны. Да. Саше бы не хотелось услышать, что причина в умершем хомячке или разрыва (да ни за что на свете) с молодым человеком. Она желала услышать сама не зная чего, это было все настолько… Слишком. Слишком тягуче, невыносимо и волнительно. Она окончательно потеряла способность ясно мыслить. Хотя в этом потребности и не было, ей нужно было лишь знать. Не гадать, представлять и желать. Знать. — Если я сейчас продолжу, то я уволюсь. В любом случае, — Аня слишком грациозно, от того напряженно села на стул, на котором сидела вчера и нежно, хоть и одновременно твердо посмотрела в изумрудные глаза. Блять! Сейчас все мысли Трусовой громким роем вертелись в голове, казалось, еще секунда и Аня тоже их сможет услышать. Куда подевалась вся её уверенность? Почему она на первой же встрече не продолжила ей отужинать? Ответ прост. Саша знала, что та бы отказалась, просто чувствовала. И дело совсем не в женском эго, рыжеволосая откуда-то понимала, что Щербаковой нужно время, и что с незнакомым человеком она бы никуда не пошла. Сейчас же Трусова готова идти ва-банк. Она хотела стать для неё больше, чем просто руководитель, больше, чем товарищ по цеху, и если это означает потерять её как сотрудника, то она с закрытыми глазами подпишется под её заявлением на увольнение. Да, не было гарантии, что Анна сейчас скажет то, что даст надежду, но Саша была готова, в конце концов это расставит все точки, вне зависимости от того, совпадет ли это с её собственным желанием или нет. — Хорошо, — опустила глаза главная, тяжело сглатывая. — Я не умею разделять личное и работу. Я о вас постоянно думаю, от этого любое ваше действие я воспринимаю, как какой-то знак, хотя и головой я понимаю, что это не так. Глупо даже о таком... — Аня прервала себя на полумысли, зависая глазами в одну точку на столе. Ещё бы момент и Александра бы точно решила, что Щербакова сейчас встанет и уйдет. Но это было не в её характере, это не входило в её настройки: незавершать дела, оставляя другого в догадках о конечном результате. — Рядом всегда… Вы всегда рядом, шутите, узнаете, что у меня нового, причём не так, как у других. Я многое замечаю, но и многого боюсь. Боюсь, что я себе всё надумала, что это простая корпоративная вежливость. Я устала строить догадки о наших взаимоотношениях, я ненавижу неопределенность. И холодно я себя вела последние дни, потому что хотела стабильности. Лучше уж обычное рабочее отношение, чем метаться в мыслях, что… Может быть что-то большее, — почти без запинок выложила всю себя в нескольких путанных предложениях, то переходя на полушепот, то четко выговаривая каждое слово. Саша, казалось, не дышала. Сердце буквально вырывалось из груди во время ответа Ани. Вот так легко она раскрыла ей свои чувства. Прямо и неизменно своим принципам. Пять минут назад Трусова боялась признаться даже себе, что хочет от этого диалога, а Аня дала ей этого сполна. Да. Саша хотела, чтобы причина переменчивого поведения её сотрудницы оказалась в ней. Да, она желала, чтобы чувства были взаимны. Да, она мечтала о ней. — Ты мне нравишься, — глядя в расширенные карие глаза, она сказала это, наверное, слишком быстро, но это последнее, что волновало, — И да, ты уволена. *** — Ты тут? — Аня щелкнула пальцами рядом с румяным лицом, возвращая в реальность. — Да так, задумалась о своем, о девичьем. — Очень смешно, — фыркнула та, приподнимая бровь в изгибе. Официально они были свободными людьми, никаких договоренностей не было. Но разве это важно, когда каждая так трепетно относится к чувствам другой? Они наслаждались тем, что могут без зазрения совести узнавать друг о друге новое, звонить, рассказывая про день, и испытывать чувства, не боясь быть непонятыми. Они никуда не торопились, у них даже ещё нормального поцелуя не было, одни чмоканья в губы при встрече и прощании. Им было интересно вместе. Саше нравилось чувство близости, именно душевной, когда она рядом с ней, она ощущала защищенность и хотела дарить это в ответ. Трусова часто засматривалась на мимику Ани, даже специально демонстрируя это, а та будто принимала правила этой игры, то откидывая волосы назад, обнажая шею, то заливисто смеясь, щуря глаза, в которых плескались огоньки азарта. Дистанция постепенно сокращалась, случай в баре три дня назад тому пример. Но как назло утром Саша проснулась с тяжелой и пустой головой в своей квартире, и лишь смутное воспоминание алых губ, скромно касающихся её, маячило в сознании. Диалог об этой ситуации Трусова решила не заводить, чтобы не смущать ни себя, ни её. В любом случае, сегодня всё прояснится, ведь под финальным аккордом этой прогулки Саша решила обозначить официальное предложение Ане стать её девушкой, ведь насколько бы они не понимали друг друга с полуслова, такой жест казался безумно романтичным и интимным. Будто они подтверждали ещё и словами, а не только поступками взаимную ответственность над чувствами каждой. Людям это даёт уверенность, уверенность даёт радость. А Саше нравилось смотреть, как Щербакова улыбается. Через пару метров на лавочке под фонарем с желтым светом сидела старушка, склонившись над стаканчиком с мелочью. Москва — красивый город с высокими ценами и маленькими пенсиями. Подойдя ближе, они услышали её тихие причитания. — Подайте на чай горячий да на хлеб, прошу вас… Аня знала, что несмотря на внешний достаточно суровый вид, Саша очень чувствительный и трепетный человек. Поэтому на дальнейшее действие она совершенно не удивилась. Старшая на ходу шепнула «я сейчас» и подошла к бабушке. Щербакова знала, что та не хотела впечатлить её таким образом, Саша просто была такой: если видела, что кому-то нужна помощь и она могла её дать, она протягивала руку. Как и сейчас. Она протянула пару купюр пенсионерке, а затем на её щебетавшие благодарности, сняла с себя кожаные тёплые перчатки и всучила ей. Аня была влюблена в Трусову. Она не металась, как вначале, пытаясь убежать от собственных чувств. Она приняла новый факт с приятным волнением и скромностью, лелея это сокровенное. Брюнетка постепенно переставала робеть, ей нравилось наблюдать за поведением Саши, реакциями и представлять, как она отреагирует на какое-нибудь смелое действие с её стороны. Нравилось смотреть, как та закатывала рукава рубашки, когда работала за кухонным столом в Аниной квартире, ведь вечер поздний, куда она поедет в такое время. Нравилось, когда та расчесывала свои волосы, источавшие мятный аромат, а от желания подойти к ней сзади и откинуть эти пряди, чтобы поцеловать шею, подкашивались ноги. Саша нравилась. Сейчас Щербакова больше не ведет дела её компании в суде, ведь так бы и она, и Саша потеряли бы свою объективность и возможность справедливо выполнять свои обязанности. Когда Трусова находится в радиусе 100 километров не хочется думать о работе от слова совсем. Простояв около бабушки с минуты две, Саша окончательно слегка поклонилась и вернулась к своей спутнице. — Не замерзла? — также погружая свою руку в карман, переплетая с её локтем, спросила довольная. — Нет, — улыбнулась Аня, с умиротворением вдыхая морозный воздух. Пара прошла вниз по небольшой лестнице, скрывшись от посторонних глаз. — Держи, благодетельница, — Щербакова протянула ей одну свою перчатку, на что «одаряемая» лишь усмехнулась. — Ань, не хватало мне потом твои руки над батареей держать. Надень быстро, — протянула Саша, прекрасно зная об особенностях кровообращения девушки. Вечно холодные ноги, руки. Хорошо, хоть не сердце. С его теплотой проблем не было. — Нет, — девушка с темными волосами хмыкнула и зубами стянула вторую, победно смотря в зеленые глаза, убирая перчатку в сумку. — Прекращай дурачиться, — нахмурилась Трусова, — Или мне тебе по-английски сказать? Девушка проигнорировала её реплику, подошла к ней вплотную и, неожиданно встав на носочки, начала усыпать холодное от мороза лицо быстрыми поцелуями, беспорядочно попадая то в нос, то в подбородок, то в губы, то в глаза. Она целовала Сашу своей улыбкой, а сама Саша никогда не чувствовала себя счастливее, чем сейчас. Бывшая начальница положила свои руки Ане на талию и только усилила хватку, когда та также стремительно положила свой подбородок на плечо, шумно посапывая в шею. — Саш, — спустя несколько секунд промычала Щербакова. — Что? — Я хочу тебя поцеловать, — она посмотрела на неё скромно, путаясь и в своих мыслях, и в словах, и в её сильных руках. — Еще раз? — потерлась об аккуратный нос кончиком своего, едва сдерживаясь, чтобы не поцеловать её так, как хочет она. Со всей страстью, со всем желанием. Но Саше нужен был четкий зеленый свет для этого, она хотела услышать это от неё, нуждалась. — Не так, по настоящему. Я… Зеленый. Аня не смогла договорить, ведь чужие (родные и только её, её и точка) губы нежно коснулись её собственных, пробуя на вкус. А спустя секунду требовательно прижались в поцелуе, требуя девушку всю без остатка. Выдох, который теснился в легких, вышел в рот невесомым стоном, и сразу же оказался зацелован, так же как и губы. Аня положила свои ладони Трусовой на линию челюсти, затем одну завела за шарф, продрогшими пальцами ощупывая позвонки, прижимая к себе сильнее. — Блять, — в зубы прохрипела Саша, от чего внизу живота Ани слишком приятно свело. Аня хотела её всю, всё, что она ей может дать, и хотела отвечать тем же. Саша меняла интенсивность поцелуя, соблюдая ритм своего сердца, и вот бы поцелуй длился вечно, как бьется оно. Язык Щербаковой пощекотал нёбо девушки, которая почувствовала, как ноги возлюбленной слегка подрагивают. Надо заканчивать, а то они сейчас прямо здесь и застынут, судя по ледяным пальцам Ани, сжимавшим её шею (пусть они останутся там вечно). Трусова с трудом оторвалась от неё, напоследок три раза слегка прикусив её нижнюю губу, переводя дыхание, облокотившись своим лбом об её. Аня всё ещё не открыла глаза, а Саша всё никак не могла поверить, что эти губы так яростно терзали, а потом нежно выцеловывали, что она буквально сейчас в них дышит, рискуя заново податься вперёд и примерзнуть к ней окончательно. — Мы с тобой встречаемся. Это так, чтобы ты знала, — прошептала она, слегка отстраняясь, чтобы лучше рассмотреть лицо, которым завладели улыбка и ясный взгляд. Красивого предложения не получилось, но и черт с ним. Она бы все отдала, чтобы всегда видеть это счастливое выражение лица, которое посетило Аню после этих слов. — Я и так это знала, — Щербакова смотрела ей в глаза, грея свои руки об её шею, а та как мантру повторяла себе одно и тоже: Не сорвись, не сорвись, не сорвись, не… К черту. Прилипнем, так прилипнем. Не такая уж это и плохая идея. Она вновь притянула девушку к себе, не чуя холода, только её.