я волк, а ты красотка

еще только-только одиннадцать утра, когда феликс с тряпкой в зубах драит пол на маленькой светлой кухне, с оглушительным то скрипом, то грохотом переставляя с места на место табуретки. под столом находится потерянная позавчера кукурузная палочка, а уён и чанбин еще умудряются ворчать из-за частых уборок. им несказанно повезло — не совпадающие на этой неделе выходные освобождают их от генеральной уборки, предоставляя феликсу возможность искать все потерянное и терять найденное одному. приглушенная музыка из другой комнаты придает сил где-то до пыльных верхних полок и холодильника, а после только неприятно проходится по ушам, оставляя за феликсом право перерыва: он звездочкой разваливается на чистом полу в гостиной и долго смотрит на грязные плафоны люстры, чувствуя, как с виска к уху бежит горячая капля пота. ну, с этим в следующий раз. в их спальне полный беспорядок после прошлых выходных, он видит часть комнаты боковым зрением через распахнутую дверь — феликсу все не хватало духа притронуться к нему или хотя бы слишком долго смотреть, но против воли получается все же туда хотя бы ступить — как они вообще спят в таком бардаке? вещи с пола отправляются в стирку, неиспользованные, но испорченные впопыхах презервативы — в мусорку, сразу следом за пустой банкой из-под пепси, которую уён случайно пинает под кровать и благополучно забывает в тот же день достать. чистые полы — чистый дом — феликс усилием воли меняет в новеньком пластиковом ведре воду и добавляет кондиционера — в комнате после сладко-сладко пахнет зрелой малиной. когда уборка достигает привычного глазу «ну, сойдет» феликс счастливо оглядывает свою работу: новое постельное, подаренное совсем недавно чанбину на день рождения джисоном и чаном, как влитое подходит к светло-абрикосовым стенам (когда подарки из «что там, бро, тебе нужно?» превращаются в «я слышал от уёна-феликса, что вам нужно…» они все упускают); двухспальное постельное дорогое, а чанбину нравится и потемнее, и поярче, и чтобы феликс и уён тоже заценили одновременно — и ему стараются угодить. из открытого совсем немного окна снова тянет жаром — феликс снова думает о работе, где кондиционеры работают едва-едва — чтобы не дать танцорам, обливающихся седьмым потом, заболеть — и решает под вентилятором устроиться на диване в гостиной с какими-нибудь сладостями, оставленными уёном и обязательно переложенные в другое место чанбином. вспотели, кажется, даже голые колени — феликс устало валится на диван и только усилием воли остается в шортах (хотя, кажется, у него попросту не хватит сил их стянуть), когда раздается громкий перестук входной двери. по инерции он бросает взгляд на часы — слишком надолго зависнув на уборке в их комнате, он пропускает мимо целый день, и его мальчики успевают вернуться с учебы. — солнце? — уён — весь красный и с каплями пота на лбу — заходит в гостиную первый, скидывая у самого дивана рюкзак, — красота какая, — он наклоняется и быстро целует феликса в губы, чуть отходя в сторону, чтобы дать чанбину дорогу, — пахнет вкусно. — в тиктоке кое-что попалось. — ты хорошо постарался, — в голосе чанбина, несомненно, облегчение — им не пришлось стараться всем вместе, — спасибо тебе, — и, повторяя за уёном, оставляет на губах феликса легкий поцелуй, тут же отстраняясь. чанбин ложится на другую сторону дивана, укладывая голову на бедрах феликса, который тут же совсем тихо смеется и тянется рукой к его голове — отросшие волосы, спадающие на шею, заметно влажные. на кухне посудой грохочет уён — от мысли чуть покалывает где-то в области сердца-души, и он заметно размеренно и мягко поглаживает чанбина по мокрым волосам, осторожно убирая прилипшую челку со лба. — знаешь, солнце, там оче-е-нь жарко, — начинает чанбин, оставляя невесомый поцелуй на влажной коленке феликса — за этим сразу же следует его тихий смех и неразборчивый шепот, похожий на «подожди хёна», — я отказываюсь появляться на современной истории музыки, в аудитории нет кондиционера! — тем не менее, это не помешало ему липнуть ко мне все занятие, — саркастично и одновременно мягко отмечает уён, заходя в комнату с тремя пустыми тарелками в руках и бутылкой холодной воды, уже покрывшейся испариной, — давайте поужинаем здесь, я хочу посмотреть что-нибудь? уговаривать феликса оставаться в гостиной, чтобы отдохнуть, приходится еще почти полчаса — нежными поцелуями чанбина от лодыжек до бедер и осторожными, совсем немного щекочущими — уёна, мягко губами касающегося щек и шеи, стоя перед разложенным диваном на коленях вместо того, чтобы, уподобившись чанбину, забраться на феликса хотя бы отчасти. ему приносят ноутбук из спальни и оставляют выбирать фильм, открывают нараспашку окно («хён, так, вообще-то, жарче… но да ладно») и, урвав по последнему поцелую в лоб, скрываются на кухне и гремят посудой уже на пару — у феликса сердце, вообще-то, не каменное, и его мальчики, готовящие им всем ужин из невесть чего и невесть как (у чанбина уже начинает получаться: он, иногда даже без помощи, жарит им на завтрак омлет) заставляют не просто с радостной улыбкой забыть о фильме и смотреть в потолок — смотреть прямо в открытое окно и чувствовать расцелованной кожей лица горячий ветер, который касаться так же нежно, как чанбин и уён, совсем не умеет. по ногам проходится чуть более прохладный воздух (спасибо техническому прогрессу и хёнджину, который выменял им вентилятор у кого-то из общаги на залежавшиеся в морозилке грибы от его родителей), и феликс наконец приходит в себя, даже если затылком чувствует — возможно, лишь фантомно — жар, идущий с кухни (или от тех, кто там готовит). уже почти неделю он вспоминает дождь — пытается не забыть, что это — и без раздумий находит первую часть сумерек, которую они не пересматривали, должно быть, уже несколько месяцев. греться на солнышке, когда рядом вентилятор, а вокруг — безделье, может, и не так уж плохо — феликс определенно ценит. первым появляется чанбин — с небольшой дымящейся кастрюлей в руках, обернутых полотенцем, чтобы не касаться горячих цветных ручек, он осторожно тут же ставит ее на низкий журнальный столик и тут же оборачивается обратно к кухне, едва не влетая в уёна, в руках которого, кроме похожей кастрюли, еще и большая прозрачная салатница (они купили ее на новоселье несколько лет назад). они встречаются неопределенное количество времени — так говорит чанбин, если заходит вопрос; феликс скачивает себе счетчик дней почти сразу же, и может точно ответить сколько длятся несколько лет; уён благоразумно гладит по головам и нежно целует обоих. — я сам, вот, — чанбин горделиво задирает подбородок и показывает на свою кастрюлю — из-за густого пара феликс не может разглядеть, что там, но с широкой улыбкой кивает ему и протягивает руки, пока он продолжает, — помог кое-кто, — указывая на только подошедшего уёна, быстро и с улыбкой поцеловавшего его, а затем ухватившегося за руки феликса, чтобы притянуть его к себе в объятия, наполовину упав на диван. — мне так жарко, — особенно низким тоном шепчет феликс — и это совершенно правда, обниматься в такую погоду — невыносимо. — станет еще больше, — не скрывая довольной улыбки, уён несколько раз проводит носом по веснушчатой щеке, а затем смеется, — что ты хочешь съесть сначала? отвечать «вас» не приходится — чанбин расставляет тарелки, пока феликс увлечен сумерками, как впервые, а уён раскладывает палочками лапшу, после устраиваясь с одной стороны от феликса — по оголенному бедру скользит грубая джинса, создавая контраст между собой и нежной и горячей рукой чанбина, которую тот совсем неосознанно кладет на бедро феликса, пока тянется за чем-то на столе. вентилятор теперь по большей части загораживает уён, отросшая челка которого уже несколько раз умудряется залезть чуть ли ни в тарелку, и феликс, чуть улыбнувшись, снимает со своей головы бело-розовый ободок и пытается как можно аккуратней нацепить на уёна, пока чанбин хихикает под ухом на пару с беллой свон, думающей вслух об эдварде каллене. — ты такой милый, — в унисон произносят феликс и чанбин, тут же друг к другу со смехом оборачиваясь. — твои волосы… — чанбин едва касается головы феликса, приглаживая запутавшиеся за целый день уборки и лежания на диване пряди, — а уён-и очень идет. уён показывает ему язык и с заметным облегчением возвращается к еде, практически безучастно поглядывая на экран, больше заинтересованный ускользающими от него по тарелке токпокки — феликс переглядывается с чанбином и беззвучно смеется, когда видит на его лице такую же очарованную улыбку, как будто он смотрит если не на чудо света или сокровище, то точно на любовь всей своей жизни. под шум с улицы белла тихо произносит «вампир» одновременно с тем, как феликс ставит на столик пустую тарелку и откидывается дальше на диван, раскидывая руки в стороны и чувствуя на оголившемся животе чуть касающийся кожи холодок. следом, укладывая голову ему на руку, ложится чанбин: свернувшись калачиком, он поворачивается набок и внимательно всматривается в феликса — тот отвечает ему таким же сосредоточенным взглядом, лишь отчасти цепляясь то за ключицы, которые свободная майка оголяет, то за красивые губы и щеки. — ну что? — ненамеренно по-английски спрашивает феликс и тут же из-за этого смущается, переходя на корейский, — что? — что? — чанбин — сама очарованность. — съешь его взглядом сейчас, — смеется уён и ложится рядом — феликс сразу же притягивает их двоих к себе ближе, даже если кожа к коже — раскаленные угли, под сто градусов кипяток и бурлящая лава. — что если и съем? — укладывая голову теперь феликсу на живот, чанбин оказывается к лицу уёна совсем близко. — поделись. когда они наконец целуются — медленно и мягко, не торопясь, феликс не может удержать тихого радостного смеха; руки сами тянутся осторожно коснуться то взъерошенных цветных волос уёна, то погладить поясницу чанбина — тем самым пощекотать и отвлечь, но не от поцелуя — они все так же друг другом увлечены, как белла на экране — потусторонне сияющим эдвардом. феликс замечает это краем глаза — крошечное мгновение — прежде чем резко вздрагивает, едва не угодив уёну локтем куда-то в щеку, когда живота касается горячий язык — темные глаза чанбина до того притягательные, что феликсу кружит голову (жара тут не при чем — или она вовсе работает против него); он не может пошевелиться и оторвать взгляда, когда уён, выше задрав влажную от пота футболку, мягко касается груди губами, пока чанбин не то щекочет, не то целует оголенные бока. феликс не сдерживает тихого стона и по инерции пытается за что-нибудь схватиться — под руку попадают все те же волосы уёна и крепкие плечи чанбина, от мысли о которых становится только лучше (и немного — хуже, потому что чанбин — завораживающая божественностью статуя), он кажется надежней, чем собственный хриплый голос — не удается произнести ни слова, только глухо стонать и еще тише — позвать по имени, но достаточно, чтобы быть услышанным. — солнышко, давай погромче, — уён шепчет на самое ухо, его голос — мимолетный блеск молнии — заставляет невольно закрыть глаза, — не отворачивайся. — пожалуйста… — пожалуйста — что? — еще. им дважды повторять не нужно — чанбин берет руку феликса в свою и подносит к губам; нежные поцелуи сменяются такими же легкими укусами — от ладони к запястью и к предплечью, каждая родинка и веснушка на темной коже — его. пальцы уёна проходятся вверх по бедру, прямо под свободные шорты — феликс снова замирает и тихо скулит, ему нужно объятия, ему нужны поцелуи в такую жару, когда лишний раз ближе оказаться не удается — особенно. ему нужны сухие и холодные губы уёна на его губах, языком по теплой щеке, а после — веснушкам на носу, пока чанбин, уже по пояс обнаженный, в очередной раз кусает за коленку и помогает устроиться удобней, чтобы снять шорты, не отрываясь от уёна, всем телом защищающего не то от солнца, смотрящего мимо их окна, не то от вентилятора, забирающего тепло, но уж точно — не возбуждение. у беллы свон выпускной вечер и гипс, парень-вампир и событий впереди на четыре фильма; у феликса — его парни, не оставляющие его надолго одного, несмотря на учебу и его собственную работу, его парни, от и до знающие, как феликс любит нежность и поцелуи, когда быть быстрее — необходимость, когда жар от заходящего солнца и чужих тел раскаляет кожу, и от этого становится только приятней, каждое движение — ощутимо резче. за чанбином остается последний поцелуй куда-то в обнаженное бедро, горящее от бардово-красных укусов и засосов, за уёном — в каждую веснушку на вспотевшей спине, между лопатками и в шею — феликс с закрытыми в блаженстве глазами им подставляется. поздно вечером феликс просыпается от того, что ему невыносимо жарко — с обеих сторон, без одеяла и без объятий, почти по краям дивана лежат обнаженные чанбин и уён, а вентилятор, который должен был их спасать, вырублен из розетки. тихо ругаясь себе под нос, осторожно (несмотря на легкую дрожь в ногах), чтобы не разбудить, феликс бесшумно слезает с дивана и отправляется на поиски воды на кухню. на полках с посудой, на гарнитуре и, кажется, даже на холодильнике (феликс проверяет специально, встав на табуретку) лежит белая-белая пыль, которая, разве что, не так липнет к влажной ладони и не совсем видна в ярких лучах заходящего солнца. — блядский кондиционер, — феликс садится на табуретку и тут же к ней кожей липнет, — ненавижу тикток.