Good job

Ошибки быть не должно. Последний пост в Вокстаграме, который услужливо показал Энджел, подтвердил опасения Аластора. Вокс снова ушёл в запой. Аластор не мог поверить, что его враг, один из самых могущественных повелителей (и выпендрёжников), действительно был подавлен разрывом со своим агрессором абьюзером любовником. А ещё Аластор не мог поверить, что думал об этом одну минуту и семь секунд. И даже этого было достаточно, чтобы голова радиовещателя разразилась жуткой мигренью, а руки зачесались в странном желании придушить одного конкретного теледемона. Радио-Демону было плевать. По крайней мере, он повторял это себе так много раз, что, кажется, полностью в этом убедился. А потом Аластор убедился ещё кое в чём. Ему было ужасно скучно. Никто в отеле не давал ему той дозы веселья и азарта, которую давал телеведущий. Проще сказать, все боялись его. Все, кроме Вокса. Телелорда непредсказуемость и безумие врага притягивали и завораживали. Радиоведущий находил это восхитительно нелепым со стороны Вокса, но, как ни странно, не возражал. Вредничал, ворчал, тихо ругался при неизменной улыбке, но всё же признал, что не против встреч с технодемоном. Поэтому несколько дней Радио-Демон вполне мог провести без извечного соперника, но когда началась вторая неделя изоляции Вокса, красноволосый не выдержал, собственное эго и любопытство давило на мозги с такой силой, что даже пошлые шуточки Даста его трогали меньше, чем отсутствие собственного врага. Аластор должен был радоваться, что вычурный телевизор страдает в одиночестве из-за презрения к самому себе (или что ещё испытывают жертвы после сеанса?). Но Аластор этого не делал. Как минимум, он обязан сам удостовериться в муках врага, видеть тет-а-тет, как он сжимается в маленькое ничтожество и ломается на куски. Как максимум, он самолично уничтожит его за то, что тот решил игнорировать его. Скользящей походкой Аластор проходит по теням, сливается с тёмными помощниками, сверкая алыми глазами в темноте. Дом Вокса он знает чересчур хорошо. Сам хозяин дома лениво, небрежно валялся на кровати, сверля потолок пустым, разочарованным взглядом, экран раздроблен на мелкие частицы в районе правого глаза, на теле синяки, между пальцев тлел косяк из чего-то явно мощного, судя по замедленному жужжанию процессора. И снова Аластор проклинает себя за то, что так хорошо знает своего противника. — Как я вижу, кто-то сегодня в ударе, не так ли? — весело спрашивает Аластор, даже не соизволив выйти из темноты. Каламбур остаётся без внимания достаточно долго, чтобы брови Радио-Демона медленно съехали вниз. Да и как тут реагировать, когда в голове играет какофония звуков, а перед глазами всё ещё маячит разъярённый Валентино, готовый за каждый промах вмазать по лицу или... между ног. — Какой же ты урод, Вокси! — возмущённо восхищённо стонет Валентино, вдалбливаясь со всей силой в совершенно не сопротивляющееся тело. Перваншевые руки сжимаются на хрупкой шее достаточно, чтобы изображение перед глазами поплыло и разъехалось в разные стороны, являя за собой лишь тьму. — Ты должен быть благодарен за то, что я вообще трогаю твоё мерзкое тело и обращаю внимание на такого неудачника как ты. Я ведь прав, Вокси? Он ведь прав? Пальцы Вокса нервно сжали тлеющую сигарету. Боль по всему телу доказывала насколько телеведущий был благодарен ему. Насколько много власти он позволял этому ублюдку. Насколько сильно нуждался в каком-либо внимании. Кстати об этом. Кое-кто явно пренебрегает вниманием, чем явно раздражает другого. Радиовещатель наконец выходит из тьмы и подходит к кровати, смотрит на соперника сверху вниз со всей долей негативных эмоций и излишним омерзением. Вокс, казалось, даже не думал его замечать. Красноволосый неуверенно тыкает микрофоном по груди противника, словно пытаясь понять, жив ли этот кусок плоти и пластика или нет. И впервые надеясь на положительный ответ. Аластор... не мог позволить Валентино сломить Вокса. Хотя бы ради собственного удовольствия разорвать псевдокожу и разобрать голову-телевизор на мельчайшие детали. Аластор мог бы уйти. Радио-Демон уже удостоверился, что теледемон на самом дне. Но заметил, что вместо того, чтобы вернуться в отель со спокойной, равнодушной душой, он до сих пор тыкает в лежащего демона в отчаянии на хоть какую-то реакцию. Отчаяние — слишком сильное слово. Просто смесь жалости и интереса. Радио-Демон и не замечает, как из микрофона доносятся помехи. И вот тут, кажется, всё обретает смысл. Монотонное жужжание заставляет Вокса что-то вспомнить. Что-то до боли важное и значимое. Кто-то, кого он обожал во всех худших смыслах, кого он ненавидел и любил всеми фибрами души. Тот, кто одновременно мог заставить смеяться и кричать от боли. Тот, чья боль приносила не меньше удовольствия, чем осознание собственного величия. И да, этот шум неимоверно раздражал его аудиосенсоры, застрял на жёстком диске и даже в таком обдолбанном состоянии был узнаваем лучше, чем заставка новостей шесть-шесть-шесть. — Я не в настр-тр-троении, — хрипло шипит Вокс, удивляясь тому, насколько неестественно звучит собственный голос. Теледемон переводит более-менее сфокусированный взгляд на микрофон и мягко отталкивает его своей рукой. Тело непроизвольно обмякло от наркоты, отчего двигаться не хотелось от слова совсем, но железо посоха довольно ощутимо давило на одну из самых больших гематом, посылая по телу дискомфорт. — У тебя какой-то праздник, дорогуша? — почти мурлычет от удовольствия олень, замечая, как выражение на экране превращается в по-детски испуганную и растерянную гримасу. Разговор кажется Воксу гротескно абсурдным. — Пр-праздник? Какого чёр-р-рта, Ала— — Тогда почему Валентино подарил тебе эту гирлянду из сине-фиолетово-жёлтых цветов? — издевательски громко перебивает Аластор, одновременно с этим ухмыляясь садистическим оскалом и вдавливая рукоять микрофона сильнее на место той самой "гирлянды". Вокс тихо стонет и жмурится, но выглядит абсолютно обескураженным. — Я не понимаю. Радио-Демон смеётся тому прямо в лицо. Остриё микрофона впивается в псевдокожу, сразу пуская по животу технодемона неоновую кровь, тот кричит, вырывается и бесцельно водит руками по простыням, словно в поиске помощи, сочувствия, поддержки, но находит лишь довольное лицо красноволосого, нависшего сверху, близко к сломанному экрану. — Это действительно хорошая вещь, правда? Сделала тебя таким глупым, — мрачно усмехается Радио-Демон, резво отбирая косяк под возмущённые визги и отправляя "средство от всех проблем" дрейфовать в измерении тентаклеевидного друга одним взмахом руки. Вокс обиженно ворчит, пихается и корчит многострадальную мину, а потом странно затихает, словно засыпая в опасном капкане, искусно расставленном Аластором. — Хотя о чём это я? Разве то, что ты встречаешься с Валентино, не делает из тебя самого жалкого идиота, которого я видел? — С чего ты взял, что это сд-д-делал Вал? — тихим, смутным из-за белого шума голосом спрашивает телеведущий, наблюдая за Аластором с большим осознанием реальности, чем олень хотел бы. Цифровые глаза смотрят на него с беспечностью и лёгкостью, несмотря на то, как предательски выдаёт того напряжённая улыбка после этого вопроса. — Ты хочешь сказать, что случайно упал с лестницы? — озадачил теледемона красноволосый, любопытно склонив голову набок, улыбаясь шире от абсолютного абсурда, который, впрочем, послужил Воксу небольшой подсказкой к оправданию. — В последнее в-р-ремя я такой неуклюжий,— обманчиво задумчивым тоном тянет телелорд, непривычно расслабляясь в обществе Радио-Демона. Тот, казалось, не представлял никакой угрозы. По крайней мере, сейчас. — Какая жалость, но в твоём доме нет лестниц, — Аластор притворно огорчённо рушит призрачную надежду Вокса на хоть какую-то иллюзию лжи, которой он мог бы воспользоваться, чтобы не развивать другого диалога. — Ох. Разочарованный выдох — не то, что ожидал радиовещатель. Но ещё больше он не ожидал последующей за ним тишины. Оскорбление, едкое высказывание или хотя бы посыл пойти куда подальше, желательно надолго и без смазки — вот, что ожидал Радио-Демон. Олень подмечает, что такой меланхоличный Вокс ему нравится гораздо меньше, что странно, ведь сам красноволосый оверлорд все их встречи страстно желал, чтобы этот ходячий рекламщик заткнулся. Внезапно Аластор осознал (в глубине души), что он на самом деле не хочет, чтобы Вокс молчал. Очевидно, без своего колкого языка телеведущий не представляет никакого интереса для диктора. — Это не твоё дело, — неловко прерывая молчание, указывает телеведущий и наконец предпринимает попытку избавиться от пытливого демона: руки шатко хватаются за лацканы бордового блейзера и слабо то ли толкают, то ли притягивают нависшего демона. Аластор под аккомпанемент закадрового смеха отстраняется и снимает с себя наглые конечности, удивляясь смелому наваждению демона на кровати. Может быть, где-то там находится его Вокс. От этой формулировки Аластора чуть не стошнило. — Мне плевать, — решительно отрезал диктор, явно давая понять, что мнение Вокса его не очень-то интересует. Каннибал ведёт кончиком микрофона вверх, оставляя вслед неоновую полоску, расползающейся царапины, останавливаясь на шее. — Прекрати, — еле слышно хнычет телеведущий, напрягаясь, когда острый конец попадает аккурат в впадинку с аортой. В глазах немая мольба, на губах тихий лепет — почти требование — оставить его в покое. Радио-Демон заворожённо смотрит. Вокс выглядит великолепно. Возможно, из этого всего можно найти свою выгоду. Нечасто Аластор мог действительно заставить врага просить о пощаде, да что уж тут, Вокс никогда так не делал, предпочитая умереть достойно. Умереть — хреновое слово для бессмертного существа. Всё равно, как бы ни старался каннибал, эту нахальную пиксельную лыбу ему не стереть навсегда. Да не очень-то и хотелось. — Расскажи мне. Я хочу знать. Вокс удивлённо смотрит на не менее удивлённого Аластора. На самом деле теледемон не хотел рассказывать, а диктор — слушать. Аластору просто нужно было знать, что такого сделал Валентино, чтобы Вокс расстроился. А сам телелорд просто хочет побыть наедине. Жаль, что они пересеклись не в нужный момент. — Я не буду, — мямлит телеведущий, то и дело кося взгляд на микрофон, чувствуя как опасно сильно запульсировала артерия под тяжёлым железом посоха. — Боюсь, у тебя нет выбора. Ещё большое нажатие на рукоять жезла, и тело под ним мимолётно дрожит. Вокс начинает свой рассказ, а Аластор с облегчённой улыбкой убирает микрофон от шеи соперника и садится на край кровати, вполоборота глядя на неуверенного собеседника. — Вал просто был не в духе (как обычно). И я случайно, клянусь, случайно забыл, что в тот день у нас была годовщина. Он ждал подарков, а я-я просто заработался, и так вышло, что я ничего не подарил. Я ничего ему не дал! А потом он пришёл с шампанским, я думал, всё хорошо. Он не злился. И тогда мы с ним выпили, он был так добр, что я совсем забыл, что он... Валентино. Мне стало жарко, Вал сказал, что поможет мне. Вельвет говорит, что это нормально, что Валентино нормальный, и я верил. Я почти верил! А потом, всё произошло быстро, знаешь, на самом деле он бьёт совсем не больно, если ты на фенциклидине. Жаль, что тело потом ужасно ссаднит и галлюцинации мерещатся, вроде тебя. Это было похоже на словесную белиберду, чем рассказ взрослого, довольно серьёзного демона. Аластор хмурится, когда прежняя паника оверлорда медленно исчезла, а на её месте снова появилась та самая безмятежность. — Я даже сначала подумал, что ты настоящий, приятель. Но, как не прискорбно, Аластор ни за что не придёт ко мне. Я имею в виду настоящий Аластор. — Так ты считаешь меня всего лишь плодом своего воображения? — насупившись, спрашивает Радио-Демон, чья улыбка разделила лицо на две половины от обиды. — Ну да, — с лёгкой, виноватой улыбкой отвечает медиамагнат, аккуратно положив руку Аластору на бедро. Олень неестественно вздрагивает и с отвращением скидывает руку противника. Подумать только, всё это время его держали за пустую безмозглую фантазию обкурившегося мозга?! — Замечательно. Руки красноволосого обманчиво нежно проводят по монитору, заставив Вокса приятно завибрировать. А потом наваждение теледемона рушится так же быстро, как микросхемы начинают трезветь от страха. Мёртвая хватка на шее. Вокс как котёнок пытается просунуть свои руки между меткими пальцами Радио-Демона ради спасительного глотка кислорода. Минута и семь секунд. Аластор радуется, как грёбаный ребёнок, когда экран наконец гаснет, а тело под ним полностью обмякает. Диктору нравится это на протяжении нескольких мгновений, прежде чем улыбка слегка спадает, а лицо снова превращается в прежний вид равнодушия и спокойствия. — Я буду ждать твоего возвращения, mon Cher, — сладко напевает любитель джаза, игриво целуя уже холодную руку своего врага. Аластор почти любовно оглядывает бездыханное тело, встаёт с кровати, оттряхивает фирменный костюм и напоследок, уже втягиваясь в привычную темноту, он говорит, — И спасибо за комедию, мой дорогой телевизионный друг, надеюсь, все радиослушатели оценили по достоинству! Аластору не нужно оборачиваться, чтобы видеть яростный взгляд врага. Звонкое "АЛАСТОР!" будет ещё долго прокручивать в голове, а полы пальто уверенно дымиться от всё-таки попавшей молнии. Где-то в глубине души что-то ему подсказывало, что он всё сделал правильно. Он отлично справился со своей работой. Радио-Демон не сомневается, что завтра его ждёт один из самых масштабных боёв за историю ада. Он не испуган. Он в предвкушении. Но это завтра. Сегодня он может позволить себе немного виски в компании неизменного бармена и извращенца-паука, который неустанно будет подкалывать его за то, что тот якобы слишком много заботится о своём враге. Каннибал будет молчать. Не сможет же он донести до наркоманского шлюхана всю суть их высоких отношений. Гораздо больше чем любовь или ненависть. Но сначала он должен навестить кое-кого. Валентино.