***
Воскресное утро третьего февраля выдалось неожиданно ласковым, в несмелой капели угадывалось приближение весны. Гвендолин перечитала написанное и отложила перо. В последнее время составлять письма было трудновато, особенно для Дэйзи, от которой раньше ничего не утаивалось. Терпеливая сова вот уже полчаса сидела на краю высокого стола, как статуя, не моргая и не шевелясь. — Гвен. Сердце упало. Этот голос, который постоянно звучал в голове, никогда не звал её так. Том Реддл стоял напротив в своём безупречном чёрном костюме. — Ты говорила, что по поводу услуг домовиков можно обращаться к тебе? Гвен кивнула с каким-то болезненным уколом разочарования. — Пусть они избавятся от занавески в моём номере, я больше не могу на это смотреть. — Конечно, — Гвен торопливо отдала распоряжение эльфу. Домовик трансгрессировал, а она принялась истово запечатывать конверт, в натянутом ожидании, когда нависавшая сверху тень исчезнет. — Что-нибудь ещё? — Гвен не выдержала и посмотрела страху в глаза. Реддл опёрся о стойку, склонив голову набок. Чёрные локоны упали на лоб, пальцы расслабленно покоились на столешнице. Пришлось мысленно одёрнуть себя, чтобы не пялиться, как ненормальная. — Знаешь, пока я дожидался твоей смены, — негромко заговорил он, — я заметил, что в твоё отсутствие здесь работает только Дорис. Никакой Бекки я в глаза не видел. Признайся, ты её выдумала? — Они близняшки, — ответила Гвен, прикусив щеку зубами. Том вскинул брови, и уголки его губ поползли вверх. Мерлин, помоги. — Я могу зайти к тебе сегодня вечером? — мягкий голос и обезоруживающая полуулыбка. — У меня для тебя кое-что есть. — Нельзя ли решить этот вопрос прямо сейчас? — уклончиво спросила Гвен, пытаясь противиться его нечеловеческой привлекательности. Она каждой клеточкой чуяла, что эта перемена в поведении не к добру. — Как скажешь, Гвен, — пожал плечами он. — Сейчас вернусь. Она проследила, как Том дошёл до лестницы; шаги барабаном отдавались в ушах. — Реддл! — позвала она через весь зал. Тот остановился и медленно развернулся, ничем, кроме вздёрнутого подбородка, не выдав своё торжество. — Вечером, — только и смогла вымолвить. Попалась. Она отстранённо привязала к совиной лапе свёрток; птица вспорхнула и исчезла в солнечном свете. Переведя дух, Гвен поймала оценивающие взгляды двух молодых волшебниц, в них явственно читался вопрос: «Что он в тебе нашёл?»***
За три с лишним месяца Том понял, что не обязательно тратить проклятия на говорящее зеркало — достаточно просто его игнорировать. Складывалось впечатление, что существо чувствует смотрящего, потому что когда Том был спокоен, оно всегда повторяло — отражало — его настроение. — Поправь воротник, — чопорно посоветовало зеркало в тот вечер. — Вижу, ты намылился на свидание? Кто эта несчастная? — Свидание? — криво усмехнулся Том. — Что за чушь? — Насколько я знаю, свидание — это когда две человеческих особи, испытывающие друг к другу симпатию, договариваются о встрече, чтобы провести время вместе. Агнесс, которая жила здесь до тебя, часто бывала на свиданиях, поэтому я знаю, как выглядят люди, которые туда собираются. И не кривись так — отпугнёшь самку! — крикнуло зеркало вслед уходящему отражению. Сжимая в руке чёрную книгу, Том с минуту стоял напротив двадцать шестого номера, пока, наконец, не постучал. Там что-то грохнулось на пол, и спустя несколько секунд дверь распахнулась. Мысли в голове рассыпались бусинами при виде Гвен в простом ореховом платье, которое, впрочем, было ей к лицу. Всегда оживлённый взгляд застыл и светился недоверием. — Что за спектакли, Реддл? — с порога набросилась она. — О чём ты? — Думаешь, я не замечаю, как ты изменился? Что тебе нужно? — Только чтобы ты перестала делать вид, будто меня не существует, — заявил Том и пронаблюдал, как она ведёт напряжённую внутреннюю борьбу, покусывая губы. Он дал ей немного времени, а потом деликатно спросил: — Мне уйти? Вообще-то Том надеялся на положительный ответ, но знал, что не получит его. Гвен натянуто отступила, открывая путь. Это всегда работало — создать иллюзию выбора. — Проходи, — коротко и не слишком гостеприимно пригласила она. То была квадратная комната, ярко освещённая люстрой. Рама окна обрамляла вид на вечерний Истчип. Тут же расположилась кровать с нагромождением подушек, а на столе — пузатая ваза с орхидеями и башня из школьных учебников. — Ностальгируешь? — спросил Том, кивнув в сторону книг. — Нет, — невозмутимо ответила она. — Восполняю упущенное. Если бы речь шла не о Гвендолин Фоули, Том принял бы возникшее чувство за бесспорное уважение. Среди стопки знакомых корешков виднелся синий самозванец. — «Магические сущности и их применение»? — прочитал Том вслух. — Насколько я помню, этого не было в школьной программе. Она смяла складки платья и ответила не сразу: — Это для общения с отцом. Недавно моя сова, адресованная ему, пропала, поэтому я стала изучать более надёжные способы связи. Том поджал губы. Сова пропала, интересно. Вероятно, Бруно решил не тратить время на благородство и оставить Гвен в покое. — Как успехи? — бездумно спросил он, увлечённый своими мыслями. — Неважно. — Уверен, у тебя получится, — соврал Том, бессовестно заглядывая в глаза. Гвен выглядела оскорблённой, будто прочитав его мысли. — Давай сразу к делу, Том. Тут он не выдержал: разговор не состоится. Ему осточертело, что какая-то девчонка пытается вывести его на чистую воду. К несчастью, Фоули действительно умудрилась узнать его настолько, чтобы не клюнуть на все эти уловки. Мысли заполонил цветочный запах, который всюду его преследовал. Том сжал зубы и бросил на стол сборник стихов, который успел нагреться в ладони: — Это твоё. Гвен подхватила книгу и поражённо воскликнула: — Кого ты убил за это сокровище? Том неоднозначно передёрнул плечами, ему стало не по себе. Он вообще не мог находиться больше в этой комнате, хотелось скрыться в привычном полумраке синих стен. — Как ты угадал? Я ведь знаю всего Пратта наизусть. — Природная наблюдательность, — процедил он, оценивая расстояние до двери: примерно три шага. Три, два, один… Она горячо поцеловала книгу, хранившую тепло его рук, и Том задержал взгляд на аккуратно очерченных губах. Внутри что-то надломилось, будто он создал свой первый крестраж. Во всяком случае, накрыла такая же бесконтрольная волна ощущений. Ядовитый воздух просочился в лёгкие, яркий свет выжигал глаза. Ещё немного, и Том заживо сгорит, как тысячу раз проклятый Бифф Стоерос. Преодолев в три шага расстояние до выхода, он повернул ручку. — Том! Хлопнула дверь, оглушительным грохотом отозвавшись в голове. — Ага! — злорадно взвизгнуло зеркало, заметив взбудораженного сожителя. — Затмись! — прорычал Том, не дожидаясь дальнейших комментариев. Зеркало скрылось за тёмной завесой, а он открыл кран и омыл лицо ледяной водой. Колючий холод сквозь кожу сковал череп, но мысли… Мысли шипели горячими искрами, пульс — молот о наковальню. С тех пор, как Том впервые ступил на порог отеля, ему не приходилось притворяться, следить за формулировками, улыбаться, в конце концов. Он в кои-то веки был собой: язвительным, злым, раздражительным. Это та степень свободы, которую он не мог позволить себе в Хогвартсе и во всём лицемерном Лондоне. Здесь его маски срывались одна за другой перед единственным человеком. И Том хотел бы сорвать оставшиеся, избавиться от них, как от луковой шелухи — явить себя миру и посмотреть: придут ли к нему на этот раз с коробкой шахмат, посмотрят ли снова таким взглядом и смогут ли обнять в порыве чувств? Очевидно, что нет, но почему он вдруг стал отчаянно в этом нуждаться? В расслаблении, в безоговорочной преданности, в безусловном принятии. Загнанный мотылёк бился о стены, словно пытался выгнать навязчивые страхи из маленькой головы. Том знал, как помочь ему. Хватило одного взгляда, чтобы насекомое в последний раз взмахнуло крыльями и свалилось на пол. Хоть кому-то этой ночью стало легче.