***
В следующий раз Антон видится с Арсением Сергеевичем на уроке истории. Парень сидит за первой партой, потому что находит уроки истории самыми интересными для себя, в первую очередь благодаря учителю, ведь так, как подавал материал Арсений Сергеевич, в школе не мог (или не хотел) больше никто. Слушать его было настолько интересно, что временами казалось, что Антон выслушивает сюжет интереснейшего сериала, а не череду событий, которые реально происходили. Преподаватель выводит на зелёной, слегка выцветшей от времени доске название темы, а Антон, подперев лицо рукой, витает в облаках, задумчиво рассуждая о том, что такой преподаватель с такой внешностью забыл в их неказистой провинциальной школе, да и что он вообще забыл здесь — в Амурске — маленьком городе с населением меньше, чем сорок тысяч человек. Неужели он всерьёз хочет остаться тут? Но ведь он живёт в городе и преподаёт в этой школе уже шестой год кряду, а это говорит о серьёзности намерений, разве не так?.. Антон всё никак не мог его понять. Арсений Сергеевич умел поразить своими знаниями не только в области истории, но и в других сферах, а всё равно обосновался здесь — почему?.. — Антош, тему записывай, — мягко произнёс Арсений, вырывая ученика из размышлений, когда легонько постучал согнутыми в кулак пальцами по краю парты, за которой сидел ученик, явно думавший о чём-то своём. Антон, встрепенувшись, виновато потупил взгляд, а следом взял в руки ручку и переписал в тетрадь: «Революция 1905–1907 гг.: предпосылки, причины, характер, особенности, периодизация». — Мы начинаем изучение большого раздела истории, который является очень важным для понимания исторического развития нашей страны и ряда других стран, и начнём с предпосылок. Ранее мы уже кратко задевали эту тему, так что, возможно, вы сами сможете ответить на мой вопрос, ну или хотя бы предположить: в чём заключались предпосылки революции и какие цели она ставила перед собой? — Антон, обернувшись на одноклассников, по выражению их лиц сразу понял, что они явно прослушали большую часть уроков преподавателя. Не желая расстраивать учителя, он вытянул вперёд руку. — Да, Антон? — улыбка коснулась губ Арсения, когда он увидел, с какой решимостью Шастун отозвался на его просьбу. — Свержение самодержавия — в первую очередь, а также решение аграрного и национального вопросов, которые остро стояли в то время перед народом, — Арсений хмыкнул, сложил руки на груди и опустил взгляд в пол. — Ты не представляешь, насколько, — Антон готов был поклясться, что услышал этот тихий шёпот учителя, когда он произнёс фразу одними губами, но, кажется, никто больше не заметил этого. — Вы что-то сказали? — робко переспросил Антон, оглядываясь по сторонам. То ли он дурак, то ли все в классе явно спят и не следят за их диалогом. Парень понимал, что он один такой смелый, что сидит в первом ряду, но, блин, хоть кто-то?.. Нет?.. — Нет-нет, Антош, продолжай, — взглянув на него своими проницательными голубыми глазами, произнёс учитель с улыбкой. Антон видел в этом взгляде что-то такое, чего описать словами не мог, но внутри всё словно напрягалось оттого, сколько осознанности было в этих глазах, словно перед ним был человек, проживший ужасно долгую и крайне насыщенную жизнь, но ведь Арсению всего двадцать восемь. Кажется не так уж много по мнению самого Антона. — Я больше не помню, — сбитый с мыслей этим внезапным комментарием, пробурчал Антон, пялясь в парту. Внутренняя интуиция упорно твердила ему, что Арсений не мог быть таким простым, каким хотел казаться. Молодой, умный, красивый — и застрял в отсталом городе, который пропитан атмосферой СССР, хотя на дворе уже двадцать первый век? Увольте, Антон не хочет в это верить. И не верит. — Что же, это намного лучше, чем ничего, — снисходительно улыбнувшись, кивнул головой учитель и, вернувшись к доске, стал выводить мелом список причин, которые попросил законспектировать.***
Антон живёт жизнью обычного подростка и временами даже забывает о своих мыслях насчёт Арсения Сергеевича и тайн, которые его окружают — конечно же, по мнению самого Шастуна, потому что остальным, вроде бы, норм, и никому не кажется странным то, насколько много всего знает их молодой преподаватель. Парень пьёт беспорядочное количество энергетиков, курит по пачке сигарет каждые три-четыре дня, ходит в секцию по волейболу дважды в неделю, безбожно нарушает график сна, ложась то в одиннадцать, то в четыре, и иногда впадает в меланхолию от серости погоды за окном: казалось бы, октябрь — должны быть жёлто-красные листочки, романтично опадающие с деревьев, и лёгкий ветерок, а вместо этого слякоть, каждодневные ливни, серые сухие палки, торчащие из земли вместо адекватных деревьев, и блядские мёртвые червяки вокруг каждой лужи, которых Антон топчет своими массивными берцами, не глядя. Парень приходит в школу, отряхивается по-собачьи, рассеивая вокруг себя капли дождя с волос и одежды, в очередной раз проигнорировав зонт. На улице ещё довольно темно, угрюмо-серо из-за туч, застеливших небосвод, и туманно. В школьные окна проникает уличный полумрак, слабо освещая пустые коридоры. Антон плетётся вдоль колонн, образующих арки, они служат проходом в актовый зал, и громкий топот берцев гулко отражается эхом от стен. — Антон, что так рано пришёл? — спрашивает с лёгкой улыбкой Арсений, привалившись плечом к одной из колонн с обратной стороны, сжимая в руке стаканчик кофе. Его ноги скрещенные, а поза уверенная и вместе с тем расслабленная, в отличии от Антона, который резко остановился на месте и даже слегка подскочил, уставившись на мужчину широко раскрытыми глазами. Попов тихо смеётся, прижав стаканчик с бодрящим напитком к губам, и лишь глаза, вокруг которых собрались еле заметные морщинки, выдавали его весёлость, как и едва уловимо подрагивающие в такт смеху плечи. — А если у меня сердце остановится? — пробурчал Шастун, выдохнув. Зря шуганули пацана. Вздохнув, он огибает широкую колонну и оказывается рядом с преподавателем. — Ничего страшного, я умею делать непрямой массаж сердца, спас бы, — будничным тоном отзывается Попов, и всё же улыбка вновь касается его губ, когда он видит недовольный взгляд зелёных глаз перед собой. — А что вы не умеете? — бурчит Антон, закатив глаза. Арсений, чуть склонив голову вбок, лишь пожимает плечами и не отвечает на этот вопрос. — Так что ты забыл тут в такую рань, яхонтовый мой? — Антон ведёт бровью, не поняв, кем его обозвал историк. — Какой? — переспрашивает он. — Дома погуглишь, — усмехнулся Арсений в ответ. — Если вы меня обозвали — то мне обидно заранее, — отозвался парень, глядя в голубые глаза учителя, который, не сдержавшись, улыбнулся, глядя в ответ. — Тебе не на что обижаться, — заверил он таким тоном, что парню захотелось поверить на слово, и он даже интуитивно смутился от чего-то. — Хорошо, — кивнул Антон, давая понять, что верит ему. — Мне снова повторить свой вопрос, чтоб ты ответил? — поинтересовался Арсений Сергеевич, поведя бровью. Антон откровенно залип на этот его жест. У учителя получалось делать это как-то особенно красиво. Вместе с этим пальцы историка перемещались по картонному стаканчику, и Антон заметил на его пальце серебряный перстень, на который и раньше уже обращал внимание, но каждый раз по-новому, словно впервые, находил его изящным и красивым, словно выполненным под заказ. — Меняю ответ на ваш кофе, — пожал плечами школьник с таким выражением лица, по которому можно прочесть почти по буквам — да, я обнаглел в край, и я знаю, и чё? — Мог бы просто попросить, — снисходительно улыбнулся Попов, протягивая ему недопитый капучино, в стаканчике ещё оставалось больше половины. — Я пошутил же, — смутился Антон, переминаясь с ноги на ногу. Он думал, что Арсений как-нибудь забавно пошлёт его с такой просьбой, но нет, учитель оказался куда более миролюбивым человеком, чем Шастун предполагал. — Бери, это лучше, чем твои энергетики с утра, — настоял Арсений, и Антон, улыбнувшись, забрал кофе. — Спасибо, — от улыбки у мальчишки проступили очаровательные ямочки на щеках. — Я бы пришёл как обычно, но начался дождь, и пришлось бежать, чтоб меня не смыло в ближайший сток, поэтому оказался здесь раньше, чем планировал, — Арсений хмыкнул. — Попал под дождь и, конечно же, без зонта? — уточнил он. Антон кивнул и сделал глоток кофе, жмурясь от сладости и тепла, которые окутали его, как клетчатый пледик. — Обещают ливень до завтрашнего дня. Останься после уроков, я подвезу тебя, не хочу, чтобы единственный человек, который слушает мои лекции, слёг с температурой на неделю, — Шастун, удивлённо поморгав глазками, наконец отлип взглядом от лица историка, понимая, что он это серьёзно. — А я так хотел перетоптать всех дохлых червяков по дороге домой, — нарочно-разочарованно вздохнул Шастун. Арсений коротко рассмеялся в ответ. — Но я принимаю ваше предложение, спасибо большое, — тише добавил он. — Рад слышать. Мне пора идти, — произнёс Арсений, бросив взгляд на настенные часы. — Хорошего дня, Арсений Сергеевич, — отсалютовав стаканом с кофе, пожелал Антон. — Спасибо, Антош, взаимно, — хмыкнул учитель, покидая его компанию.***
Небо затянуло ещё сильнее, чем это было утром, в тёмно-серых облаках мелькали белые молнии, и в классе было тихо, все казались сонными, угрюмыми, и даже голос учительницы, которая рассказывала им о характере Печорина, был лишён того энтузиазма, с которым она обычно говорила о классической литературе. Антон лениво катал карандаш по парте, отсчитывая секунды до долгожданного звонка. Звонок дали даже на минуту раньше, чем должны были. В провинциальной школе эту функцию выполнял технический персонал, и каждый звонок давался вручную. Антон собрал в охапку вещи со стола, небрежно закинул в открытый рюкзак и, застегнув на нём молнию, быстрым шагом направился в кабинет истории. За дверью было тихо. Шастун, решив, что урока сейчас нет, тихонько приоткрыл дверь. Арсений сидел на подоконнике, задумчиво глядя через плечо на пейзаж за окном: ветер безжалостно раскачивал в стороны гнущиеся сухие деревья, капли дождя били по стеклу с характерным шумом, стадион перед школой наполнялся большими лужами, которые, соединяясь краями, стали больше походить на ставок. Его руки были скрещены на груди. Антон нерешительно постучал кулаком по деревянному косяку, осознав, что его приход остался без внимания. — Арсений Сергеевич, я пришёл, — констатировал парень, когда взгляд голубых глаз остановился на нём, и в этом взгляде застыло секундное недоумение. Затем Арсений понимающе кивнул, всё ещё задумчиво хмуря брови, и вновь обернулся на ливень за спиной. — Ночью будет шторм, всё к этому и идёт, — заключил он, покачав головой. — Помню, как в прошлый шторм здесь обесточило две улицы, — добавил он, поднимаясь с подоконника. — Здесь? Вы, наверное, путаете. Мне ещё мама рассказывала, как такое произошло, но это было лет тридцать назад, у нас давно такого не случалось, — Арсений, сменившись во взгляде, замер на миг, а затем решительно кивнул головой и даже слегка улыбнулся. — Да, ты прав, прости, я иногда путаюсь. Это было в Архангельске, где я учился, я тогда ещё не переехал сюда. Замотался после уроков, перепутал всё, — в быстром, даже как будто нервном жесте поправив воротник рубашки, добавил он слегка усталым голосом. — Вы переехали сюда из Архангельска? — Попов кивнул, отведя взгляд. Он начал торопливо собирать документы на столе, приводя их в порядок. — А ещё где-то были? — Много где, — уклончиво отозвался историк. — Пойдём, пока движение не встало, нужно быстрее ехать, — добавил он. Антон, смирившись с тем, что замученного уроками преподавателя не разговорить, потопал вслед за ним. На улице Антона тут же с ног чуть не сбил ветер — он как-то и не предположил заранее, насколько он сильный. Парень вцепился в дверную ручку и чуть вместе с дверью и не впечатался в стену. Арсений, обернувшись на него через плечо, недоумённо повёл бровью, глядя на похожего на новорожденного Бэмби ученика: тот выглядел так, словно впервые встал на ноги и только начал учиться ходить. — Антош, — позвал он его мягким, но настойчивым голосом. Парень, сделав такой вид, словно он не при делах и вообще всё под контролем, улыбнулся и, отпустив дверь, сделал шаг вперёд, стараясь силой мысли увеличить гравитацию на земле и настраивая себя на то, что он и земля должны синергировать, а не отталкиваться друг от друга. Ветер трепал его одежду, рюкзак и волосы. — Что, сильно сносит? — с улыбкой поинтересовался историк. Шастун, подняв на него взгляд, тут же залип на то, как ветер с силой развевал чёрные волосы мужчины, и тёмные пряди бесконечно переплетались и снова расходились, воссоздавая хаос. Это было красиво. Голубые глаза с интересом уставились на юношу перед собой в ожидании ответа. — Немножко просто неожиданно было, что тут такой сильный ветер, — отозвался школьник, быстро привыкая к погоде. — Просто кому-то нужно больше есть и меньше курить, — нравоучительно произнёс Арсений Сергеевич, отчего Антон с трудом удержался, чтоб не закатить глаза на такое заявление. Спустившись по небольшой лестнице с порога школы, они идут на парковку. Холодные капли дождя касаются их лиц, плеч, открытых рук, одежды. Антон, встав рядышком с Арсением, слегка даже касаясь его плеча, шёл так всю дорогу, чтоб загораживаться учителем от ветра и мороси, как щитом. Арсений на это лишь усмехнулся и даже положил руку на предплечье ученика, слегка сжимая, чтоб шёл с ним в такт и не отставал. Оказавшись в машине, школьник устало вздохнул, словно битва с непогодой выбила из него все остатки сил. — Гроза будет, — сказал парень, глядя на небосвод впереди, откуда на них стремительно надвигалась огромная тёмно-серая, почти чёрная туча, грозно переливаясь серебряными нитями молний, которые поблёскивали в ней как рассыпанный бисер — мелко и в разных местах. — Будет, и очень скоро, — согласился с ним Попов, кивнув. Он задумчиво поглядывал на эту тучу, словно и не удивлённый вовсе приближением такого сильного шторма, непривычного для маленького городка. Антон же беспокойно кусал губы, думая о том, что по приезде домой нужно будет первым делом отключить электричество и задёрнуть шторы, а то мама его убьёт. Хорошо, что её сейчас нет в городе — она уехала к своему отцу в Омск, чтоб помочь с ремонтом в доме. Шастун-младший тоже напрашивался в помощники, но ему было приказано учиться, а не мотаться туда-сюда вместо школы. Досадно, но ладно. — Не бойся, малыш, это всего лишь гроза, — по-доброму улыбнулся ему историк, коснувшись двумя пальцами его подбородка и слегка вздёрнув вверх, чтоб они смотрели друг другу в глаза, в приободряющем жесте. — Не боюсь, — упрямо заявил Антон, и всё же взгляд опустил вниз. Арсений, переместив руки на руль и автоматическую коробку передач, тронул машину с места. Лансер быстро рассекал полупустые дороги, лавируя между редкими машинами. Ударил первый гром — раскатистый звук донёсся издалека, и Антон вздрогнул, не ожидая услышать его так рано. Арсений, свернув на улицу, ведущую к дому ученика, резко ударил по тормозам, шины, стираясь о мокрый асфальт, издали характерный скрипящий звук. Антон, дёрнувшись, упёрся грудной клеткой в ленту ремня и поморщился от того, как неприятно засаднили рёбрышки в этом месте. — Кажется, мы немного опоздали, — удивительно-спокойным тоном для такой ситуации отозвался историк. Шастун расширившимися от удивления и ужаса глазами наблюдал за аварией, которая перекрыла всю дорогу: три машины столкнулись сразу за крутым поворотом. Вся дорога была усыпана мелкими металлическими и пластиковыми деталями, отлетевшими от машин, как опилки от дров. Особо драматично ситуация выглядела из-за усиливающегося дождя и надвигающегося шторма, отчего день всё больше походил на ночь: темнело с каждой минутой из-за чёрной тучи, которая вот-вот доползёт до города и затянет собой мутно-голубой небосвод. — Может, сможем объехать через… — Антон задумчиво замолчал, мысленно прикидывая себе карту города. — Никак не объедем, тут одна дорога — через эту улицу, или по объездной, но до неё ехать минут тридцать, у нас нет такого количества времени, — Шастун, грустно вздохнув, откинулся назад, припадая затылком к подголовнику на кресле, задумчиво глядя через лобовое стекло вперёд, думая о том, как быть. Арсений вдруг решительно сдал назад и развернул машину на перекрёстке, тем самым нарушив сразу два правила ПДД, но совершенно об этом не беспокоясь: нет камер — нет протокола. — Куда мы? — тут же насторожился школьник. — Высадите меня здесь, я пешком дойду, — решительно произнёс он, подавшись корпусом вперёд и уже опустив руку на фиксатор ремня, чтоб отстегнуть его. — Куда ты пойдёшь? — повёл бровью учитель, взглянув на юношу как на умалишённого. — Сиди, Шастун, — добавил строже, разгоняя лансер по мокрой, блестящей, как чёрная змеиная чешуя, дороге. — А чё делать? — почти прохныкал парень от осознания плачевности его ситуации. — Переночуешь у меня, других вариантов я не вижу, — серьёзно заявил историк, бросив взгляд на Антона, который, замолчав, удивлённо взглянул своими большими зелёными глазами на учителя. — Ам-м… — протянул он, не находя слов, и просто прикрыл рот, ощутив себя выброшенной на берег рыбой. Сёмгой. Потому что покраснел он от такого заявления прилично — под цвет вкусной сёмги. — Ладно, — добавил Шастун, словно Арсений и впрямь ждал его соглашения. — Позвони маме, чтоб не переживала, — добавил он настойчиво, сворачивая на центральную дорогу, отличавшуюся качественным дорожным покрытием, которое ещё не было изрыто ямами, в отличие от прочих. — Она всё равно в Омске, не буду беспокоить, — отозвался Шастун, беспокойно поглядывая на грозовую тучу, грозно сверкающую электрическими перекатами в плотной массе облака. — Хорошо, — только и ответил Арсений Сергеевич, чуть громче выкрутив громкость местного радио, по которому передавали надвигающуюся непогоду и советовали жителям региона позаботиться о своей безопасности и оставаться дома. Загнав машину в гараж, находящийся в парковочном дворе около многоэтажки, историк жестом дал подростку указание следовать за собой. Антон топал следом, огибая и перепрыгивая через лужи, около которых собрались червяки и улитки, вызывая у него тошнотворное чувство. — Второй этаж, — произнёс мужчина, уверенно направляясь к лестнице. Через минуту они стояли около массивной металлической двери; историк пригласил Антона пройти первым, отворив её перед ним. — Ботинки поставь возле батареи, пускай сушатся, — распорядился он, кивком головы указав на белую батарею в прихожей. Антон так и поступил. — Сейчас разогрею обед, — произнёс Арсений, уже направляясь вглубь квартиры, ловко расправившись с верхней одеждой, которая уже сушилась на вешалке, пока Антон всё ещё копошился со своими вещами. — О, класс, — отреагировал подросток, чувствуя себя как дома. У Арсения — и рядом с Арсением — ему было комфортно. — Чай, кофе? — гостеприимно предложил историк, ставя на плиту обыкновенный железный чайник, игнорируя наличие электрического на краю кухонной тумбы. — Кофе с молоком, пожалуйста, — отозвался подросток, оглядываясь по сторонам. На холодильнике было много магнитов из разных городов, которые он осмотрел с оттенком зависти, отразившимся в зелёных глазах. — Хорошо. Можешь пока взять в шкафу в моей комнате одежду, в которой тебе будет комфортно, если хочешь переодеться, — Антон ощущал себя желанным гостем у ближайшего родственника или на крайний случай человеком, которому всегда рады в этом доме. Это было странно. Они действительно нередко общались с Арсением во внеурочное время, иногда даже переписывались, но Шастун не ожидал такого тёплого приёма от учителя. — Спасибо, — просиял Антон, обрадованный таким предложением, ведь одежда из-за дождя неприятно липла к телу. Он направился в спальню, быстро вычислив её среди немногочисленных комнат, и вытащил из шкафа первую попавшуюся белую футболку с какими-то чёрными китайскими иероглифами и свободные чёрные шорты. Стянув с себя мокрую одежду, он скинул её на пол и надел свежие, пахнущие стиральным порошком, вещи. Шорты и футболка чуть болтались на тощем теле, но Антону было комфортно. Обернувшись, юноша нашёл взглядом батарею и быстренько расположил на ней свои мокрые вещи. Затем, оглянувшись по сторонам, пробежал изучающим взглядом по комнате. На рабочем столе стопки тетрадей, на компьютерном кресле расположилась белая рубашка, на прикроватной тумбочке — чашка с остатками остывшего кофе, на книжной полке много разных томиков. Антон наугад вытянул один из них — самый старый, судя по потрёпанному переплёту, в который она была обёрнута. Страницы были выцветшими и имели бледно-жёлтый оттенок. Шастун открыл страницу с основными сведениями, книга датировалась 1922 годом, но выглядела намного лучше, чем можно было бы предположить, зная её возраст — максимум на 90-е годы издания. Парень удивлённо осмотрел томик со всех сторон. Не было похоже, что он прошёл через множество рук, словно книга с самого начала принадлежала одному владельцу. — Антон, идём обедать! — донёсся до него голос Арсения Сергеевича из кухни. Парень, обернувшись через плечо от неожиданности, быстрым движением убрал книгу на место и пошёл на запах еды — приятно тянуло чем-то сырным. На столе уже находились две тарелки приятного глазу бело-жёлтого супа с оранжевыми капельками масла. Рядом — тарелка с салатом, две кружки кофе с молоком и нарезка с разными видами колбасы и варёно-копчёного мяса. В плетёной корзинке лежали треугольные кусочки чёрного бородинского хлеба. — Сырный суп, — прокомментировал учитель, кивком головы указав на обед. — Ты ешь такое? — уточнил он слегка растерянно. — Да, выглядит очень аппетитно, — заявил мальчишка, опускаясь на стул и беря в руки ложку. Историк ответил ему тёплой улыбкой и сел напротив. За окном разбушевалась непогода во всём своём первозданном величии: сухие берёзовые ветки хлыстали по стёклам, густо залитым плотной завесой дождя, ветер шумно играл с подвижными деревьями, низко рычала и грозно переливалась серебром молний чёрная туча, достигшая города, словно предостерегая о том, что вот-вот начнётся нечто ужасающее и вместе с тем зрелищное. Антон было подумал о том, что стоит предостеречь учителя, чтоб он отключил электричество, как словно по щелчку пальцев всё в доме мигом погасло, оставляя за собой гулкую тишину. Арсений, вздохнув, откинулся на спинку стула и обвёл взглядом мигом потемневшее пространство кухни, где перестал шуметь холодильник, отключилась подсветка вытяжки над плитой, погасла лампочка в абажуре люстры над их головами. — Вот и началось, — произнёс учитель с лёгкой ухмылкой, словно его ничуть не пугала непогода. Антон, доверяя его спокойствию, продолжил расслабленно есть сырный суп в темноте. — Не страшно? — спросил он, подавшись корпусом вперёд и сложив руки перед собой на столе. — С вами нет, — честно ответил юноша, и очаровательные ямочки вновь проступили на его щеках. Арсений наблюдал за этим как зачарованный. — Мне приятно это слышать, спасибо, — ответил он не сразу. — Суп очень вкусный, вы прекрасно готовите, у вас талант, — добавил Антон торопливо, потянувшись к ломтику чёрного хлеба. — Всего лишь накопленный опыт, — просто отозвался мужчина, взмахнув рукой. — У вас много талантов, вам точно двадцать восемь? — тихо смеётся юноша, глядя в тарелку с супом, зачерпывая его ложкой. Ответа на шутку не следует достаточно долго для того, чтоб парень поднял взгляд на учителя, чтоб убедиться, что не переступил грань. Арсений смотрел на него задумчиво, но с лёгкой улыбкой. — В паспорте так написано, — произнёс историк размеренным тоном. Антон просто кивнул, стараясь не думать, что Попова зацепила эта шутка, раз он так задумался после неё. Какое-то неосязаемое, неописуемое, интуитивное чувство, наитие которого Антон часто ощущал рядом с учителем, напомнило о себе. Это не было похоже на тревогу или чувство опасности. Это ощущение напоминало то чувство, когда ты догадываешься, что тебе о чём-то не договаривают, но у тебя нет этому доказательств. — В шкафчике, — он указал пальцем на настенную тумбочку над кухонным гарнитуром. — Лежат конфеты, печенье и всё такое. Можешь брать в любое время. Там же чай, кофе, сахар. В холодильнике тоже бери всё, что видишь. Чувствуй себя как дома, не стесняйся. Мне нужно отойти на пару часов — просмотреть тетради к завтрашнему дню, пока ещё есть дневной свет, свечи у меня закончились, не буду затягивать, — Арсений вскоре после этих слов ретировался из комнаты. Антон проводил его долгим взглядом. — Что не так-то… — вслух озадаченно прошептал он, облизывая ложку с остатками супа. Арсений честно занялся работой, Антон же без дела слонялся по квартире, изучая её. Попов иногда бросал на него взгляды через плечо, ухмылялся, изредка как-то комментировал его сомнамбулические брожения, но не запрещал подростку проявлять свой интерес. Шастун, подробно осмотрев спальную комнату и обнаружив в ней пачку сигарет, долго смотрел на историка, в немом укоре вытянув в руке вверх красные мальборо, историк молча смотрел в ответ, лишь изредка моргая, а затем, развернувшись на кресле обратно к столу, продолжил работать. — Нечестно выходит, — заявил Шастун, цокнув языком на такое тотальное игнорирование. — Честно, мне есть восемнадцать, тебе — нет, — не поднимая головы, аргументировал свою позицию Попов. Антон, закатив глаза, бросил пачку обратно на полку, где нашел её, и пошёл в зал. Там, на полке для телевизора он нашёл стопку виниловых пластинок и удивлённо перебирал их, находя подлинные автографы исполнителей на почти каждой из картонных квадратных коробок, в которых бережно хранились ценные пластинки. Среди коллекции обнаружилась и обложка группы «Queen», творчество которой Шастун просто обожал. Парень зачарованно рассматривал потрёпанную временем фотографию на коробке, размашистый автограф Фредди Меркьюри и не мог поверить, что у учителя дома хранится такое сокровище. Юноша нетерпеливо открыл коробку и вынул пластинку, желая рассмотреть её. Вместе с чёрным винилом выпала и маленькая фотокарточка с потрёпанным нижним правым краем, упавшая навзничь на ворсистый белый ковер. Антон, переведя на неё взгляд, бережно поднял и развернул её на блёклый свет, льющийся в зал из окна, и тут же замер, как молнией поражённый. В горле появился ком, стало вдруг сложно дышать. Взгляд мёртвой хваткой замер на фотокарточке. Арсений, выглядящий всё так же молодо, словно фото было сделано вчера, только с другой причёской, — волосы были чуть длиннее и стильно зачёсаны назад, но чёлка всё равно вилась и падала прядями на лоб, — стоял рядом с легендой рока — Меркьюри — дружески положив ему руку на плечи, а Фредди улыбался своей фирменной широкой улыбкой и махал в объектив камеры. Фото датировалось 1975 годом. Фотокарточка не выглядела поддельной. Антон ощутил лёгкий тремор рук. Он несмело поднялся на ноги, сердце внутри громко выбивало рёбра. Он взглянул на дверной проём, ведущий в комнату Попова, и тот, словно почувствовав этот взгляд, открыл дверь и сделал шаг вперёд, перемещаясь в зал. Первая молния ярко сверкнула во все окна, очерчивая ярким светом его силуэт, делая атмосферу зловещей, нагнетающей, мистической. Антон увидел, как ярко блеснули голубые глаза учителя в этом электрическом свете, и сильнее сжал фото между большим и указательным пальцами. — Всё в порядке? — с улыбкой произнёс Арсений, но она быстро исчезла с его лица, ведь ученик перед ним выглядел испуганным, и боялся он отнюдь не молнии. — Сколько вам лет, Арсений Сергеевич? — произнёс он сухими губами, и взгляд зелёных глаз впился в историка. Арсений поджал губы, в его взгляде появилось осознание, и сделал едва заметный шаг назад. — Двадцать восемь, — произнёс он. — И как давно вам двадцать восемь? — слегка истеричным голосом спросил Антон, понимая, что этот вопрос, сформулированный точь-в-точь как в «Сумерках», заставляет его истерично улыбнуться, но он всё равно задаёт его именно так. — Догадался, значит? — у Арсения бледнеет лицо, но он всё равно контролирует эмоции, слегка ухмыляется даже. — Кто вы? — спрашивает Шастун напряжённо, нахмурившись. — Не вампир уж точно, — поморщившись как от зубной боли, ответил Арсений. — Просто человек, который живёт немного дольше, чем остальные, — нехотя прибавил он. — Сколько вам лет? — повторил Антон, растерянно разомкнув губы. Его состроенные домиком брови вызывали щемящее чувство вины в груди Арсения. — Много, — уклончиво отозвался он. — Сколько?.. — прошептал Антон вновь. — Я лично знал всех, о ком написано в учебниках истории, — взглянув в глаза ученику, прямо ответил историк, и молния вновь наполнила своим ослепляющим светом комнату. Антон крупно вздрогнул всем телом, делая шаг назад. — Не бойся меня, Антош. Только не ты, — покачал он головой, глядя на подростка, который дрожит под его взглядом. Шастун поднял на него свой взгляд растерянных зелёных глаз. Перед ним был тот, кого он знал и кого одновременно видел впервые. Арсений, которого он раньше не знал. — Теперь я знаю то, чего, вероятно, не должен, — тихим, дрожащим голосом произносит подросток бледными губами. — Вы убьёте меня? — испуганно вопрошает он, пятясь. — Глупый, — тихо смеётся Арсений и резко пересекает расстояние между ними в несколько метров, прижимает к себе худое тело мальчишки, обнимая крепко, нежно, трепетно. — Нет, конечно нет, как я могу причинить тебе вред или боль, глупый, — снова повторяется он, качая головой и не отпуская школьника из своих объятий. Антон крепко жмётся к нему в ответ, ощутив иррациональное облегчение. — Правда? — спрашивает он осипшим голосом. — Конечно, — Арсений заботливо целует его в макушку. — Я всегда буду рядом, чтоб оберегать тебя, — обещает он, положив руку на его затылок, чтоб он не отворачивал от него своё лицо, и Антон почему-то верит, ведь он видит перед собой глаза Арсения, в которых читается неподдельная искренность. Глаза — зеркало души, и Антон видит по этим голубым глазам всё, о чём ему хочет сказать учитель.