– Спи, брат...
Зимний ветер стучал в закрытые ставни, выл свою тоскливую протяжную песню, но уже не мог дотянуться до людей. В комнате было тепло, но Шапур все еще вздрагивал от неощутимых прикосновений горного мороза.
Этот день он запомнит на всю жизнь. День, когда он едва не потерял своего брата – малыша Исфана, который теперь крепко спал, укутанный в теплые одеяла.
Вот только от холода, исходящего от людей защититься невозможно.
Мальчик завозился, тихо всхлипнул, даже сквозь сон не решаясь заплакать, но стоило Шапуру успокаивающе положить ладонь ему на макушку, как снова затих.
Братик – нежданная новость, в одночасье обернувшаяся и счастьем, и горем.
В первый раз Шапур увидел его два года назад, когда случайно забрел на территорию слуг и наткнулся на оставленную в тени корзинку, в которой тихо гулил младенец – его единокровный брат.
Он мог бы пройти мимо – сын рабыни недостоин лишнего внимания, но что-то заставило его с любопытством склониться над ребенком.
Удивительно ясные янтарные глаза смотрели внимательно, словно заглядывали в саму душу. Увидев новое лицо в своей жизни, малыш заулыбался и, лепеча, потянулся крохотной ручкой к Шапуру и ухватился за одежду, требовательно потянув на себя.
– Осторожней, – Шапур как можно бережнее попытался высвободить край рубашки. И это почти удалось, когда ребенок, радостно агукнув, поймал его за палец, держа так крепко, словно не собирался отпускать вообще.
И от прикосновения нежной детской ладошки к уже огрубевшим от постоянных тренировок с мечом пальцам сердце на миг замерло, а Шапур, понятия не имевший, как вести себя с детьми, невольно усмехнулся.
– Юный господин? – испуганно прозвучало за спиной и стоило ему обернуться, как женщина с полной корзиной постиранного белья, опустила голову, боясь поднять на него взгляд. – Простите, он побеспокоил вас? Я отнесу его в дом...
– Нет, – Шапур покачал головой. – Все в порядке, я просто шел мимо.
На лице женщины отразилось облегчение, но она не произнесла ни звука, все так же стоя с опущенной головой и, кажется, даже не дыша.
– Как его зовут? – тихо спросил он.
– Исфан, юный господин, – чуть слышно отозвалась женщина.
– Исфан... Мой младший брат... – осторожно повторил Шапур, привыкая не то к звучанию имени, не то к мысли, что он теперь не один.
Чувство было непривычным, но теплым, словно луч солнца посреди зимы. Так странно было осознавать, что имея одну кровь, они разделены непреодолимой пропастью.
Мать была в гневе. Том тихом и опасном гневе, который бывает лишь у людей с идеальным воспитанием и бушующими в сердце чувствами. Она изводила служанок придирками, раздражалась по каждому пустяку, но особенно доставалось Нисе за то, что она не по своей воле посмела стать матерью младшего сына лорда. И без того безропотно сносящая все упреки, она не смела даже вздохнуть.
Шапур не пытался понять мать, с каждым днем все больше ненавидящую его брата, не удивлялся отцу, безразлично глядящего как на рабыню, родившую ему сына, так и на самого ребенка. Он знал, что Исфану не уготовано ничего хорошего, как незаконнорожденному, но каждый раз глядя в его теплые глаза, сожалел, что ничем не может ему помочь.
Так продолжалось два года. Шапуру редко когда удавалось повидаться с братом дольше, чем несколько мгновений, а встречи подобные первой и вовсе мог сосчитать на пальцах одной руки. Но каждый раз не мог сдержать теплой улыбки, глядя как Исфан поначалу робко и неуверенно, а затем все смелее делает первые шаги. Уже в полтора года было ясно, как он похож на свою мать, от отца были только глаза – такие же внимательные и пронзительные.
И только это уже было достаточной причиной его ненавидеть.
А сегодня все закончилось. В огромном доме было непривычно тихо, ветер гулял по опустевшему саду, разгоняя опавшие листья. Над горами на горизонте висели тяжелые тучи, обещающие снег уже к середине дня.
Слуги уже с утра тревожно перешептывались, но Шапур не сразу уловил, о чем они говорят, да и не особо пытался. Услышал только, когда одна из служанок бросила взгляд на горы и чуть слышно прошептала: «бедное дитя, замерзнет на таком холоде».
– Какое дитя? – рассеянно переспросил он, думая о том, как через несколько дней поедет с отцом в столицу. Нужно будет доказать ему, что он уже достоин начинать перенимать управление крепостью.
Служанка испуганно прижала руки к губам и, опустив взгляд, начала что-то несвязно, перемежая каждую фразу горячими, но все такими же бестолковыми извинениями, лепетать о Нисе, которую еще на рассвете выслали в отдаленное горное поселение. А вместе с ней и малыша Исфана.
Ветер ударил в окна так, что ставни застонали, а Шапур все пытался понять, отчего ему стало так холодно. Он не запомнил, как преодолел расстояние от своих покоев до конюшни, как оседлал нетерпеливо гарцующую лошадь и, не обращая внимания на ледяные укусы ветра, во весь опор мчался к горам.
Он боялся только одного – опоздать.
Метель налетела внезапно, бросила в лицо пригоршни снега, скрыла землю под колышущимся толстым покрывалом. Лошадь начала уставать и Шапуру, волей-неволей пришлось замедлиться.
У подножия гор дорога расплеталась на десятки ниточек-тропинок, каждая из которых могла вести к жилью. Но как угадать, по которой из них могла пройти женщина с маленьким ребенком...
А метель все танцевала с глухим воем, засыпая снегом едва заметную дорогу, деревья скрипели от холода и ветра, заглушая все остальные звуки.
Оставалось положиться на удачу...
В глубине леса стало чуть тише, непогода бушевала в оголенных кронах деревьев, и Шапур отчаянно вслушивался в каждый звук, теряя последнюю надежду.
Хрустнула ветка под копытом и смирная лошадь внезапно с нервным ржанием встала на дыбы, и спустя мгновение Шапур понял почему.
На белом снежном одеяле яркими ягодами рассыпались капли крови. А рядом следы волчьих лап.
Накатила дурнота. Отец не упустил бы возможности упрекнуть за слабость, хотя за свои шестнадцать лет Шапуру не приходилось видеть смерть так близко, чтобы реагировать, как подобает воину.
Да и к тому же, со злостью подумал он,
отца здесь нет и ему плевать, что случится с его младшим сыном.
Но дать ответ, почему ему самому не все равно, никак не мог.
Кровавая тропинка вывела к небольшой поляне, на краю которой он и замер, ошеломленный открывшейся картиной. Женщина в тонком платье лежала на земле, покрытая словно покрывалом пронзительно белым снегом. Даже издалека было видно, что ресницы уже покрылись инеем и только длинные каштановые волосы цветным пятном выделялись на чистом покрове. Умирая, она сжалась в комочек, изо всех сил прижимая к себе замотанный в тряпки и ее одежду сверток, к которому и вели следы.
В первое мгновение перед глазами все поплыло, но серое одеяло у ног погибшей Нисы шевельнулось и оказалось двумя волками, которые, завидев человека, вскочили и опрометью бросились в чащу леса, оставив у тела лишь тушку задранного зайца.
Тишина обрушилась сбивающим с ног ударом, но сквозь шум крови в ушах Шапур услышал тихое детское хныканье. Не веря сам себе, он бросился к закоченевшему телу и разворошил сверток, чтобы с облегчением прижать к себе перепуганного плачущего Исфана.
Только богам было ведомо, почему дикие волки не растерзали ребенка, а легли возле него, согревая своим теплом. Но именно это его и спасло.
– Мама... – сквозь всхлипывания пролепетал мальчик, выворачиваясь из объятий и пытаясь дотянуться до заледеневшей руки Нисы. – Мама!
– Она спит, братик, – сквозь комок в горле прошептал Шапур. – Просто спит, не беспокойся...
И снова этот внимательный, переворачивающий душу взгляд, полный жгучего недоверия и робкой надежды одновременно. Но плакать Исфан все же перестал, только обнял за шею и тихо-тихо дышал, вздрагивая от каждого прикосновения.
– Как ты посмел приволочь сюда это рабское отродье? – прошипела мать, с отвращением глядя на ребенка. Исфан крепко обхватил Шапура за шею и теперь сверкал янтарными глазами, настороженно изучая незнакомых прежде людей, один из которых был его отцом.
Еще несколько лет назад Шапур попятился бы, опасаясь навлечь на себя гнев родителей, но уже совсем скоро он почти наравне с отцом будет управлять принадлежащими им землями, а значит, отстаивать свое мнение придется уже сейчас. Он только стиснул зубы и упрямо повторил:
– Исфан мой младший брат и я не позволю...
– Он всего лишь сын рабыни, осмелившийся появится на свет в этом доме. Ему здесь не место!
Даже в ярости мать оставалась красивой, но сейчас эта красота пугала, как пугает внезапная гроза, от которой не укрыться.
– Отец, – Шапур еще крепче прижал к себе брата, с ужасающей ясностью осознав, что действительно не позволит его никому обидеть. – Он ведь твой сын. Неужели ты позволишь ему погибнуть?
– Если он выжил, значит, так было угодно богам, – медленно изрек он, не глядя ни на жену, ни на сыновей. – Кто мы такие, чтобы противиться их воле.
Вот и все, все решено. Мать бросила на Исфана, тут же спрятавшего лицо у Шапура на плече, еще один полный ненависти взгляд, и, поджав губы, удалилась в свои покои, сопровождаемая двумя служанками. Лицо отца же оставалось бесстрастной маской, а голос лишился всяких чувств:
– Твоих обязанностей с тебя никто не снимает, помни об этом, сын.
И прижимая к себе доверчиво прильнувшего Исфана, Шапур понял, что сделает все, чтобы защитить его и доказать всем, что младший брат ничем не хуже него самого.
***
Дни летели словно листья, обрываемые ветром. За зимой снова пришла весна, принеся с собой долгожданное тепло и надежду, затем лето с долгими жаркими днями и мягкая богатая урожаем осень. Исфан рос тихим послушным ребенком, не доставляющим ни хлопот, ни беспокойства.
Вот только обычное детское любопытство было ничем не унять.
Заходящее солнце окрасило стены крепости золотом, а повеяло желанной вечерней прохладой. Шапур поднялся на стену, чтобы по привычке осмотреться и провести очередной день. Обязанность, которую начал еще его дед, была важна, когда Парсе приходилось обороняться от множества врагов, а сейчас превратилась в ежедневный совсем необязательный ритуал, который он все равно выполнял.
Перед глазами открывался великолепный вид на заснеженные пики гор, зеленые леса у их подножия и на цветущую равнину, расстилавшуюся сколько хватало взгляда. Совсем скоро солнце выжарит степь до блеклого золота и серой пыли, но пока еще было слишком красиво, чтобы не задержаться на лишнее мгновение.
И именно оно оказалось решающим.
Шапур не знал, как Исфан оказался на стене. То ли служанки не уследили, то ли он сам тихо ускользнул из-под надзора. Но как бы там ни было, сейчас его младший брат молча и упрямо пытался вылезти повыше, чтобы самому увидеть то, что скрывают высокие стены.
– Пусти, – сдавленно пискнул он, когда Шапур с легкостью перехватил его поперек груди и оттащил от бойницы.
– Отпущу. Зачем ты туда полез? Голову разбить захотелось?
– Нет, – насупился Исфан, когда снова оказался на ногах. – Посмотреть, как высоко.
– Очень высоко. – Шапур опустился перед ним на колено, заглядывая в лицо. – Как ты сюда попал? Ты же должен быть в доме. Тебя уже обыскались...
Братик только мотнул головой и, по-детски смешно нахмурившись, пробормотал:
– Никто не ищет. Думают, что сплю, а я... – он запнулся, умолк и только бросил нерешительный взгляд из-под пушистой челки.
– Что ты? – как можно мягче спросил Шапур.
Исфан только опустил голову, чуть слышно робко шепнув:
– По тебе соскучился. Очень.
– Вот, значит, как...
И вправду, последние дни выдались настолько занятыми, что уделить малышу внимания больше, чем пара фраз утром, попросту не получалось. Пришлось полностью перепоручить его заботам няни и служанок. Да вот только он совсем не ожидал, что Исфан решится сам его найти.
– Ты на меня не злишься? – мальчик все-таки поднял на него глаза, глядя так опасливо, словно боялся, что на него накричат. – Я не хотел... Просто...
Даже если и нужно было, злиться не получалось. Было только грустно, что во всем огромном доме ребенок был совершенно одинок и отчаянно тянулся к тому, кому был небезразличен. Впрочем, этому не стоило и удивляться.
– Даже и не думал. – Шапур взъерошил его волосы и подхватил на руки, прижимая к себе. – Но в следующий раз будь осторожнее. Обещаешь?
– Обещаю, – серьезно кивнул Исфан. Положил голову ему на плечо, устраиваясь удобнее, и показал ручкой на восток, где уже зажглись первые звезды. – А что там?
– Экбатана, наша золотая столица.
– А ты там был? – в голосе снова сквозило любопытство.
– И ты будешь. Однажды поедем вместе, только подрасти.
– А ты не уходи так надолго, – сонно зевнул мальчик, прикрывая глаза. – Братик...
Шапур спрятал улыбку, коснувшись губами пушистой макушки младшего брата. На душе стало тепло и уютно, словно случилось что-то до невообразимости правильное.
***
Солнце уже поднялось высоко, дотягиваясь теплом даже до отдаленных уголков крепости, но это не мешало двоим воинам сражаться на тренировочной площадке.
Исфан отшатнулся в последний момент, когда меч промелькнул перед глазами, со всей силой обрушившись на поспешно выставленный акинак, выбивая его из рук. Следующий удар должен был оказаться последним, если бы противником не был его старший брат. Шапур только недоверчиво покачал головой:
– Ты сегодня совсем невнимателен. Как можно было пропустить такую легкую атаку...
Исфан откинул со лба растрепавшиеся волосы и молча наклонился за оружием, только глаза блеснули тревогой и какой-то непонятной тоской. За прошедшие несколько месяцев разлуки он так резко повзрослел, что Шапур перестал узнавать в спокойно-отстраненном подростке своего доброго любопытного брата, с радостью бегущему ему навстречу при каждом возвращении домой.
– Да уж, куда мне, рабскому отродью, до будущего марзбана Парсы, – наконец глухо отозвался он, отводя взгляд. Плечи поникли, словно на них упала непомерная для двенадцатилетнего мальчишки тяжесть.
Шапур только скрипнул зубами, с трудом сдерживаясь, чтобы не выругаться вслух. Давно нужно было обо всем рассказать самому, но никак не подворачивалось удачная возможность.
А теперь вот так...
– Кто тебе это сказал? – он старался говорить так же спокойно, как и в всегда, словно ничего не произошло.
– Какая разница. Это ведь правда, – с прорвавшейся болью огрызнулся Исфан, по-прежнему не глядя в глаза.
– Для меня твое происхождение не имеет значения, – отрезал Шапур, вкладывая меч в ножны. – Ты мой брат и это самое главное.
Янтарные глаза снова вспыхнули, как когда-то давно, колючим смешением неверия и надежды.
– Почему? – вопрос упал почти неслышно, но было заметно, каких невероятных усилий он стоил.
– Так правильно, кто бы что не говорил. Ты не виноват в том, что все так случилось, и уж точно не заслуживал смерти лишь за то, что родился от рабыни, – Шапур положил руки брату на плечи. – Никогда не отступай и не сдавайся. Неважно, что говорит наш отец, как считает моя мать – я всегда буду гордиться тобой. Ты вырастешь прекрасным воином, а в бою происхождение не играет роли, важны лишь умения. И я верю, что в этом ты сможешь превзойти многих, только не позволяй никому посеять в тебе сомнения.
Исфан опустил голову и совсем как в детстве, с тихим вздохом уткнулся ему в грудь.
– Ты правда веришь? – спросил так нерешительно, что на Шапура снова накатила злость на того, кто посмел лишить его брата и без того хрупкой веры в себя.
– Иначе не говорил бы, – он потрепал его по макушке и доверительно прошептал: – Для меня счастье иметь такого брата, как ты.
Солнце скрылось за облаком, и налетевший ветер подарил легкую прохладу. Исфан поежился, мотнул головой и, подняв взгляд, робко, словно впервые, улыбнулся.
– Я не подведу тебя. Клянусь.
***
Снова наступала осень. Холодеющим дыханием окрашивала леса в охру и золото, рассыпала бриллианты утренних туманов. Ветер тоскливо завывал в переходах крепости, яростно трепал флаги и осыпал далеким дождем, словно наравне с людьми оплакивал погибших в Экбатане.
Вести о том, что столица захвачена лузитанцами, пришли несколько часов назад, но не оказалась и вполовину такой горькой как та, что пришла за ней.
Исфан несколько раз прочитал письмо, не понимая, почему расплываются и дрожат строчки, прежде чем осознал – его брат Шапур, марзбан Парсы подвергся пыткам и был убит у стен Экбатаны лузитанскими фанатиками.
Вся крепость погрузилась в траурную тишину, работа приостановилась и только стража неизменно стояла на постах, готовясь к тому, что обороняться придется и им.
Отец не произнес ни слова, безжизненными глазами глядя куда-то в пустоту, не слыша обращенных к нему слов. В этот день он потерял свою надежду и опору и теперь оплакивал ее без слез, как подобает воину. Его супруга сидела рядом на бархатных подушках все такая же красивая и с той же идеально ровной спиной, что и двадцать лет назад. Сейчас она казалась каменным изваянием скорби, и только глаза на миг заледенила ненависть, когда она увидела Исфана.
– Лучше бы ты был на месте моего сына, – прошептала она, провожая его взглядом от которого пробирал мороз.
Отец промолчал и даже не поднял глаз, полностью погруженный в свое горе.
Исфан прижал письмо к груди и долго бродил переходами крепости пока не оказался на стене, куда в детстве так часто приходил за братом.
Далекие горы заходящее солнце окрасило розовым, словно напоминая о пролившейся недавно крови, и такая привычная картина уже казалась отражением кошмаров. Всего несколько недель назад они с Шапуром стояли здесь вместе, как и много лет до этого, а теперь он один содрогался от мысли о том, что пришлось вынести его брату, прежде чем погибнуть.
Ветер хлестал по лицу, вырывал из рук письмо. Но холод осени не шел ни в какое сравнение с болью, поселившейся в сердце.
Может быть и правда, лучше бы он оказался на его месте... Но боги распорядились иначе и не людям спорить об их решениях.
Исфан оперся о парапет, стискивая кулаки в бессильном отчаянии. Однажды боги смилостивились над ним, подарив любовь и заботу в лице старшего брата, чтобы потом безжалостно отобрать все в один момент.
И с этим ему нужно смириться?!
– Я отомщу за тебя, мой старший брат, – прошептал он. Горло словно сжала невидимая рука, не давая больше ничего сказать, мешая даже вдохнуть.
А на востоке зажигались первые звезды, которых в эту ночь казалось особенно много.
