（信号機）：горячий город задыхается.

вечер воскресенья вообще ничего не предвещал. если говорить по существу, он обещал быть точно таким же, как и всегда: свастоновские разборки стали уже делом привычным. а сейчас их, ну, получается нет? майки распустил группировку, да и на этом, вроде как, всё. инуи вообще не знал, что ему делать и чем заниматься, поэтому в самом начале своего «нового пути» он нашёл новых соратников, предположительно способных вернуть ему «чёрных драконов», а те оказались какими-то недалёкими полудурками и, в общем-то, хуй с ними, потому что в конце концов его за шкирку, как несмышлённого котёнка, вытянул оттуда коко с недовольным и протяжным: «ну ебанный ты пиздец, инупи!» инупи, кстати, не пиздец. просто ему хотелось чем-то занять свои одинокие и холодные вечера. особенно такие, как в это воскресенье. наблюдать за тем, как мельтешат перед глазами многочисленные байкерские тусовки, безусловно, удовольствие паршивое (да и вряд ли его можно назвать таковым). инуи поморщил нос. конечно же, ему бы тоже хотелось прямо сейчас разрезать на байке общественное спокойствие и довольствоваться тем, как нещадно хлестал ему по лицу вечерний ветерок, насладиться им сполна и забить хуй на всё происходящее вокруг, потому что ничего ему больше не нужно: он свободен, молод и, вроде как, даже счастлив. а что ещё-то нужно? ну, может, какие-нибудь там романтические штуки и флирт с возлюбленным человеком. только вот у сейшю его не было, да и не должно было быть, учитывая его стиль жизни и то, чем он вообще планировал дальше заниматься. в такие моменты, как бы иронично это не звучало, вспоминалось то, как осуждающе на него покосился коконой, в последний раз забирая из лошпедской группировки со всеми трёхэтажными матюками и пенделями. буркнув себе под нос что-то вроде: «хуёвый вечер», — сейшю вновь остановился напротив гаража шиничиро. их с коко импровизированное убежище, как и всегда, встречало привычным холодом. хотя на улице, чёрт бы его драл, ебучий август, и он нещадно шпарит в течение дня под плюс тридцать три градуса, и лишь поздними вечерами удосуживается снизойти до простых смертных в чёрных одеяниях на плюс двадцать. ну спасибо, сукин сын, очень помогает справиться со всеми делами в течение «жилого» времени, когда нужно колесить из одной пизды токио в другую, потому что сейшю подрабатывает ебанным курьером! «да ебись оно всё в рот», — подумалось инуи, когда он неуклюже и устало плюхнулся на холодный бетонный пол, упираясь спиной в железную стену. с тяжёлым вздохом, запустив пальцы себе в волосы и потрепав их (как это обычно делал коко), — на него бессовестно нахлынула ностальгия. такая трепетная, совсем искренняя, пробивающаяся из самых недр его подсознания. ещё недавно они здесь прятались после очередных разборок, обсуждали то, как бездумно оставят тайджю в случае его проигрыша и то, что дальше будет с их одиннадцатым поколением «чёрных драконов» после вступления в «свастоны», а сегодня инупи сидит здесь один, думает о времени проведённом вдвоём и, кажется, даже ловит грустинку, потому что скучает неимоверно. вернее, он-то всегда скучал по коконою, когда тот шарахался хуй пойми где и хуй пойми с кем. инупи также (хуй пойми как) делал вид, что он шарахается. в некотором смысле, он действительно был благодарен коко. если бы не он и его «гениальность», то всему бы плану по возрождению «чёрных драконов» пришёл конец. к тому же, он ведь жизнь ему спас, — даже если и по ошибке, то что попишешь-то? побубнишь, повыёбываешься, да смиришься и хуй забьёшь. спас и спас, главное, что оба нашли взаимную выгоду в этих припизднутых взаимоотношениях, даже если в конце концов это было результатом их юношеской импульсивности и прочей параши, которую в пример приводят взрослые. они ведь дети, один хер с них умные вещи возьмёшь. даже если и сказанут что-то эдакое, их айкью не повысится до такой степени, чтобы можно было смело заявлять, что они — вундеркинды своего времени и с них пылинки сдувать нужно. кривая усмешка всё же коснулась уст сейшю. обращаясь к прошлым дням и разговорам, он отчётливо помнил, с каким гневным взглядом выплёвывал в лицо коконою каждое ядовито-горькое слово. нет, ну правда, он заебал смотреть на него этим влюблённым-влюблённым взглядом, видя в нём отражение акане. это, чтоб его, обидно! ведь сейшю — не акане, да даже ребёнок поймёт это прекрасно. ну ходит он на каблуках, ну похожи они лицом настолько, что видя лишь его — спутаешь запросто, — но они ведь разные! как параллели, которые никогда не сойдутся. акане, которая никогда в жизни не харкнёт в лицо амбалу под два с лишним метра ростом и сейшю, который только и делает, что плюётся, потому что руки и ноги ему постоянно связывают в первую очередь. ситуация с мучё была настолько же омерзительной, насколько и вообще всё то, что происходило после. тот яростный разговор с коко оставил небольшой осадок, нет ничего удивительного, что в их последующие встречи они чувствовали себя друг рядом с другом напряжённо… или, если говорить конкретнее, неловко? во всяком случае, их взаимоотношения, всегда представляя собой какой-то пассивно-взаимный абьюз, в итоге подошли к относительному концу. — йо. инупи смотрит на вошедшего в их убежище коко и улыбается уголками губ. — привет. разговор снова стал неловким. а ведь они просто поприветствовали друг друга. раньше хаджиме бы затрещал опять о том, что за пиздец он повидал за последние дни; побубнел бы на прохожих и автомобилистов, которые мешали ему прийти в назначенное время, и в конце концов плюхнулся рядом. а сейчас он просто садиться по правую руку от инуи, сконфуженно пялит куда-то в сторону и уходить не собирается. к слову, быстрым и осторожным взглядом окидывая хаджиме исподлобья, сейшю замечает, что он снова подрался. и, он почему-то уверен, что всё это произошло именно из-за его аномальной тяги к преступному и всему тому, чем там сейчас занимается майки. хотя, если говорить откровенно, инупи таких методов не поощрял. как минимум, потому что знал, что коко деньги больше не нужны (и сам он это понимал), но тот почему-то сердечно цепляется за них. так, словно его цель: «я живу ради обогащения», — не просто детский лепет и отговорка, — хотя, в сущности, всё именно таковым и было. его целеустремлённость ограничилась тем, что он должен был спасти акане. чуть позже — чтобы быть полезным. а сейчас — просто так. потому что он привык, потому что так, ну, правильно? — послушай… — слушай, инуи… оба замолчали, смущённо глянув друг на друга и тут же глаза отвели в разные стороны, лишь бы не вглядываться в черты лица напротив. — говори первым, — настойчиво начал сейшю. — нет-нет, у меня ничего важного, — отмахнулся коко. неловкость произошедшего зашкаливала. они чем-то напоминали младшеклассников, которые по совершенно глупой причине поссорились и сейчас пытаются подобрать правильные слова, чтобы выставить себя более крутым и невиновным, пока второй будет принимать это за чистую монету и, конечно же, согласиться со всем сказанным. это, чёрт возьми, действительно до смешного нелепо. потому что они уже давно не младшеклассники, да и старшую школу они уже как второй год покоряют, только вот всё ещё получается не очень хорошо и в итоге на занятиях регулярно появляется один лишь инуи, пока коко пропадает в делах «свастонов-канто». у инупи на языке вертится: «почему ты всё ещё приходишь сюда?» — но он никогда не решается озвучить это вслух. может, потому что боится, что коко перестанет мелькать перед глазами хотя бы в вечер воскресенья. у коко уже давно в мыслях: «может, погуляем как-нибудь на неделе?» — но он слишком неловкий, чтобы признаться в том, что компания не-акане-а-сейшю предоставляет ему куда большее количество хорошего настроения, чем опиздюлятора и хайтани. как итог — никто из них не заговаривает первым. они ограничиваются неловко-радостными приветствиями и замолкают. потому что даже молчать в компании друг друга как-то комфортно и привычно. ну и, может, потому что у них в привычку вошло сидеть вот так, глядя куда-то в сторону, но отчётливо ощущая в ноздрях до боли знакомый запах мелисы (которую инуи пил почти литрами) и дорогого кофе (который коко покупал каждую субботу в ближайшем супермаркете). и это успокаивало. может, то, что они спустя всё произошедшее по-прежнему чувствуют себя в безопасности, только находясь в импровизированном убежище, а может и вправду то, что они просто коротают время с бесцельными посиделками рядом. вообще, по сравнению с инупи, коко более честный. у него и поступки говорящие: на словах он, конечно, тот ещё поэт, но один хер у него получается сформулировать их без мата. а сейшю, конечно же, как самый близкий друг обязательно спизданёт что-то смущающее, на что хаджиме ответить крайне сложно. потому что все фразы инупи в итоге сводятся к самым нелепым, но, сукин сын, действенным дразнилкам. хотя в их взаимоотношениях это должно работать наоборот! — а помнишь, как я поцеловал тебя в библиотеке? спустя долгую паузу внезапно произносит коко. инуи готов поклясться, если бы он пил чай — подавился бы. изумлённо приоткрывая глаза на мгновение, сейшю отходит от, скажем так, ахуевания. пожав плечами, он качает головой. — помню конечно. ты потом ещё… — не говори об этом! — мгновенно его прерывает коконой, едва нахмурившись. — я к тому, что я хотел бы повторить. — но мы повторяли? вопрошающая интонация инуи говорит сама за себя. он определённо помнит то, как они, будучи во втором классе средней школы, случайно поцеловались. то есть, это правда было незапланированным поступком, просто хаджиме был слишком близко, а сейшю повернулся невовремя. и они, вроде как, даже решили, что это был всего-навсего дружеский чмок и не ебёт вообще, что там могут подумать остальные, свидетелей-то не было, а значит никто и не узнает. никто, кстати говоря, так и не узнал. коко закатывает глаза. — мы не повторяли, это был даже не поцелуй. — это был поцелуй, — настороженно парирует инуи. не станут же они целоваться в гараже шиничиро, в самом-то деле? они ведь не то, что не геи — они даже уже не друзья и, вообще, к чему была брошена эта смущающая фраза? каждый их поцелуй, буквально, приносил обоим какие-то болезненно-жгучие воспоминания, которые в конце концов начинались и заканчивались лишь на одном имени — «акане». другого человека для коко быть не могло, это уже что-то вроде истины. а инуи… ну, он просто плыл по течению, потому что коко никогда не желал ему зла, это правда. как и правдиво то, что он, вроде как, даже полюбил ощущение губ хаджиме на собственных. и совсем не важно — был это целенаправленный или неловкий, случайный поцелуй. одно лишь прикосновение, такое простое, губами к губам — уже приносило какое-то удовлетворение, вызывало рой эмоций в юношеском разуме и, в конце концов, приносило упоительное чувство облегчения. это чувство инуи приравнивал к хорошему оргазму, но озвучить вслух — не решился. вообще-то, их взаимоотношения не такие. да они сами не такие, чёрт возьми! коконой подозрительно долго молчит. едва сейшю решает повернуться, чтобы посмотреть на собеседника, как его затыкают. осторожным, трепещущим прикосновением чужих искусанных, потрёпанных губ к собственным, намазанным гигиеничкой с привкусом вишни. коко оказывается настолько близко, что отодвинуться не представляет возможным, да и сам инуи не хочет никуда вообще дёргаться, потому что такая близость — непривычная, дурманящая, — кажется соблазнительнее всего, что вообще может произойти с ним в этой жизни. и сейшю прикрывает глаза, жадно зарывается пальцами в чёрные волосы на затылке и притягивает коконоя ещё ближе, ещё теснее к нему жмётся и позволяет их языкам грубо переплестись друг с другом. может, и целуются они лишь опираясь на прочитанные книжки и фанфикшены. может, и опыта у них нет нихуя, но то, как они синхронизируют движения собственных уст — уже говорит о том, что они, в общем-то, не заботятся об опыте вообще. он как-то придёт, а вот ощущения от поцелуя с дорогим человеком и каким-то ноунеймом — совершенно разные. проверять на личном опыте не хочется. может, потому что это кажется таким омерзительным-омерзительным, а может, потому что кроме коко никто не будет целовать инуи так: сначала жадно врываясь, подобно вихрю, а затем становится всё нежнее и трепетнее, вовсе не потому, что перед ним какая-то слабохарактерная девчонка, а потому что сейшю это какая-то мягкость вперемешку с кровавым мессивом. и этот контраст кажется им настолько упоительным, что каждый их поцелуй, вне зависимости от обстоятельств и того, как далеко они заходят, отражает эти яркие границы: от нежности к грубости, а оттуда — обратно. инупи отстраняется первым, чтобы перевести дыхание и осознать происходящее, потому что объяснить это словами и принять сразу — невъебически тяжело. он видит, как нить слюны жадно и по-блядски слизывает коконой, посмеивается довольно и носом к носу притирается, легонько чмокает сейшю и он млеет. в конец млеет. а ещё инуи смущён. он покраснел весь, до кончиков ушей, а в его взгляде читается откровенное непонимание. коконой усмехается, высовывает язык, как он делает это обычно, и наверняка борется с желанием пожать плечами. — коко, — собственный голос совсем не строгий и не обидчивый, несерьёзный даже, поэтому нет ничего удивительного в том, что виновник смущения сейшю так заливисто посмеивается, лбом утыкаясь в его плечо под осуждающе-неловкий вздох. — ты и сам всё знаешь. конечно инуи знает. то, что коко — круглый долбоёб, у которого явно не хватает уверенности, чтобы спиздануть откровенность в виде: «ты мне нравишься, давай будем встречаться», потому что это будет просто нелепым в его понимании. и всё же, сейшю не останавливается. он оттягивает чужие волосы под недовольное шипение, заставляет выпрямиться и заглядывает в глаза напротив. — я люблю тебя. в его ладонях покрасневшее лицо коконоя, который пялит на него так удивлённо-удивлённо, а ещё весь багровеет до самой шеи, потому что он никогда не думал услышать нечто подобное от такого человека, как инуи. — ох, эм… я тоже. — конкретнее, — требует инупи, по-прежнему глядя в чужие глаза. — я люблю тебя? — ты самый, самый, мать твою, дерьмовый романтик. с тяжёлым вздохом сейшю снова целует коконоя. может, потому что они оба дерьмовые романтики, и выражать свои эмоции и чувства словами — та ещё параша. особенно для тех, кто друг для друга из целого нихуя превратился в целую вселенную полную самых различных и необычных созвездий.