Вселенная бесконечна?

— Знаешь, когда они играли как придурки, было по-человечески. — Бросает Лагунов, — в детском голосе отчётливо звучат стальные ноты, — и возвращается к своей ненаглядной Анастасийке.       Хлопов хмыкает, раз за разом прокручивая эту фразу в голове. Ему так хотелось, чтобы всё было просто — собрать футбольную команду, победить в игре на олимпийской смене, разделить радость победы с другом. Детали плана менялись, неизменным оставался только Валерка — тренировки поздним вечером на двоих, и разбитые коленки, и оплеухи от вожаток. А потом — сладкий вкус победы, запах свежескошенной травы и объятия в самом центре поля. Но всё это — сценарий для Хлопова и Лагунова из какой-то параллельной вселенной, где «Буревестник» — обычный пионерский лагерь, где не существует ни стратилата, ни пиявцев. В той параллельной вселенной они спят на соседних койках, Лагунов учит Хлопова строить домик от комаров. Они вместе находят послание его брата на облупившейся скамье, и Валера рассказывает о Денисе, который не умер, а вместе с родителями в этом году уехал в Ялту отдыхать. Где они засыпают самые последние и во сне держатся за руки. Где они бы обязательно подружились.       Если, конечно, всё это не утопия, и вселенная действительно бесконечна.       Валера Лагунов — сильный, непокорный, всегда борется за справедливость и бросается спасать слабых, пускай сам нуждается спасении. Стойкий оловянный солдатик, мальчик, сошедший с пожелтевших книжных страниц. По крайней мере, Хлопову так кажется. Он, увлечённый футболом, не читал много книг, но если бы в них писали про таких, как Валерка — проглотил бы одну за другой.       Лёва не хочет его кусать, не хочет им обладать. Лёва хочет его заслужить. — Лагунов, спишь? — шепчет ночью Лёва, опускаясь на пол подле его кровати.       За окном шелестит листва на ветру, стрекочут сверчки, где-то под потолком одиноко пищит комар. Лёва концентрируется на дыхании, — он мёртв, жизнедеятельность его органов временно (а может, и навсегда?) приостановлена, и когда расслабляется, он забывает дышать. Валера пахнет чабрецом, полынью, дикими лесными ягодами, сосновыми шишками и влажной землёй. Валера пахнет русским лесом, жарким летом и утраченным детством. Лёвина грудь тяжело вздымается и опускается. Рядом с ним Хлопову хочется дышать.       Обострённое обоняние ловит каждую ноту, и непривычное желание облизнуть руку Лагунова с каждой секундой становится лишь сильнее.       Он кладёт руку на шею, нащупывает пульс — всего пара-тройка ударов мёртвого сердца, а затем снова полная остановка, — и последний раз глубоко втягивает воздух, опасно приблизившись к натянутой над койкой простыне. Под его шагами жалобно скрипят половицы. И может быть жалость — единственное чувство, которое он способен вызывать.       Когда Лёва укладывается в койку, Лагунов, прячущийся в домике от комаров, выдыхает и кладёт на полку очки.       Мёртвые ничего не чувствуют. Рядом с Валерой Хлопов чувствует себя живым. И этого уже слишком много. Это слишком больно.       Рано утром Хлопов уходит в библиотеку — настоящий пионер, в идеально выглаженной белоснежной рубашке, с красным галстуком и звездой над нагрудным карманом. Он берёт те же книжки, что брал Лагунов — романы про вампиров и прочую нечисть, — изучает заметки тех пионеров, что брали эти книжки раньше, и пытается угадать, писал ли что-то из этого Валера. Интересно, в его почерке больше письменных букв или печатных?       Эти книги ему не нравятся — здесь нет таких, как Валерка. Здесь только монстры и кровопийцы, что нависают над своими жертвами, зыркают на него голодным взглядом с пыльных страниц. Он, не моргая, смотрит на них в ответ, читает про чеснок, про осиновые колья и костры. И с каждой прочитанной строчкой только больнее. Вот, кого видит в нём Валера — безжалостного монстра, врага.       Хлопов медленно оседает на пол, глаза начинает щипать и горло страшно саднит, будто мальчишескую шею тина речная сковала. Лёва инстинктивно глубоко вдыхает. Воздух остаётся где-то в лёгких — никак не вытолкнуть, — и он громко закашливается. Страх липкими лапами забирается под кожу, кровожадно ломает рёбра, пробивая себе дорогу к мёртвому сердцу.       Может не такое оно и мёртвое, раз так сильно болит.       Он стыдливо сбегает из библиотеки. Книги, оставленные на полу, точно насмехаются над ним и его слабостью.       Всё заканчивается. Теплоход мирно отплывает от берега, воспоминания мутнеют, как речная вода. Забывается дискотека, радость от победы в футбольном матче. Кто-то перешёптывается о закрытии лагеря, кого-то даже тошнит — списывают на морскую болезнь. Лёва срывает с шеи осточертевший галстук, на негнущихся ногах подходит к Валере и садится рядом.       Где-то в параллельной вселенной, они сейчас обмениваются номерами и обещаниями созваниваться друг с другом. В той вселенной Валера будет приходить на матчи, в которых играет Лёвина команда, а по выходным — сам выходить с ним на поле. Лёва Хлопов будет вызывать не жалость. У обоих останется детство. — Мы друзья? — с надеждой спрашивает Лёва.       Лагунов молчит, потому что в этой вселенной у них нет ни единого шанса на дружбу. Ни сейчас, ни когда-либо позже. Ледяное молчание пронзает сердце Лёвы Хлопова насквозь, и эта боль кажется ему уже знакомой.       Но быть может, вселенная действительно бесконечна?