Призраки минувшего будущего / Ghosts of Future Past

Он только что зарезал своего брата. Ну и что с того, что Дин убил Руби, убил его единственный шанс получить хоть какую-то расплату, он просто зарезал своего брата… Все, о чем он может думать, это "дерьмо-дерьмо" и "это полная жесть", его разум мечется в бесцельной панике, пока он ищет Импалу. Под паникой скрывается гнев, но он едва замечает это; он привык злиться. Он даже знает, что его настроение ухудшилось после сеанса с Руби — которая мертва, реально мертва, — но он считает, что это часть всего чувства вины. Вина… Черт возьми! Его разум резко останавливается. Дин может умереть из-за него... снова. Это полная жесть. В панике он почти ничего не видит, и все машины кажутся черными, а все грузовики слишком большие и закрывают обзор. Как там Дин говорил: четыре ряда вперед и две машины вверх? Нет тут четырех рядов, и пока Сэм стоит здесь, вырывая волосы, Дин истекает кровью. Остынь, мать твою, Винчестер! Это голос Брейди с выпускных экзаменов первого курса, когда Сэм паниковал из-за того, что потерял то ли учебник, то ли еще какую ерунду. Для этого и существуют библиотеки. Сухой саркастический здравый смысл его друга сработал, и Сэм успокоился достаточно, чтобы вспомнить, где он оставил книгу. Сейчас это тоже сработало. Сэм находит Импалу во втором ряду четырьмя машинами выше, как и сказал Дин. Его пальцы подрагивают, когда он открывает дверь и заводит двигатель. Знакомый рокот из-под капота Шевроле успокаивает Сэма еще больше, так что он наконец начинает мыслить логически. Он должен отвезти Дина в больницу, в этом нет никаких сомнений. Он помнит, где ближайший госпиталь, на который у них есть страховка. Поддельная страховка, да и плевать, это не проблема. Проблема в том, что его брата зарезали — он зарезал Дина, — так что сотрудники, скорее всего, будут звонить в полицию, а это значит, что им нужна легенда. Он подъезжает на Импале как можно ближе к брату. На автопилоте выходит и расстилает одеяло на заднем сиденье, чтобы впиталось хотя бы немного крови. Дин убьет его, если сиденья запачкаются. Если он, конечно, выживет. Мать твою! Дерьмо-дерьмо-дерьмо… В проходе между мотелем и баром довольно тускло, но Сэм видит, что Дин очень, очень бледен. Кровопотеря плюс признаки шока. Ну, да. — Я здесь, Дин, — говорит он вслух, и ресницы Дина трепещут, — я с тобой. Его руки дрожат, когда он тянется к брату, дрожь проходит, когда он помогает Дину встать. Его руки тверды, когда он помогает Дину проделать путь до машины. Независимо от того, что творится в голове, тело Сэма помнит, как это — помогать раненому члену семьи сесть на заднее сиденье. Полтергейсты, демоны, оборотни — множество монстров пытались убить то одного, то другого Винчестера. На этот раз монстр — он сам. Дерьмодерьмодерьмо. Дерьмо. Он стаскивает верхнюю рубашку, комкает ее и убеждается, что Дин прижимает ее к ране. — Не переставай давить. Веки Дина едва приоткрываются. — Я знаю правила. Сэм слегка хлопает Дина по коленям, и тот послушно подбирает ноги, умещаясь на заднем сиденье, чтобы Сэм мог закрыть дверь. Сэм тяжело дышит, и его зрение становится туманным. Кровь демона или паника, гадает он. Потом решает, что ему, черт возьми, все равно. Ему просто нужно успокоиться и отвезти Дина в больницу. Он может перебеситься позже. — Три счёта вдох, задержка, три счета выдох, — раздается мягкий голос Дина с заднего сиденья. Ритм — тот, которому они научились в детстве, чтобы контролировать реакции своего тела, подпитываемые адреналином. Унизительно осознавать, что ему нужно напоминание. — Да, я в норме, — кивает Сэм и поворачивает ключ. — Я в норме. Ты как? Он осторожно трогается, стараясь не встряхнуть брата. — Просто замечательно, — отвечает Дин. И издает кашляющий смешок. — И люди думают, что это у меня проблемы с гневом. — Это не смешно, Дин, — хмурится Сэм, хотя его хватка на руле становится крепче. — Во многом это кровь демона, — продолжает Дин, как будто не слыша его. Кто знает, может быть, он реально не слышит. — В конце концов, демоны не пацифисты. Мозг Сэма улавливает то, что только что сказал Дин. — Что ты имеешь в виду под "кровью демона"?" Сэм уверен, что он никогда не говорил об этом Дину. Не о Желтоглазом в его детской в ту ночь, когда умерла мама, и, конечно, не о Руби. — Истинный сосуд Люцифера, если ты выпьешь ее достаточно. Но даже тогда тебе понадобятся галлоны в день, чтобы продержаться, и со временем ты все равно сломаешься. Бедный Ник, — тихо добавляет Дин. — Истинный сосуд? О чем ты? — Сэм снова начинает паниковать, на этот раз от замешательства, — какого черта, Дин? — И написано, что первый демон станет последней печатью, — теперь Дин говорит так, словно рассказывает сон, и от этого у Сэма мурашки бегут по спине. — Как только Люси выберется, ему понадобится мясной костюм, как и любому другому ангелу, и ты их выбор номер один. В тебе течет кровь Азазеля, и ты пережил поединок в Колд Оук. Все, что им нужно сделать — это уговорить тебя сказать "да"... и заставить тебя пить кровь демона, как кофе. Он невесело смеется. Ладони Сэма внезапно потеют, потому что Дин, оказывается, стал ясновидящим, не иначе. Или, может быть, он научился этому в аду. Может быть, это именно то, о чем Сэм не позволил Дину говорить, потому что Сэм был эгоистом и не хотел знать, не хотел, чтобы его отвлекали от его поисков. Сэм был ублюдком, эгоистичным ублюдком. И лицемером, потому что он всегда нападал на Дина, пытаясь заставить его говорить через через не хочу, а когда Дин захотел поговорить, Сэм сбежал. Он смотрит в зеркало заднего вида и видит, что глаза Дина закрываются. Нехорошо. — Что значит "первый демон — последняя печать"? — спрашивает он в панике. Ему нужно, чтобы Дин не спал и был жив. — Ты плохо гуглил, Сэм, — тихо и болезненно усмехается Дин, — Лилит всегда была первым демоном. Когда ты убьешь ее, это откроет клетку. И подаст нам дьявола на блюде, как хороший сочный стейк. Руби никогда не говорила тебе этого, не так ли? — Она не знала, — автоматически, не задумываясь, реагирует Сэм. Дин издает еще один полный боли смешок, но на этот раз более резкий. — Поверь мне, Сэмми, она знала. У нее были планы стать твоей королевой-консорт, как только ты станешь Люси, а не... собой, знаешь ли. Но этого больше не произойдет. Я спас тебя, Сэмми. К концу голос Дина становится не более чем бормотанием, но Сэм все еще слышит его, и он не может остановить вспышку ярости, которая разгорается в нем. Сколько ему, семь? Что ему нужен старший брат, чтобы спасти его? Нет, ему двадцать пять гребаных лет, и он способен о себе позаботиться… и подобные мысли действительно не помогают. Он жмет на газ. Пора сменить тему. — Когда мы доберемся до больницы, нам нужно будет придумать легенду, — он смотрит в зеркало заднего вида. Глаза Дина закрыты. — Ты меня слушаешь? Дин приоткрывает веки и Сэм продолжает. — Мы стали свидетелями нападения. Парень напал на девушку. Ты решил поиграть в героя и получил ножевое ранение. Парень сбежал. Понял? Мы выходили из бара, верно? Это вроде бы логично... Сможешь запомнить? — Я 'ще не полный идиот, Сэм, - бормочет Дин. — Да, до полного не дотянул, - реагирует Сэм на чистом рефлексе — их личная шутка, оставшаяся с тех времен, когда они оба были слишком молоды, чтобы бриться. Она вылетела на автомате, и Сэм морщится от того, как по-детски она прозвучала, но Дин смеется искренним смехом, какого Сэм не слышал с тех пор, как брат выбрался из ада. Внезапно он просто рад, что Дин вернулся, но это такой переход от ярости, которую он испытывал несколько мгновений назад, что ему кажется, что он на американских горках, живот свисает ко рту, а вся кровь отливает от ног. Это одновременно чудесно и отвратительно, потому что Дин почти без сознания на заднем сиденье Импалы, из него торчит нож, и он может умереть, и все это сделал Сэм. Они добираются до больницы, и Сэм не забывает вынуть нож, прежде чем ввезти брата в отделение неотложки. Потерять оружие в каком-нибудь полицейском хранилище улик — непозволительная роскошь для них, к тому же вымышленный нападавший Руби должен был скрыться с ним. Не смотря на логичность легенды, желудок Сэма все еще сжимается от мягких, чавкающих, сосущих звуков, раздающихся в воздухе, когда он вытаскивает клинок из своего брата. Которого он зарезал. Он откладывает сожаления в сторону, чтобы сосредоточиться на том, что ему нужно сделать: ему нужно, чтобы Дин попал в руки врачей, это номер один. Это так же просто, как войти в дверь, неся его окровавленное тело и позволяя крови капать на пол. Сэм следует за ними, когда они увозят Дина — фактически гонят его по коридору, — и задается вопросом, не позвонить ли Бобби, но решает не делать этого. Что, черт возьми, он скажет? Он и раньше бывал в таких залах ожидания, как этот, — еще одна знакомая обстановка, но такая, которая ему никогда не нравилась. Ему нужен кофе... лучше просто воды. Его кожа зудит — слишком много эмоций, слишком мало времени — и он трет руками лицо. Затем он понимает, что его примут за наркомана, если он будет продолжать в том же духе. Он украдкой оглядывается, но никто не смотрит. Весь персонал занят, и никто кроме него больше не ждет, когда тяжелораненый родственник покажется из операционной. Он один… Наверное, все же нужно позвонить Бобби… Почистить машину, сделать что-нибудь еще… Кроме как стоять здесь… и тонуть в собственной беспомощности. Он остается на месте.

***

Утро следующего дня в отделении интенсивной терапии проходит почти так же, как и весь первый день: Дин спит. Он спит без сновидений, убаюканный сильным наркозом, и наслаждается полной отрешенностью. Однако в середине дня ему снится дорога, двухполосный асфальт, где Дилан тихо поет в стерео, а небо кружится над головой. Сэму около четырнадцати, он сидит на пассажирском сиденье и улыбается. Потом они в саду, и Сэм ласкает розы, и он никогда больше не состарится. Тогда это не розы, на которые смотрит Дин, а удочка, и рядом с ним не Сэм, а кто-то другой. Тот, кто начал это, — единственный, кто сможет все завершить. — Дин, — голос хрипло-монотонный, знакомый из ненаступившего-будущего. — Дин Винчестер. — Кас. — Кастиэль. Да. Дин понимает, что ангел смотрит на него. Долгий внимательный взгляд уже не заставляет Дина чувствовать себя неловко, как раньше. Странным образом он привык к причудам ангела. Плюс один за воспоминания Мертвого Дина. — Что-то в тебе изменилось. Это почти как... эхо, — Кастиэль протягивает руку, как будто хочет коснуться лба Дина. Дин отстраняется. — Личное пространство, Кас. Пальцы останавливаются, и Кастиэль смотрит на них так, словно они действовали сами по себе. — Прошу прощения. — Нет проблем. Ангел смотрит на него еще мгновение, прежде чем откинуться на спинку стула. Медицинское оборудование тихо пищит у него над головой, из коридора слышатся чьи-то голоса. Яркий свет проникает через дверной проем, так что Дин знает, что сейчас день. Тишина не совсем дружеская, но Дин просто ждет. — Что ты сделал? — Ты хотел, чтобы я остановил Сэма и его дела с Руби. Теперь все окончено. — Ты убил ее, — в голосе ангела нет ни осуждения, ни одобрения. Ни неодобрения, только спокойное утверждение. — Технически, она уже была мертва, — Кастиэль не единственный, кто может вежливо растекаться мыслью по древу, — держу пари, мною не слишком довольны наверху, — бормочет Дин. Он не может не испытывать гордости при этой мысли. — В гарнизоне ведутся активные обсуждения твоих действий, — мягко подтверждает Кастиэль. Дин фыркает. — Держу пари. Немного испортил Большой План. Руби не может тащить Сэма к алтарю теперь, когда она мертва. Пауза, озадаченное молчание. Дин не потрудился открыть глаза, потому что знает, что на лице ангела не будет настоящих эмоций. Еще слишком рано. Прямо сейчас Кастиэль все еще носит роботоподбное выражение на лице. — Ты когда-нибудь задумывался, не лгут ли тебе? — Кто стал бы мне лгать? — спрашивает Кастиэль. — Кроме людей и демонов? — отвечает Дин с улыбкой, — любой, кто не хочет, чтобы ты знал всю правду. Снова долгая пауза. Дин тратит время на размышления о том, где его брат и не принесет ли он ему настоящей еды, когда вернется. Скорее всего, нет. — О какой... правде ты говоришь? Это хороший вопрос. Дин теперь знает много разной правды: правды, которая была, правды, которая есть, и правды, которой, возможно, никогда больше не будет. — Если ангелы не хотели, чтобы случился Апокалипсис, почему они так долго ждали, чтобы вытащить меня из ада? Зачем ждать, пока я... пока я не сорву первую печать? — он делает глубокий вдох, — почему они не остановили меня в первую очередь? — Небеса устроены не так, — начинает Кастиэль, но Дин не слушает, не совсем слушает. Он прорабатывает несколько идей в своем слегка одурманенном мозгу. — Если первая печать никогда не будет сломана, то нет никаких шансов, что остальные последуют за ней, верно? Так почему бы не вмешаться раньше — до Колд Оука? Тогда проблема даже не возникла бы. — Нам не позволено вмешиваться, — голос Каса по-прежнему ровный, он все еще уверен в своей реальности. — Но ты вмешался, отправив меня обратно на встречу с родителями. И ты позволил вмешаться мне, хотя все, что я сделал… — голос Дина затихает от осознания того, как далеко зашел этот заговор, — кто велел тебе отправить меня в прошлое? — Я не понимаю. Теперь глаза Дина открыты, и он смотрит на зануду-ангела, сидящего у изголовья его кровати в своем плаще — знакомого, и такого не знакомого. — Достаточно простой вопрос, Кас. Кто-то приказал тебе отправить меня назад. Кто это был? — голос Дина хриплый от гнева. Чертовы ангелы! Кастиэль слегка хмурится, едва заметно подергивая бровями. — Мой начальник. — Захария, — машинально произносит Дин. Кас хмурится все сильнее. — Как ты... Дин игнорирует Каса. Он что-то заподозрил и хочет это выяснить. Может быть, он сможет подтолкнуть Каса на их сторону немного раньше. — Они отправили меня в прошлое не для того, чтобы помешать моей маме заключить сделку, — объясняет он, — а для того, чтобы мое появление привлекло к ней внимание Азазеля. Лишь после этого он сделал именно то, что сделал, и в итоге мы с Сэмом стали сосудами. — Ты не можешь этого знать, — теперь в голосе ангела слышится намек на напряжение. — Чертовски уверен, — Дин чувствует себя наполовину злым, наполовину грустным, — поединок на ринге не начнется, если звезды не готовы к бою. Добавьте немного Руби и ее фуршетное меню с обслуживанием, чтобы убедить Сэма, что кровь демона не хуже кукурузных хлопьев, и у вас есть я для Михаила, Сэм для Люцифера и Последние дни для всех нас. Откровение во всей его потрясающей красе. Разве это не план? Кастиэль отводит взгляд, морщинки между его бровями становятся немного глубже, и Дин узнает этот взгляд. Кас размышляет, изучает новые идеи, взвешивает их. Это Кас, которого Дин узнает... или узнал бы… все равно узнает? Который по странной причине в принципе тратит время на раздумья над Диновыми измышлениями. Затем ангел снова смотрит на Дина, и хмурость исчезает, вопросы стираются из его глаз, и Дин знает, что этот Кас не готов вырваться из своей коробки. — Даже если ты не можешь понять, имей веру. План справедлив. Дин смеется, но смех перерастает в кашель. Он машет рукой, но ангел не понимает. — Пить, — сквозь кашель инструктирует Дин. Кастиэль оглядывается, но может найти только чашку с кусочками льда. Он хмурится, разглядывая ее, но Дин жестами показывает, чтобы он вытащил пару кусочков и отдал их раненому охотнику. — Почему ты смеялся? Дин наполовину сосет, наполовину хрустит льдом. — Потому что Захария не собирается препятствовать тому, чтобы печати были сорваны, он хочет, чтобы произошел Апокалипсис. "Али против Формана, но в большем масштабе", — цитирует он то, что еще не было сказано. Хмурый взгляд возвращается на законное место. — Это бессмысленно. — Еще как не бессмысленно, — фыркает Дин и возвращает чашку, — только так вы, ангелы, сможете вернуться домой, — объясняет он, вернетесь навсегда в рай, если Люцифер будет уничтожен, когда больше не станет демонов и ничто не будет соблазнять нас, бедных, слабых людей, на грех, верно? Кас едва кивает, но Дин знает, что тот понимает. — Другой вариант, если все люди мертвы или прокляты, у ангелов также нет причин торчать здесь. Так что в любом случае Апокалипсис это победа ангелов. — Это... правдоподобно, — признает Кастиэль, произнося слова резко и медленно, как будто ему приходилось выковыривать их ломом. — Я... Шаги, удивительно мягкие для размеров владельца, прерывают то, что собирался сказать ангел. — Ты кто такой? — Привет, Сэм. Это Кас. — Дин машет ему рукой, — я рассказывал тебе о нем. Полагаю, ты не принес мне чизбургер? Сэм игнорирует комментарий и стоит, ошеломленный, прежде чем пробормотать: — О Боже мой. Э-э, то есть… Извини, - он останавливается, переводит дыхание, а Кастиэль стоит и смотрит на него. — Это большая честь, правда. Я ... я много слышал о тебе. Он протягивает руку. Ангел смотрит на него как бы неуверенно. — Все в порядке, Кас. Можешь пожать, — говорит Дин, закрыв глаза, — он пригласил тебя в свое личное пространство. Лицо ангела не сильно меняется, но в его глазах появляется намек на облегчение, как будто он рад, что это объяснили. Они пожимают друг другу руки. — Я много слышал о тебе, Сэм Винчестер. Мальчик с кровью демона. — Отличный способ испортить настроение, Кас, — бормочет Дин, потому что даже со своей койки он чувствует шок и ужас Сэма. — Это не смешно, Дин. Дин приоткрывает глаза. — Чуть-чуть. Кас игнорирует их. Он смотрит на Сэма так, словно хочет заглянуть ему внутрь. — Кровь демона в достаточном количестве может изменить физические свойства твоего тела. Достаточно, чтобы в нем мог находиться ангел силы Люцифера. — О чем ты говоришь? — Сэм переводит взгляд на Дина. Дин отводит взгляд, так что ему отвечает Кастиэль. — Мы обсуждали теорию твоего брата, — Кас внимательно смотрит на Сэма. Дин наблюдает, как его брат неловко ерзает под пристальным взглядом ангела, прежде чем сжалиться над ним. — Значит, ты согласен со мной, что таков был план? — спрашивает он. Кас снова переводит взгляд на Дина. - Я не уверен. Но ты дал мне много поводов для размышлений... Звук трепещущих крыльев наполняет комнату, и Кастиэль исчезает. — Думай, думай. Рано или поздно ты придешь к правильному выводу, — бормочет Дин и закрывает глаза. С закрытыми глазами легче избегать взгляда Сэма. — И каков же правильный вывод? — спрашивает Сэм. — Что его друзья по братству — придурки. Ему не нужно видеть Сэма, чтобы знать, что тот уже состроил свою сучью физиономию. Черт возьми, если бы Сэм попытался выдать подобный комментарий за ответ, Дин тоже скорчил бы сучью физиономию. Но он не может просто встать и сказать: "Мы с тобой должны приютить в себе ангелов, и не просто ангелов, а двух лучших парней: Михаила и Люцифера". И хотя он знает, что это правда, это звучит уж слишком похоже на тех людей, которые "читают" свои прошлые жизни и утверждают, что были Юлием Цезарем или Марией Антуанеттой, а не Клайдом из гаража или Мэри из прачечной на улице. Чертовски выпендрежно. Однако им с Сэм и кроме этого есть, что обсудить. - Я еще не рассказывал тебе о маме?

***

— Не могу поверить. Мама была охотницей? — Сэм чувствует, что должен сказать больше, но его разум пуст, когда он пытается понять, где был Дин и что он узнал. — Да, — Дин делает еще один глоток сока. Это конечно не кофе, но, по крайней мере, не куски льда. — Я всегда думал, что если кто в роду и мог бы охотиться, то это был бы папа, понимаешь? — Опять гендерные стереотипы? - поддразнивает Сэм, но его голос мягкий, и в нем нет злобы. — Иди в задницу, — глаза Дина снова закрыты, но Сэм может сказать, что тот не засыпает. Может быть, свет в комнате слишком яркий, хотя он просто стандартный флуоресцентный. Здесь, в отделении интенсивной терапии, тихо. Единственные звуки исходят от машин, когда они издают свои успокаивающие ритмы. Скоро Дина переведут в обычную палату. Тем более, что он исцеляется "чудесным образом быстро". Когда доктор сказал это, Дин спросил, можно ли ему в награду немного пирога. Доктор не засмеялся. — И ты хочешь сказать, что причиной всего этого — убийства наших родителей, бабушки и дедушки, всей нашей семьи — было то, что Желтоглазый должен был проникнуть ко мне в комнату и напоить меня кровью? — Да, — подтверждает Дин. — Так что, если бы я не самоуничтожился, как Макс или брат Энди, я бы принял свою судьбу как "Избранного" и открыл Врата Ада… — Сэм делает паузу, — зачем Врата? Для чего их нужно было открывать? — Помимо того, чтобы выпустить армию демонов, которых Лилит и Желтоглазый могли бы использовать, чтобы сломать Печати? Сэм опускает голову, краснея, потому что, да, это веская причина. Он бросает взгляд на брата, но глаза Дина все еще закрыты. — Такой демон, как Лилит, не может просто проскользнуть через трещину в стене, — говорит Дин, — слишком стара, слишком огромна, слишком много… всего умеет. Все средства защиты на границе ада предназначены для того, чтобы держать там таких, как она. — Итак, Врата Ада. Дин утвердительно хмыкает. Это разумно, но есть так много пробелов и несоответствий, что Сэму трудно просто принять это. — Что, если бы я не повернулся спиной к Джейку? Я бы не умер, ты бы не… не заключил сделку. Я бы не открыл Врата, и все было бы напрасно. Дин поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. — Ты уверен? Сэм ощетинивается от такого намека, но Дин невозмутимо продолжает: — Пойми, Азазель сделал бы все — все что угодно — чтобы это произошло. Не получилось одно, он попробует другое. Что, если бы он предложил тебе вернуть отца? Или Джесс? Что, если бы он угрожал мне или Бобби? Или Эллен и Джо? — голос Дина срывается на последних двух именах, но Сэм не успевает задуматься об этом, потому что Дин продолжает: — Все ломаются, Сэм. Каждый… Вот оно, думает Сэм. Дин собирается поговорить с ним о том, через что он прошел в аду и почему он так изменился. А Сэм все еще не готов, и, черт возьми, он никогда не будет готов услышать, как сильно пострадал его старший брат. Вот только когда Дин начинает говорить, речь идет не об аде. — Ты был прав, — вздыхает Дин, - когда сказал, что сделка была эгоистичной. Так и было. Просто я… Ты уже уходил раньше, уезжал, начинал новую жизнь и неплохо в этом преуспел... — До Джесс. — Да, до Джесс. Тогда Сэм все понимает. — Ты предполагал, что я сделаю это снова. Что я просто — что? — забуду о тебе там, в преисподней? Он смотрит на брата и ощущает знакомую тяжесть, когда гнев поднимается на поверхность. — Да нет, на самом деле, мне было не до того. Ты был мертв, а я был один. Это все, о чем я думал. Я остался один и я облажался. Я не жалею, что смог вернуть тебя. Не жалею... но мне жаль, что я заставил тебя пройти через это — обратный отсчет, все остальное. — Ты извиняешься? — Сэм не может в это поверить. Это… это не его брат, и все же это Дин, собственной персоной. — Что с тобой случилось? Ты никогда не извиняешься. Когда Дин ничего не отвечает, Сэм наклоняется вперед. — Ты сказал, что имеешь право знать о том, что я делал, пока ты был в аду, ну… Ну и я имею право знать, что случилось с тобой в аду, потому что, клянусь, чувак, половину времени, проведенного с тобой, я занимаюсь тем, что сомневаюсь, мой ли ты брат. Мне все равно, можешь не говорить всего, Дин. Но дай мне что-нибудь. Дин моргает, уставившись в потолок. Если он и плачет, Сэм не может понять. Он никогда не может сказать, когда Дин плачет, потому что в отличие от Сэма, всхлипывающего и размазывающего сопли по щекам, Дин плачет тихо, и слезы у него падают тихо — едва заметно. — Там, внизу, время течет по-другому. Сэм сглатывает и берет себя в руки. — Здесь, наверху, прошло четыре месяца, но там… — Дин делает паузу, собирается с силами, — это было больше похоже на сорок лет. — Боже... — Сэм наклоняется еще ближе, но уже не для того, чтобы помешать Дину увильнуть от разговора. Теперь он пытается оказать Дину хоть какую-то поддержку, пытается дать своему брату понять, что он здесь, он слушает. Дин неловко ерзает под пристальным взглядом. Он не смотрит на Сэма, но Сэма это устраивает. Это Дин, которого он знает. Один последний вздох, и Дин начинает снова: — В течение тридцати лет они меня резали и рвали так, что живого места не оставалось... Но я становился единым целым. Как по волшебству, чтобы начать снова. Сэм наблюдает, как пальцы Дина начинают теребить одеяло, прикрывающее его живот. Вот дерьмо, осознает Сэм, Дин еще не закончил. Это еще не все. И теперь он тоже практически плачет, потому что он всегда плакал из-за глупостей, не говоря уже о подобных вещах. Ради бога, он плакал из-за Бэмби, а это был всего лишь мультяшный олень! Он подтягивается, но ничего не говорит, ничего не делает, просто слушает и помнит, что нужно дышать. — Это начиналось снова и снова, снова и снова. Аластер, ты с ним не встречался, он был главным, и он приходил в конце каждого дня — каждого адова дня — и делал мне предложение. Он снял бы меня с дыбы, если бы я уступил место другим душам. Если бы я сам начал пытать. Сэм сглатывает желчь. Все оказалось намного хуже, чем он себе представлял. — Тридцать лет? Дин кивает, и теперь на его щеках видны слезы. — Я больше не мог этого делать. Я не мог. Я сказал "да". И я... я начал… Я сделал то, о чем он просил. Я потерял счет тому, сколько душ я разорвал на части. — Дин… Боже, он хочет прикоснуться к нему, хочет притянуть Дина ближе и, и утешить его, исцелить его, но Сэм знает, что это не так просто. Он пытается снова. — Дин, ты продержался тридцать лет. Это дольше, чем кто бы то ни было. Его брат проводит рукой по лицу, пытаясь сделать это небрежно. — Может быть. Я не знаю, — едва заметное фырканье, — они не остановились бы, несмотря ни на что. Им нужно было, чтобы я сломался, сдался. То, что я сделал, Сэм… — Это не делает тебя злом, Дин, — Сэм чувствует необходимость сказать это, выложить это на стол, — это не делает тебя плохим человеком. Ты… тебя пытали. Но Дин не слушает. — Я сорвал первую Печать. — Что? — Сэм откидывается на спинку стула. — И написано, что первая печать будет сорвана, когда праведник прольет кровь в аду. Как он сломается, так и она сломается. Об этом мне сказал Аластар. Все это... — он тычет пальцем в окружающий мир, — все это моя вина, потому что я был недостаточно силен. Недостаточно силен, чтобы отпустить тебя, недостаточно силен, чтобы остаться человеком. — Господи, — выдыхает Сэм. Он никогда не видел своего брата таким: таким уязвимым. Даже когда умер папа. — Но ты сам сказал, Дин. Все ломаются и... и если это было их целью — главной целью — они все равно однажды добились бы своего. Кто смог бы терпеть вечно... — Да, я знаю, знаю. Просто... — еще один быстрый жест, чтобы утереть слезы, — я думаю, что ангелы позволили этому случиться. Я думаю, они просто держали меня там, внизу, пока не убедились, что я сорвал первую печать.