Злодеи и зависть влюбленного Сальваторе Моро

Моро не понравился Итан Уинтерс с первого взгляда; для неприязни было достаточно уже того, что мама из-за него была расстроена. Чужак, пришелец! Ему нечего было делать в деревне, но он все равно пришел, чтобы все испортить! Однако у Уинтерса ничего не выйдет. Нет, у него не получится помешать планам мамы, Сальваторе этого не допустит; неважно, что судьбу Итана мама позволила решить Гейзенбергу, Моро тоже внесет свой вклад в церемонию. Он будет стараться, сохранит кусочек будущей Евы, а потом обязательно поможет маме с церемоний. Церемония была очень важна для Миранды — значит, и для Моро тоже. А если Итан Уинтерс попадется ему на пути, Сальваторе утащит его на дно озера, к рыбкам. Пусть они выжрут ему глаза. Тогда Матерь Миранда поймет, кто самый сильный, самый способный и самый талантливый из ее детей; ведь если Уинтерс доберется до мельницы, то это остальные его упустили. У Альсины и Донны не вышло справиться с чужаком, поэтому все придется сделать Моро. И он готовился, ждал, надеялся, что Итану удастся пройти через земли Димитреску и Беневиенто, как крысе, противному грызуну, через кладовую с припасами. Сальваторе не любил крыс; лягушки и пиявки ему нравились больше. Жаль, что медузы не водились в пресной воде, среди них попадались очень красивые: белые и важные, словно невесты, или яркие, пестрые, как цветы. Вряд ли они такие же вкусные, как моллюски, но зато на них приятно смотреть. Совсем как на маму. И Донну. Тяжелый мясистый лоб пошел складками, когда Сальваторе нахмурился; он не верил, что у слабого, маленького человечка хватит сил сладить с кем-то из лордов, однако вдруг он сможет причинить кому-то вред? За Альсину Моро не переживал; Миранда огорчится, если с леди Димитреску что-то случится, но Сальваторе любил Донну и беспокоился за нее: она ведь совсем одна в особняке Беневиенто, с ней только Энджи, а по сериалам Моро знал, что бывает, если мужчина врывается в дом одинокой девушки. От негодования и возмущения его передернуло, руки скрутило судорогой так, что закоченевшие мышцы не могли расслабиться несколько минут подряд. Пыхтя, капая едкой слюной из оскаленного рта, Сальваторе прошелся по комнате, маленькой, грязной, с низким потолком и грязными лохмотьями тюля вместо занавесок. Разбуженный Каду заворочался, посылая импульсы по нервным окончаниям носителя, паразит согнул Моро пополам, выпрастывая щупальце, розовое, тонкое, гибкое. Оно металось лентой на ветру, ища, за что бы ухватиться, и Сальваторе раздраженно ударил его покрытой язвами ладонью, за что Каду мстительно хрустнул его позвоночником, утопленным в рыбьем пузыре. Моро глухо взвыл, грузно опускаясь на колени, и почувствовал, как еще несколько мясистых щупалец вывалились из-под балахона и забили по полу, роняя стулья, колченогий табурет и запыленный старый кофейный столик вместе с треснувшей вазой. Покрытая бурыми разводами, со сколотым краем и ручкой, она разбилась, ударившись фарфоровым боком об пол, и Моро басовито всхлипнул, качая головой. Нехорошо как вышло; теперь это еще и убирать. Сальваторе не любил беспорядок, старался держать свой дом в чистоте на случай, если к нему придут гости. Ну и что, что на мельнице нет колонн, расписных потолков, статуй и картин, как в замке Альсины. Мох, паутина и кувшинки — это тоже очень изысканно. Желудок раскаленным камнем подкатил к горлу, и Моро изрыгнул поток желчи прямо себе под ноги; он волновался: мысли о Донне всегда заставляли Сальваторе нервничать, а сейчас, думая, что она окажется наедине с Итаном Уинтерсом, у которого чистое, правильное лицо, прямая спина и кожа цвета деревенских сливок, Моро в бессильной злости и горьком отчаянии ломал ногти, царапая пол. Нечестно, несправедливо! Это он, Сальваторе, должен был оказаться дома у Донны! Он бы пришел, но не для того, чтобы украсть у нее частичку Розы, а чтобы побыть с ней рядом, чтобы обязательно Донна была рада Моро. А как же иначе? Она бы сняла ради него вуаль, позволила бы взять себя за руку и даже согласилась бы посмотреть вместе с Сальваторе телевизор. Они бы вместе пили чай, Донна бы мастерила своих кукол, а Моро смотрел бы на нее, потому что один вид Донны делал его счастливым. Разве Итану Уинтерсу нравится смотреть на Донну? Он и понятия не имеет, какая она замечательная, нежная и хрупкая, не знает, что если бы не Матерь Миранда, деревня бы давным-давно сгинула. Их семья спасла здесь все, только благодаря им этот край живет, а Уинтерс пришел, чтобы все разрушить, будто грибок, черная плесень. Моро зло тряхнул головой; пришелец должен умереть, пропасть, сгинуть. Он здесь не нужен никому. Не зря же мама пожелала его смерти. А Итан выжил, мерзкий пакостник. Нарочно, чтобы сильнее огорчить Миранду. Как ему не стыдно?! Как можно было подумать о том, чтобы пойти против мамы? А если Уинтерс обидит Донну или сломает Энджи? Нет, такое даже в мыслях допускать нельзя. Сальваторе, протяжно завывая, в наказание шлепнул себя ладонью по сизой щеке, чувствуя, как в горле бурлила желчь; Моро заставил себя сглотнуть. Нельзя; лучше он прибережет все для Уинтерса. Если Сальваторе его остановит, то Донна поймет, что он такой же сильный как Карл, и тогда Донна будет улыбаться ему так же, как Альсина иногда улыбалась Гейзенбергу. Моро леди Димитреску так не улыбалась, а на Гейзенберга смотрела так, словно он был для нее особенным, не просто лордом и одним из детей мамы. Моро тоже так хотел. Хотел быть для кого-то чем-то большим, чем «тот уродец с мельницы». Так его называли в деревне; это было очень жестоко и обидно. Сальваторе же не виноват, что с ним такое случилось. Это все Каду: паразит заставил его тело меняться, играл его организмом на генном уровне, перекраивая так, чтобы самому Каду было удобно, а Моро не мог помешать. Поначалу пытался: прокалывал набухавшие на спине волдыри, срезал губчатые наросты, прижигал те места, откуда паразит выпускал щупальце, но было слишком больно, и Каду все не успокаивался, не оставляя Сальваторе выбора. А у Итана Уинтерса выбор был; почему он не оставил Миранде ребенка? Неужели думал, что она будет обижать Розу? Как будто мама способна причинить кому-то зло. Намеренно. Моро был уверен, что Матерь Миранда не стала бы подвергать его эксперимент, если бы знала, что в итоге выйдет. Мама не хотела, чтобы кто-то из ее детей страдал; но Итан Уинтерс ей никто, так что пусть мучается. Шатаясь, Сальваторе поднялся; дрожь в руках чуть унялась, желудок успокоился, хотя ощущение того, что он напился расплавленного свинца, никуда не пропало, однако чувствовал себя Моро почти хорошо, настолько, что решил приготовить себе чаю и, может, что-нибудь поесть. Он любил лапшу быстрого приготовления, но не заваривал, а хрустел сухой; чай Моро нравился с ромашкой, мятой и земляничным вареньем, которое, несмотря на герметично закрытые крышки, иногда портилось: в банках заводилась пушистая голубоватая плесень, однако Сальваторе не считал это причиной выбрасывать варенье. Так было даже вкуснее. Он поплелся на кухню, где стены и потолок были черными от копоти: Моро иногда забывал выключить плиту; из-за царящей вокруг сырости ничего не горело, но тлело, дымило и пачкало, а потом неприятно, резко до саднящего горла пахло гарью и дымом. Сальваторе после такого становилось грустно; почему же он такой неловкий и неуклюжий? Глупый, уродливый, нерасторопный, неспособный приготовить себе обед; но мать любит всех своих детей, даже таких. А Донна? Они же одна семья, значит, Сальваторе должен ей хотя бы нравиться. А Итан — посторонний, другой, в нем нет ничего хорошего. Он даже не носит Каду; жалкий слабак. А Моро способен проглотить его целиком, как кит — Пиноккио. Итан Уинтерс и сам как Пиноккио: глупая деревянная кукла, которой Донна ни за что не захочет играть. А Миранда — Голубая Фея, самая чудесная, самая прекрасная на свете, которая исполнит мечту Моро, но только если он будет хорошим мальчиком. Сальваторе будет; самым примерным, самым верным, преданным и послушным. Он сохранит кусочек Розы, один из ее лепесточков; так славно, что он получил ее часть наравне с остальными. Отныне они связаны еще крепче; интересно, что досталось Донне? Если сложить их части вместе, что получится? Сердечко или головка? Моро сипло засмеялся, потирая ноющую грудь; Итану Уинтерсу этого никогда не узнать, это не его секрет, а Сальваторе ему ни за что не расскажет. И Донна не захочет говорить с Итаном. Или захочет?.. Моро просунул пальцы под платок, почесывая бугристые кожистые наросты, покрывавшие его голову; если Донне понравится Уинтерс, то она может решить оставить его у себя. Энджи же нужен папа, а Итан пришел спасти свою дочку. У Донны тоже была дочка, маленькая девочка, которая умерла, как и Ева; поэтому Донна такая печальная и так привязана к Энджи. Вдруг она решит, что ей нужен Итан? Захочет поиграть с ним, как с куклой, одурманит, как тех селян, и заставит Уинтерса быть послушным; тогда он не сможет помешать Матери Миранда — это хорошо. Однако это значило, что он останется с Донной, будет жить с ней и Энджи, и, может, она, как и мама, захочет вернуть свою маленькую девочку. Сальваторе продолжал чесать голову, вгоняя ногти все глубже, раздирая кожу в кровь, но не чувствовал боли; голова Моро мелко затряслась, неестественно выгнутая грудная клетка ходила ходуном от тяжелого дыхания, в уголках искривленного рта пузырилась пена, а по щекам катились мутные слезы. Нет, Донна не могла с ним так поступить. На что ей Уинтерс? Моро ведь лучше! И уже любит ее, а Итан любит только свою Розу и любви на Донну у него не останется. Ну и что, что у него приятное лицо, Уинтерс все равно гадкий, мерзкий, жестокий. Пусть умрет! Пусть утонет, пусть его порвут ликаны или запытают дочки Альсины! Никто не смел расстраивать маму! Никто не заберет у Моро Донну. Давясь смехом сквозь раздирающий глотку плач, Сальваторе неуклюже подпрыгнул, взмахнув руками; колба с Розой стояла на подоконнике, рядом с засохшей геранью — им обеим полезно солнышко, в темноте им будет плохо. Плохо было и Моро, который был уверен, что в особняке Беневиенто без него так весело. Если мама вновь обретет свою Еву, то будет занята только с ней, забыв об остальных детях: она ведь такая маленькая и беззащитная, прямо как головастик; и Донна — разве найдет она время для Сальваторе, если у нее появятся новые игрушки? — Он должен уйти, — прогудел Моро, хромая к колбе с кусочком Розы, — н-не обижайся, но он здесь не нужен. Не нужен, не нужен, нет, нет, нет, нет. Без него всем будет лучше. Он не хотел, чтобы Розе из-за Уинтерса было грустно, он все-таки ее папа, но зато у нее теперь будет мама, настоящая, самая лучшая на свете, так что Итан ей без надобности. Их семья намного лучше без какого-то смазливого человечка, хитрого и наглого, будто енот. Сальваторе не нравились еноты; гнусные воришки. И Уинтерс такой же: хотел украсть у мамы Розу, а у Моро — Донну. — Ты такая маленькая, — Сальваторе бережно погладил янтарный бок колбы, в котором часть Розы купалась, точно в меду, — ты забудешь про него. Мы все забудем. Без него будет лучше. Возможно, Моро напрасно беспокоился; Итан мог достаться ведьмочкам, доченькам Альсины, а после их забав редко, кто выживал. Или с ним расправилась бы сама Альсина: она очень жестока к незваным гостям и воришкам; Сальваторе пакостно захихикал, прижал к груди колбу с Розой. Не получит он ни Розы, ни Донны, а если и появится на озере, то Моро откусит ему голову. Каду в предвкушении охоты радостно забился под кожей, сотрясая все тело Моро, и Сальваторе спешно поставил Розу на стол, чтобы не уронить. Паразит повалил его на пол, выбрасывая отростки из ушей, распирал тело изнутри, собираясь выбраться наружу, проглотить те остатки человеческого, что осталось в Моро, однако он сопротивлялся, зажав меж зубов язык. Сальваторе сжимал челюсти все сильнее, грозя прокусить свой язык, от привкуса собственной крови мутило, но Каду все никак не унимался. Упрямый; он что, забыл, что нельзя обращаться в доме? Что, если они повредят Розу? Мама им этого не простит, а если мама будет сердиться, то и остальные тоже. — Нельзя, нельзя, — скулил Моро, стараясь думать о хорошем; о том, как красиво на озере, когда вода цветет. Или как ласково умела улыбаться мама. Или как приятно и немного щекотно, когда Энджи касалась его своей крошечный ручкой. О том, что сегодня выйдет новая серия любимого сериала, который он посмотрит вместе с Розой, или как утащит Итана Уинтерса на дно озера и будет держать, пока его легкие, как пара стаканов, не наполнятся водой до краев. Прошло почти десять минут прежде, чем Каду успокоился и затих; оба устали от сопротивления, но Моро некогда было лежать: нужно было приготовить чай и включить телевизор, а еще — устроить Розу на удобном постаменте, откуда ей будет все хорошо видно. Будь с ним Донна, Сальваторе принес бы для нее кресло; обивка местами истлела и пара пружин вылезла, но оно все равно было очень уютным. Донна бы сидела, держа на коленях Энджи, и все внимание Моро было бы направлено на нее, а не на сериал. И пусть — Донна Беневиенто лучше всех этих актрис вместе взятых, а Моро, как главный герой своей личной мыльной оперы, обязан был добиться взаимности возлюбленной. А злодей — Итан Уинтерс — обязательно проиграет.