Худшее во мне

      Одинокая банка пива стоит на подоконнике возле кровати. Вроде открытая. Вроде из неё даже пили. Из полусдохшего динамика мобильного телефона хрипло играет на повторе одна и та же песня. Танджиро уже не вслушивается, но почему-то раз за разом выхватывает две не стоящие рядом строчки.       — «Ты хочешь худшее во мне», — поёт мужской голос, а юноше кажется, что это конкретное к нему обращение, — «...худшее во мне».       Он двигает головой, удобнее устраиваясь на чужой сильной руке, смотрит на мирно поднимающуюся крепкую грудь.       — «Единственное худшее в Гию-сане - это то, что он встречается со школьником», — думает Танджиро. — «А этот школьник — ты», — отвечает он сам же себе поучительно и поджимает губы. То ли обиженно, то ли смущённо.       Немного клонит в сон.       С Гию-саном в постели действительно хорошо.       — «Что бы сказал Зеницу, если бы узнал, что ты спишь со своим физруком?»       В ответ на свои же мысли юноша тихонько фыркает. А не всё ли равно? Главное, чтобы семья не узнала. Мама, братья, сёстры… Они все думают, что он сейчас у Зеницу. Скорее всего, у Зеницу, ведь беглое «Можно я переночую у друзей?» — довольно расплывчатые слова.       — «Зеницу, Иноске…», — лениво перебирает Танджиро имена. Иноске. Да-а, мама была бы явно против, останься он у него. «Плохая компания», как ей казалось.       Остался ещё один очень интересный вариант для размышлений. Он мог бы быть у Канао. А вот тут у любимой семьи появился бы повод для радости, — какая красивая девушка у нашего сына!       Танджиро усмехается.       Да, конечно.       Он приподнимается на локте, с сонной улыбкой смотрит на любимое лицо. Да, у него очень красивая «Канао». От этого невольного сравнения не удаётся сдержать смешок.       — Прости, Гию-сан, — шепчет он с ласковой издёвкой, обращаясь скорее в пустоту, чем к Томиоке.       Мужчина ожидаемо молчит.       В комнате темно, а голос из динамика, не замолкая, всё поёт ту же песню - «Худшее во мне». Ухо выхватывает другую строчку:       — «Я не буду скучать, когда ты уйдёшь».       Улыбка становится немного натянутой, вскоре медленно исчезает совсем.       Где-то под окном проезжает машина, тусклый жёлтый свет от фар пробегает по потолку от одной стены к другой. За окном горят фонари.       Им бы задёрнуть шторы.       — Эй, Гию-сан, — тихо зовёт Танджиро, слегка тряхнув его за плечо. Тот даже не реагирует. Не дождавшись ответа, Танджиро стягивает одеяло, накидывает его себе на плечи и, сжав края в ладонях, заваливается на обнажённое тело. — Гию-сан.       — М? — мужчина вздрагивает, распахивает глаза. Похоже, он задремал. — Что случилось? — голос звучит недовольно и сонно.       Юноша со смущённой усмешкой выдыхает:       — Да ничего.       Он опускает глаза, снова чувствует, как улыбка становится натянутой. Молчит. Думает, что ведёт себя совсем как девчонка, но всё же хочет спросить:       — Скажи, Гию-сан, — его тихий голос теперь звучит серьёзно, он поднимает голову, сталкивается с привычным спокойным взглядом, — ты будешь скучать, если я уйду?       В синих заспанных глазах проскальзывает непонимание.       — Ты куда-то собираешься?       Теперь непонимание звучит в голосе Танджиро.       — Нет       — Тогда ложись спать. — Томиока откидывается обратно на подушку, закрывает глаза. Его тяжёлая ладонь опускается Танджиро на затылок, заставляет опустить голову и прижаться к груди. Пальцы начинают осторожно поглаживать и перебирать тёмные мягкие волосы.       Танджиро кажется себе совсем маленьким и растерянным, однако рядом с Гию-саном это приятно. Есть некое чувство защищённости.       Быть в его крепких сильных руках — приятно.       Лёгкая улыбка вновь появляется на губах.       — Я сейчас, — шепчет он и приподнимается, слыша согласное мычание в ответ. Одеяло сползло. Чужая рука безвольно спускается с затылка по шее на плечи, вяло, но, всё же придерживая, останавливается на пояснице. Танджиро тянется к телефону на подоконнике. Прежде чем всё выключить, он позволяет последним строчкам прозвучать в тишине:

«Ты хочешь худшее во мне».