Яснотка

– Ч...что... – успевает выговорить она, прежде чем поцелуй печатью ложится на ее губы. Руки Оби торопливо задвигают засов за спиной, а затем – прижимают ее к горячему, как из преисподней, телу. Прижимают так, что на миг она задыхается, почти больно и оттого – сладко. Пальцы Оби зарываются в волосы на ее затылке, притягивают, не давая и тени шанса отстраниться. И она, растерянная от его натиска, от собственных, далеко не невинных, ощущений, приоткрывает рот. Машинально. На миг. Возможно, она хочет сказать, что ему нужно остановиться, иначе... Но Оби издает низкий стон, углубляя поцелуй, и решимость Шираюки тает весенним снегом. Ее никто так не целовал. Зен ее так не целовал. Жадно. Отчаянно. Сумасшедше. Словно если он остановится хоть на миг – умрет. Шираюки вздрагивает, всем телом вдруг ощутив желание Оби. Его литые мышцы, его напряжение, жажду. Его запах, пробуждающий совершенно незнакомое ранее томление, заставляющий прогнуться в пояснице и всхлипнуть, то ли умоляюще, то ли требовательно... И ее дрожь резонирует в нем, запуская его собственную, ускоряя и без того грохочущий ритм сердца, разъедая остатки разума. – Не... бойся меня, – хриплый полустон-полурык в губы, полный голода, так не похожий на обычный голос Оби. Шираюки не успевает задаться вопросом, боится ли она такого Оби. Ее подхватывают под бедра, не разрывая поцелуя, и спустя головокружительных два шага опрокидывают на кровать, нависнув сверху. И ей становится не до мыслей, потому что губы Оби спускаются вниз по шее, обжигая и впиваясь, а руки нетерпеливо рвут на груди ночную рубашку, словно иного способа снять ее попросту нет. И она тонет. Захлебывается в ощущениях, пытается вынырнуть на поверхность, чтобы вдохнуть хоть немного воздуха... чтобы прийти в себя, иметь силы и желание оттолкнуть его, не откидывать голову назад, бесстыдно подставляясь под губы и язык, уже накрывшие затвердевшую вершинку груди и сделавшие что-то такое, от чего она только что выгнулась и ахнула. Так нельзя. Это же Оби, ее друг Оби, изученный, казалось, вдоль и поперек, насмешливый охальник с печальными змеиными глазами, честный и... А Оби стискивает ее бедра, длинно лизнув живот, и единым слитным движением опускается еще ниже, и она вдруг понимает, что лежит перед ним – под ним! – совсем обнаженная, и неосознанно вцепляется в плечи, в волосы, в кисти рук, изгибаясь, уже даже не пытаясь сдержать громкие стоны, и колени ее уже раздвинуты для него. И эта вспышка осознания внезапно дает ей силы. – Оби, не надо! – задушенно шепчет она, сама не зная, зачем этого просит. Для того ли, чтобы остаться верной Зену? Потому ли, что боится самой себя? Он поднимает голову, и расплывшиеся его зрачки лишают ее всякой надежды на понимание с его стороны. Голод в его глазах, безумие такого же, как она, утопающего, отблески лютого пламени, с ревом пожирающего каждое препятствие на своем пути. – Не бойся, – каким-то сорванным голосом произносит он, – я пью яснотку. Я просто тебя... поцелую. Везде. Она силится вспомнить, каковы свойства яснотки в зависимости от того, трава это или корень, собрана она в цветение или до него... но язык и пальцы Оби поспешно накрывают ту территорию ее тела, о какой говорить не принято – и Шираюки вскрикивает, вытянувшись струной, сжимая бедра и, возможно, причиняя Оби боль, но он словно этого не замечает. ...рваные стоны, испарина на лбу, не хватает воздуха. ...опаляющее дыхание на теле в те мгновения, когда он поднимается губами вверх. ...его жадный взгляд, кажется, запечатлевающий навеки ее – такой. Без стесненья. Без мысленных запретов. Она вся – его. Для него. Пусть только сейчас, но... но вдруг она захочет еще? Когда-нибудь? Он должен сделать так, чтобы захотела. Обязан. Иначе... иначе ему, кажется, просто незачем жить. И Оби ласкает ее снова и снова, шепчет: "Я так хочу", обрывая слабые возражения, не давая стянуть с себя даже рубашку, потому что опасается, что тогда даже яснотка не поможет. Не выпускает ее из рук, ищет новые пути для ее удовольствия – и находит, с болезненным наслаждением слушая, как она стонет его имя, как содрогается всем телом, подаваясь бедрами вперед... Таким ее голос не слышал еще никто, кроме него. Такой ее никто еще не видел. Только он. Оби гонит мысль о том, кому на самом деле она предназначена. Кого она любит, а кто – помог сбросить напряжение, подвернулся, сам пошел в руки... Неважно. Все это ерунда. Если после этой ночи она позовет еще хоть раз, он не придет – прилетит. И плевать ему будет, с кем она спит, хоть с Зеном, хоть с самим Рю. Лишь бы еще. Еще. Быть тем, кто имеет право ее касаться, дарить радость, отдавать всего себя ради ее вскриков, его имени на ее зацелованных губах. Знать, что ей с ним хорошо, что у него есть шанс снова сделать все это с ней – и не упускать возможность претворить шанс в реальность. Ему этого хватит.