***
Уже не сдерживаемые слёзы непрерывно текли по щекам, стекая по скулам, капая на паркетный пол. Сдерживаемый вой душил изнутри, сдавливая горло всё сильнее. Вот он, самоуверенный, дерзкий, гордый капитан АобаДжосай, сейчас такой разбитый, рыдал на коленях, сжавшись в клубок. Он не смог доказать. Ему никогда не превзойти гениев. Ему никогда не выйти победителем. Пьедестал победителя будет для него недосягаемой целью всю жизнь. Он ничто в волейболе. Все его тщетные попытки раз за разом разбиваются о железную стену под названием «Ушиджима Вакатоши». Пусть Тоору был поглощён горем, разум настойчиво напоминал, чтобы он собрал все свои сопли в кулак, привёл себя в порядок и вышел к своей команде в виде опоры и поддержки. Ивайзуми и так дал ему время побыть наедине, взяв команду на себя. Умывшись и попив воды, Ойкава начал потихоньку успокаиваться, складывая форму в сумку и подбадривая себя. Ещё не конец, впереди весенние отборочные, тогда он уж точно покажет им всем. Будет тренироваться ещё сильнее. Клал он большой болт на вечерние болючие судороги от перенапряжения. Ничего, потерпит. Наконец глаза уже были не такими красными и заплаканными. После холодной воды Тоору взбодрился, привёл себя в порядок. Ну вот, теперь можно идти. Взяв сумку, Ойкава уже переступил порог раздевалки, как жгучая боль полоснула низ живота, ноги подкосились, накатил жар, и из ануса обильно начала выделяться смазка. Только не это. Течка не должна была начаться так скоро, ещё две с половиной недели. Ах да, наступила раньше из-за сильного стресса. Забыв про всё, Тоору бросился к сумке. Только когда шатен вытащил всё содержимое, он понял, что забыл подавители. Беспечно думал, раз свободно ему жить ещё полмесяца, смысл их брать. А те самые таблеточки сейчас мирно лежали внутри верхнего ящика прикроватной тумбочки. Ойкава начал судорожно проверять карманы на наличие телефона. Вот позвонит он сейчас Ива-чану, и всё будет окей, благо друг был бетой. Только вот, как и подавители, телефон спокойно лежал на письменном столе. По рассеянности и нервозности от предстоящего матча Тоору забыл телефон ещё утром. А вот тут-то паника накрыла с головой. Ох, и вляпался Ойкава. Обычно омеги не ходили в спортивные секции наподобие командных игры, и тем более никогда не были капитанами и не возглавляли одну из сильнейших школ префектуры. Не то, чтобы им было запрещено, всё дело было в физиологии. Омег попросту было невыгодно брать в команду, они сильно уступали в силе бетам и альфам, да и течки раз в три месяца сбивали все графики, а что если у омеги начнётся преждевременная течка во время игры? Это какой переполох будет. Вот поэтому омег особо и не рассматривали, да и сами представители слабого пола не сильно рвались. Кроме Ойкавы. Однажды увидев матч по телевизору, маленький Тоору поставил себе цель всей жизни. Он обязательно станет профессиональным волейболистом, и плевал он на свой вторичный пол. Если надо, будет врать, подделывать анализы и глотать подавители в удвоенном количестве. И ведь смог, ну хоть что-то получилось. Боль, как и возбуждение усиливалось, Ойкава выругался сквозь зубы вперемешку со стоном. Ну ничего, если его не будет долго Ивайзуми, как и Мацукава с Ханамаки забеспокоятся и пойдут искать его. Главное продержаться до этого момента. Присев на корточки, Тоору обнял себя за плечи и начал успокаивать, напевая мелодию, которую пела мама в детстве, когда омега был чем-то напуган, встревожен или плакал. Чуть-чуть, но это действительно отвлекало. Тут послышался скрип двери. Ойкава уже обрадовался и собирался встать на встречу Хаджиме, как замер. Сердце пропустило удар. А в нос ударил феромон альфы. Перед ним стоял его персональный кошмар средней и старшей школы, гений, тот, кого хотелось сломать, растоптать, смешивая с грязью. — Какого ты здесь забыл, Ушивака?! — сквозь зубы процедил Тоору и напрягся, стараясь всеми силами игнорировать внутреннюю омегу, радующуюся от встречи с самцом. — Ойкава, ты омега? — Ушиджима так и встал столбом. — Первая новость в Гугле, — фыркнул шатен и попытался встать, но дрожащие ноги были не согласны с действиями своего хозяина, поэтому омега снова полетел на паркет. Тут его подхватили сильные руки, прижимая к себе. Ойкава уткнулся в чужую шею, по рецепторам нещадно начал бить терпкий запах хвои. Колени задрожали сильнее, а смазка уже потекла по внутренней стороне бедра. — Ушивака, какого хера! — Тоору всеми силами пытался оттолкнуть альфу, но всё безуспешно. — Как вкусно пахнешь, — Вакатоши прошёлся языком по шее, чувствуя на кончике языка привкус лаванды. От таких действий Ойкава простонал, неосознанно подставляясь всё больше. Ушиджима прижал омегу к металлическому шкафчику, вылизывая и кусая шею, попутно раздевая парня. Феромон хвои вскружил голову, перед глазами всё плыло, от манипуляций альфы Тоору стонал не стесняясь, а разум потихоньку ускользал, уступая место дикой похоти. Запустив в свободный полёт голубую футболку, Ушиджима припал губами к соску, жадно всасывая, второй не обделил вниманием. Обвёл ореол и начал царапать кончиком ногтя, щекотя, подразнив, начал пощипывать и мять сквозь пальцы опухший сосок. Наградой были сладкие стоны. Насладившись бутонами сосков, Вакатоши, уложив парня на скамью, одним движением стащил спортивные штаны вместе с нижним бельём. Поудобнее устроившись меж ног омеги, припал к сжатому колечку мышц. Пощекотав, проник внутрь, послышался ещё один протяжный стон сверху. Альфа начал растягивать языком мягкие и горячие стеночки. В рот хлынуло ещё больше лаванды, от обилия стекая по подбородку. От переизбытка эмоций Тоору запустил руку в оливково-каштановые волосы, сжимая их, и начал покусывать тыльную сторону второй руки, стараясь сдерживать стоны. Вакатоши, заменив язык двумя пальцами, вошёл на две фаланги, задевая заветный комочек нервов. Ойкава, простонав, кончил, запачкав живот своим семенем. Предостаточно растянув анус, Ушиджима смазав член накопившийся смазкой, толкнулся в омегу, войдя на всю длину, накрыл пухлые губы шатена поцелуем, глуша стон боли, стирая пальцами дорожки слёз. Подождав и получив неуверенный кивок, толкнулся, постепенно наращивая темп. И вот, боль уже через минуты две ушла на задний план, уступая место наслаждению. Ещё минуты три и Ойкава уже сам насаживался на член, стараясь подстроиться под ритм альфы. Ушиджима с остервенением втрахивал омегу в скамью, тараня простату раз за разом. Вакатоши всё не мог оторваться от такой ароматной шеи, ставя всё больше засосов и укусов с кровоподтёками, не оставляя живого места. Инстинкты грохотали. Надо больше заклеймить. Сильнее. Моё моё моё. — Только мой, — прорычал в ухо, вылизывая ушную раковину, прикусывая мочку уха. — Твой, только твой, — в бреду шептал Тоору, сильнее подставляясь и подчиняясь доминантному самцу. Толчки стали более медленными, тягучими и глубокими. Оба на грани. Толчок. Фейерверки внутри и звёзды перед глазами. Укус в стык плеча и шеи. Что-то тёплое внутри. Набухающий узел и урчание в ухо. Внутренняя омега просто ликовала, её пометил доминантный альфа, какая честь. Голова была полна ваты, глаза слипались, и Ойкава погрузился во тьму.***
Очнулся Тоору, когда альфа надевал на него спортивную толстовку. Течка на время отступила, и сознание прояснилось. До Ойкавы дошло, что сейчас произошло. Обида и горе снова обрушились на омегу. Оттолкнув альфу на сколько позволяла слабость, Ойкава вскочил на ноги. — Мало тебе было уничтожить меня на площадке, так ты решил растоптать меня как омегу! Ненавижу, — Тоору вложил весь яд и горечь в последнее слово и, схватив свою сумку, выбежал из раздевалки, оставляя нахмуренного альфу со своими мыслями наедине. Ойкава бежал вдоль коридора, сердце стучало набатом в ушах. Слёзы застелили глаза. Как же ему было обидно. Отдался первому встречному альфе, тем более человеку, которого ненавидел больше всех на свете. Увидев знакомую фигуру, омега замедлился, пряча глаза под чёлкой. — Дуракава, ну наконец, — Ивайзуми осёкся, заметив состояние друга, — Ойкава, что случилось? — Всё хорошо. Извини, что задержался, — тихо произнёс омега, угнув голову. Хаджиме, естественно, не устроил такой ответ. Его друг прекрасно умел прятать свою боль за обворожительной улыбкой, поэтому добиваться правды приходилось жёстко и грубо. — Что произошло? Отвечай! — брюнет прижал Ойкаву к стене, держа за воротник, — Почему твой запах изменился?! Омега вздрогнул. Хах, надеялся, что пронесёт, и друг не учует. Тяжело вздохнув, сдался, всё равно рано или поздно Ивайзуми всё узнает, а за молчание ещё и звездюлей пропишет. Ойкава, отвернувшись, расстегнул воротник спортивки, открывая вид на ещё свежую метку с запёкшейся кровью. Хаджиме так и замер, шокировано уставившись на отметину, подмечая другие укусы и засосы. — Кто? — от рычания омега вздрогнул. — Это неважно. — Что за хуйню ты сейчас ляпнул! Как это неважно? Тебя по сути изнасиловали, так ещё и заклеймили. Не мне объяснять, что метка – это навсегда. — Ива-чан, пожалуйста, дай мне самому разобраться со всем этим, — Ойкава с мольбой смотрел на друга. Ивайзуми смачно выругался, отступая. — Идём, все уже заждались нас, — Хаджиме, взяв руку омеги, потащил того на выход, удерживая себя всеми силами, чтобы не броситься искать того ублюдка, и глубоко похер, что запах был неразличим, ничего, отыщет.***
Ойкава, закрыв входную дверь, сполз вниз. Как хорошо, что команда не задавала вопросы, увидев состояние их капитана, за это шатен был им очень благодарен. Родители в командировке на две недели, как хорошо, тихо, спокойно и можно рыдать навзрыд. Больно. Обидно. Стыдно. Тоору уткнулся в подушку лицом и зарыдал. Он сломлен, как капитан Сейждо, он сломлен, как омега. Гордость растоптана, омежье достоинство разбито. Его сломал его же враг. А ужаснее всего было, что внутренней омеге чертовски понравилось, она влюбилась в доминантного самца, взявшего над ней власть. Больнобольнобольно. Как же больно. Проплакав так ещё часа два, омега отрубился из-за переутомления, так и заснул со слезами.***
Единственное что испытывал Ойкава вот уже пять дней – боль. Сильная боль по всему телу. Подавители не помогали. Метка пульсировала и жгла. Омеге казалось, что он медленно умирает в этой агонии вперемешку с дикой болью. — Ива-чан, я больше так не могу. Я сейчас сдохну, — тихо простонал Тоору в живот друга, лёжа у того на коленях. — Давай я ему позвоню. Он поможет тебе, — Хаджиме уговаривал омегу уже больше пяти минут, нежно поглаживая каштановые волосы. Тот отрицательно мотнул головой, — Ойкава, ты так долго не продержишься, он тебя пометил, так ещё оказалось, что вы истинные. Пойми, внутренняя омега будет устраивать истерики всё чаще, и скоро ты совсем загнёшься. — Я не смогу... Я не смогу выдержать его присутствия, — простонал от боли шатен, сжав рубашку на спине беты. Хаджиме тяжело вздохнул и с болью посмотрел на друга. Спустя час Тоору заснул под снотворным, которое дал Ивайзуми. Омеге надо было поспать хотя бы четыре часа, организм не выдержит бессонницу в три дня. Пока Ойкава спал, постанывая сквозь сон, Хаджиме быстро набрал Вакатоши. — Да? — прорычали в трубку. Брюнет хмыкнул, альфе было нелегче. — Ушиджима, Ойкаве очень плохо. Он загибается от боли уже больше пяти дней. Так больше не может продолжаться, ты нужен ему, — под конец Ивайзуми уже чуть ли не умолял. — Адрес. Бета быстро продиктовал, и другая сторона отключилась, сказав напоследок, что прибудет через час. Снотворное как раз к тому времени прекратит действовать. Ойкава снова простонал. Хаджиме вернулся к другу, успокаивающе гладя.***
Ушиджима чувствовал некую тягу к легкомысленному, на первый взгляд, дерзкому и гордому связующему АобаДжосай ещё со средней школы. Сначала он всё списывал на детское любопытство и соперничество с сильным противником, но, повзрослев, понял, что дело далеко не в соперничестве. Тяжело было назвать чувства собственичества и ревности, возникавшие каждый раз, как кто-то прикасался к Ойкаве, простой заинтересованностью сильным противником (да и еле слышный запах лаванды только подливал масло в огонь). Нет, здесь было что-то другое, только вот что? Ушиджима долго ломал голову и потихоньку сходил с ума от инстинктов, которые так и кричали заявить права на связующего Сейджо. И только после того, как Вакатоши обнаружил течного Ойкаву, всё встало на свои места. Теперь все эти чувства обладать омегой объяснялись банальной истинностью. Лавандовый запах бил по мозгам, а те чувства, которые альфа сдерживал ещё со средней школы, выплеснулись наружу. И, о боги, как же было прекрасно, какой Тоору был сексуальный, раскрасневшийся со слезами и стонущий имя альфы. Ушиджима так увлёкся, даже не заметил, как повязал их узлом и поставил метку. Он ведь даже не подумал о чувствах омеги. И это безрассудство вылилось в слёзы и боль в глазах Ойкавы. Ушиджима ненавидел себя за это. Он позволил звериной похоти поглотить весь его здравый смысл, тем самым причиняя боль омеге. А через день он почувствовал пронзающую боль в том месте, куда укусил Ойкаву, он понял, он всё понял. Своим необдуманным поступком он заставил страдать свою омегу. Все пять дней он был на нервах, ведь чувствовал, как плохо было Тоору. Вакатоши уже порывался пойти к Ойкаве, только вот адреса не знал, а в школе его бы послали, сказав, что это конфиденциальная информация. И тут, как спасительный круг в пучине отчаяния – звонок от Ивайзуми. За считанные секунды альфа собрался и помчался, а в голове крутилась только одна мысль: он обязательно поможет своей омеге.***
Ровно через час на пороге стоял запыханный Вакатоши. — Где он? — сразу же задал вопрос альфа, как только вошёл в дом. — На втором этаже, первая дверь справа, — Ушиджима уже собирался идти, как рука на плече заставила его остановиться, — Пообещай мне, что я не пожалею о своём решении. — Клянусь, — только решительность в глазах заставила Ивайзуми отступить. За считанные секунды альфа поднялся и вошёл в спальню шатена, в нос ударил запах лаванды и хвои вперемешку с болью. Нахмурившись, Ушиджима сел на край кровати и еле весомо прикоснулся к щеке омеги, нежно поглаживая. Стоны боли прекратились.***
Ойкава устало открыл глаза. Как же он устал чувствовать боль двадцать четыре на семь. Проще выпилиться. На одно только шатен надеялся, как закончится течка, должно хотя бы чуточку полегчать. Ничего, осталось протерпеть два дня, а там посмотрим. — Ива-чан, — тихо позвал омега, повернув голову вправо, однако увидел рядом далеко не друга. И только сейчас дошло, что в воздухе летала хвоя, — Что ты здесь делаешь?! Сквозь боль Ойкава приподнялся. — Это Ивайзуми тебе позвонил, я прав? — шатен уже сто раз пожалел, рассказав всё об инциденте в раздевалке своему другу. — Ойкава, тебе надо принять меня, иначе боль будет только усиливаться, — Ушиджима осторожно начал приближаться, боясь спугнуть. — Пошёл нахуй! — рыкнул Тоору, стараясь отодвинуться дальше, но вспышка боли заставила скрючиться, простонав. Вакатоши прижал к себе омегу, поглаживая по спине. — Тише, сейчас станет легче, потерпи немного, — Ушиджима усилил свой феромон, обволакивая им омегу, показывая, что он рядом. Боль начала отступать, а такой родной запах хвои успокаивал, и Тоору потихоньку расслаблялся. Тёплые ладони, поглаживающие спину, согревали, Тоору понял, что дико замёрз, а тихое урчание на ушко убаюкивало. Наконец, омеге было так спокойно и хорошо за последние пять дней на руках своего врага, наконец он заснул без помощи снотворного.***
Ойкава проснулся от сильного жара. Боль не ощущалась, только сильное возбуждение. Дурманящий запах хвои сильнее распалял, из ануса обильно текла смазка. Из-за вечной боли шатен даже и забыл, что течка до сих пор не закончилась. Из-за жжения в заднице, омега начал ёрзать, тем самым разбудив альфу. Увидев проснувшегося Ушиджиму, Тоору начал паниковать, всё же он до сих пор не разобрался со своими чувствами, это почувствал и альфа. — Тихо, всё хорошо. Я могу помочь, — Вакатоши успокаивающе промурлыкал в ушко, расслабляя. Нехотя Ойкава кивнул, расслабляясь окончательно и позволяя делать с собой всё что хочешь. В этот раз всё было по-другому. Ушиджима смог удержать себя в руках, напоминая раз за разом, что может произойти, если он сорвётся. Нежные поцелуи, ласки и шёпот о безграничной любви – во всём этом потонул омега. Медленные тягучие толчки, сводящие с ума, лёгкие покусывание и вылизывание метки. Как же было хорошо. Простонав, Ойкава в очередной раз кончил, излившись на простынь, следом последовал альфа, излившись на спину Тоору. В такой сладостной дрёме прошли последние дни течки. Наконец Ойкава проснулся без боли, жжения или липкой смазки, был только родной запах хвои и истинный альфа, спящий рядом. — Ненавижу, — фыркнул Тоору, пропуская пряди оливково-кашатновых волос сквозь пальцы, целуя в щёку.