Подмастерья

- Можно выбираться наружу, - сказал Томпсон. - Самое время, - согласился Тимбер. - Пора, - откликнулся Кантербери. В каморке рядом с кухней послышалось заговорщицкое хихиканье и затем шорох, будто кто-то быстро-быстро водил ногтями по известке. Весь день приходилось много трудиться, но задания были скучные: почисти, вымети, принеси, найди, подстриги, отполируй, поклонись. А им нравилось: выследи, догони, напрыгни, схвати, расцарапай, приволоки, забери себе то, что осталось. Они не возражали против службы - живя в доме у госпожи Ханны, они часто выполняли поручения, но у них всегда оставалось достаточно времени для забав в лесу, в горах или на дороге, для личных особенных дел, для лени и для утоления любопытства. А в этой новой берлоге они только и делали, что работали, и повторять одно и то же раз за разом им быстро надоело. Им вообще все быстро надоедало. Четвертый час ночи они забрали себе для игр в поместье - можно было улизнуть из отведенной им норы и побегать по кишкам большого логова, полазить по его глотке, порыться в его внутренностях. Но самое приятное, то, что заставляло их урчать и порыкивать от предвкушения, - в четвертом часу никто из старших не видел, что они скидывали свои шкурки. Фу! Тело под ними у всех трех чесалось, особенно у Тимбера, да и растягивался покров медленнее, чем они росли внутри него, но ходить обнаженными им было строго-настрого запрещено, и они всякий раз с большой опаской раздевали друг друга. Прилипшая и опрелая человеческая кожа отставала от спин и боков с трудом, приходилось помогать себе коготками, рискуя порвать ее и испортить: и без того Кантербери прикрывал волосами кое-как заштопанную на затылке прореху, а у Томпсона на коленях оболочка совсем протерлась и грозила вот-вот лопнуть. Кантербери с прошлой вылазки подрос на целый дюйм и чуть раздался в плечах; короткие когти Тимбера отвердели, утолщились и теперь отливали благородным перламутром; вдоль позвоночника Томпсона набухал шипастый гребень. Они стащили одежду и всё, что было под ней, размяли мускулы, упиваясь прохладой и безнаказанностью. Утром, на свету, им придется втиснуть себя в навязанные рамки, притвориться тремя лакеями, почти правдоподобными человеческими существами. Почти. Они могли забыть, что человеческое тело чувствительно к теплу, и наполнить ванну кипятком. Они могли увлечься и начать передвигаться со сверхъестественной быстротой. Они могли не обратить внимания на то, что размахивающий ножом господин поранил их. Они могли забыться и ощерить зубки. Но с каждым днем получалось всё лучше. Они надеялись, что, когда работа закончится, им тоже перепадет кусочек, что их угостят, похвалят за хорошее поведение, но уже от одного запаха добычи у них текли слюнки. Он был вкусный и красивый, красивее была только госпожа Ханна, но голод, который она вызывала, был совсем другим. Не менее сильным, но все-таки другим. Когда-нибудь они научатся притворяться так же ловко, как и другие, а тем временем нарастят костяк, укрепят клыки и наконец-то придумают, как избавиться от старших... чтобы больше никогда ни от кого не прятаться. Чтобы перейти из подмастерьев в мастера.