***
Юнги дружит с Хосоком с самого детства, и его младшего брата он знает ещё с тех пор, как мелкий носился за ним хвостом, то с разбитыми коленками, то с большими растёртыми укусами от комаров. Юнги, конечно же, поначалу говорит, чтобы тот от него отстал, а потом ему становится всё равно на то, что его лучший друг каждый раз таскает с собой младшего брата. Вернее, Чонгук сам напрашивается, а Хосок и не отказывает. Юнги постепенно привыкает к Чонгуку, к тому, как тот то и дело путается под ногами, а иногда и вовсе не даёт проходу. И это извечное мелодичное чонгуковское «хён» врезается в душу Юнги так сильно, что он даже порой забывает слова. Время идёт, и Юнги наблюдает за тем, как Чонгук вытягивается всё выше и выше, меняется телом и лицом. Чонгук вообще становится каким-то другим: он уже не такой тихий и домашний, а более разговорчивый и слишком активный. И теперь он не напрашивается погулять с братом, а наоборот, самостоятельно предлагает Юнги. Юнги и сам, куда бы ни пошёл, всегда зовёт с собой Чонгука. Им вдвоём хорошо. У них много общего. И, как ни странно, Юнги чаще смеётся именно в компании Чонгука. Да и сам Чонгук, когда смотрит на Юнги, никогда не сдерживает улыбки. Улыбается так, как в последний раз. И от этого Юнги почему-то больно где-то там, глубоко-глубоко в душе. Вечерами Юнги с Хосоком помогают Чонгуку с домашкой, а после втроём рубятся в приставку. И вроде бы всё как и всегда, но Юнги ни с того ни с сего начинает смотреть на Чонгука другим взглядом. К примеру, когда они сидят вместе и Чонгук решает тот или иной пример, то Юнги впервые непозволительно долго рассматривает маленькую родинку под нижней губой Чонгука. Сначала Юнги думает, что это всего лишь банальное любопытство, ведь до этого дня он толком и не смотрел на Чонгука. Зачем ему вообще его рассматривать-то? Но через день он вновь ловит себя на мысли, что ему нравится смотреть на густые чёрные ресницы, на аккуратный нос, на выразительные малиновые губы. На всего, чёрт возьми, Чонгука ему нравится смотреть. И это осознание его пугает, потому что он не хочет терять друга и Чонгука, не хочет, чтобы братья смотрели на него по-другому. Но и со своими чувствами он тоже ничего поделать не может. Он сам себе говорит: «Не привязывайся, будет больно». Но всё равно идёт к другу домой, чтобы увидеть Чонгука. Юнги достаточно всего лишь услышать имя Чонгука, как его сердце тут же сбивается с привычного ритма. И Юнги уже давно знает, что Чонгук для него больше, чем просто брат лучшего друга. И мимолётные касания пальцев Чонгука заставляют Юнги принять серьёзные меры. Да и к тому же Юнги просто-напросто больше не выносит смотреть в чёрные, словно уголь, глаза Чонгука, где сокрыта вся Вселенная. Поэтому Юнги и отстраняется от Чонгука. Юнги проводит больше времени с Хосоком и реже видится с Чонгуком. В один из таких дней, когда Чонгук приходит из школы и застаёт Юнги у себя дома, он утаскивает его на кухню и спрашивает: «Хён, я что-то сделал не так? Ты на меня злишься?» — и Юнги дико больно смотреть в эти большие блестящие глаза, но, в последний раз сжимая горячую ладонь Чонгука, он мысленно уговаривает себя, что так будет лучше, а вслух всего лишь произносит: «Просто… мне стало скучно рядом с тобой», сам себе прикусывает язык до крови и ждёт, что же ответит Чонгук. Но Чонгук молчит, медленно отпуская руку Юнги. Он смотрит как побитый щенок с вот-вот подступающими слезами и, уходя из кухни, оставляет после себя немой вопрос. Он так и повисает в воздухе, и Юнги всё никак не может успокоить своё сильно бьющееся сердце и до боли сжимающуюся душу. Юнги смотрит вслед Чонгуку, очерчивая его сильную спину, и всё же вытирает скатившиеся из глаз слёзы. А потом Юнги и вовсе перестаёт видеть Чонгука и слышать его же нежное «хён», потому что Чонгук начинает пропадать на улице всё больше и больше. А если они где-то пересекаются, то помимо «привет» больше ничего друг другу не говорят. Юнги как-то гуляет с Хосоком на улице и видит Чонгука с каким-то парнем. Они идут, улыбаются, и Юнги, чёрт возьми, больно. Ему больно видеть Чонгука не рядом с собой. Вечером, когда Хосок снова зовёт Юнги порубиться в приставку, он соглашается. Правда, Юнги жалеет о том, что всё же пошёл к Хосоку. Ведь дома Чонгук с тем же парнем, с которым Юнги видел его днём. Чонгук знакомит и Хосока, и Юнги с Сокджином, а затем не стесняясь заявляет, что Джин его парень. Оказавшись дома, Юнги впервые в жизни напивается и плачет навзрыд. Родители думают, что Юнги расстался с девчонкой. А он-то всего лишь потерял свою любовь. Юнги всё ждёт того момента, когда Чонгук вернётся к брату и к нему, когда они вновь втроём будут гулять на улице и вечером рубиться в приставку. Но ни через неделю, ни через месяц и ни через полгода этого не происходит. Чонгук всё своё время проводит с Джином. Тот ходит за ним по пятам так же, как раньше ходил Чонгук за Юнги. А сердце Юнги из-за этого всё сильнее и сильнее разбивается внутри. Когда Чонгук выпускается из школы, Хосок с семьёй и с Юнги приходят его поддержать. Юнги держит в руках небольшой аккуратный букет белых роз. И когда он видит Чонгука, то не медлит ни секунды, подходит к нему, вручает цветы и ласково шепчет: «Поздравляю», и Юнги готов поклясться, что Чонгук, краснея, отвечает так же нежно, как и всегда: «Спасибо, хён». Когда Чонгук забирает букет, то соприкасается своими горячими пальцами с фалангами Юнги. И сердце Юнги пропускает удар. А потом подходит Хосок, встаёт посередине Юнги и Чонгука, притягивает обоих за плечи, говоря: «Улыбаемся и машем!» Все втроём они смотрят в камеру, запечатлевая этот момент. После выпускного дня всё остаётся таким же, как и было до него. Чонгук проводит всё своё время с Джином, а Юнги — с Хосоком. Юнги всё реже и реже видит Чонгука. У того подготовка к вступительным экзаменам, у Юнги — сессия. У Юнги болит душа, ему слишком больно приходить к другу домой и видеть Чонгука с Джином. На какое-то время Юнги прекращает появляться в гостях у Хосока. Но всё же раз в неделю приходит к Чонам, украдкой поглядывает на Чонгука и снова ждёт того момента, когда тот вернётся к нему и Хосоку. Только… всё равно ничего не происходит. Через две недели, одним вечером, Юнги с Хосоком катаются на качелях во дворе. Они болтают, смеются, вспоминают детство и ещё много чего. Юнги заводит разговор о Чонгуке, спрашивает о нём. А Хосок резко останавливается, прекращая качаться, и удивлённо спрашивает: «Ты разве с ним не попрощался?» Юнги тоже резко останавливается, каменеет всем телом и дрожащим голосом, глядя прямо в глаза, интересуется: «Попрощался? В каком смысле?» — «Чонгук же ещё вчера днём уехал в Сеул с Джином. Он разве вчера к тебе не приходил?» — «Приходил?.. О чём ты говоришь!» — «Он сказал, что скажет тебе…» — «Нет, не сказал», — это всё, что отвечает Юнги, затем подрывается с места и бежит прямо к дому Чонгука. Юнги не может поверить в тот факт, что Чонгук уехал в Сеул и даже ничего не сказал на прощание. Но дома никого не оказывается: ни родителей Чона, ни самого Чонгука. Хосок не соврал: Чонгука нет. Юнги кажется, что дом стал пахнуть чем-то другим. Без Чонгука он пахнет другим. Юнги всего трясёт от боли и разъедающей недосказанности. Он метается из стороны в сторону и не знает, что делать. Он не сдерживает себя и во второй раз в жизни начинает тихо плакать, а потом его прорывает сильнее. Он воет слишком жалобно и настолько сильно, что даже икает. Хосок и сам впервые видит такого Юнги. Он понятия не имеет, что нужно делать. Хосок не любит видеть слёзы родных ему людей, а видеть воочию, как плачет надрывно Юнги, становится невыносимо. Хосок достаёт из заначки отцовский коньяк, ставит на стол, наполняет стакан наполовину и сразу вливает в Юнги. Тот откашливается от жгучести и вроде как чуть-чуть отвлекается. А следом сам же вливает в себя коньяк, пьёт и ревёт, бормоча что-то Хосоку в ответ. Хосок отнимает бутылку и шепчет: — Всё хорошо, Юнги-я, — спину гладит, успокаивая, и вновь шепчет: — Всё хорошо, я рядом, — но сам же не знает, как быть и что делать. Юнги трясётся как осиновый лист, губы дрожат так же сильно, как и пальцы, а ноги и вовсе стали ватными. Да и грудь всё ещё сильно болит. Хосок отправляет Юнги в душ, затем помогает переодеться в чистую одежду и, наконец, вручает тому в руки крепкий горячий кофе, чтобы привести Юнги в чувства. Сам же усаживается рядом на кровати, поправляет съезжающее с плеч Юнги одеяло и вполголоса молвит: «Ну, ты как?» Юнги молчит, греет пальцы о кружку, опускает голову на колени и тихо-тихо отвечает: «Нормально». Хосок, конечно же, понимает, что Юнги врёт, потому что видит, как у того губы снова трясутся. Юнги пьёт горячий кофе и сдерживает себя из последних сил, чтобы вновь не заплакать. Он всё ещё слегка дрожит, не прекращая стучать зубами. Они оба сидят молча, слушая шелест ветра, исходящий из открытого окна. Юнги первым допивает свой кофе, поворачивается к Хосоку и говорит: «Почему ты мне не сказал, что он уезжает?» Хосок теряется на мгновение и, взяв себя в руки, заявляет: «Я думал, что он тебе скажет». Юнги лишь хмыкает: «Как видишь, не сказал». Хосок не подумав произносит: «Так значит, ты его тоже любишь». У Юнги будто эхом отдаются слова лучшего друга: ты его тоже… ты его тоже… ты его тоже любишь. Хосок смотрит на растерянное лицо Юнги, на его же округлившиеся глаза и уточняет: «Ты разве не знал?» Знал ли он о том, что Чонгук его любит? Конечно же нет. Он даже и мысли допустить не мог, что Чонгук его может любить. «Как давно ты знаешь?» — спрашивает Юнги, глядя другу в глаза. «Чонгук был ещё ребёнком, в четырнадцать лет признался. Я думал, что у него это скоро пройдёт. Но… он всё продолжал тебя любить из года в год. А потом… полгода назад с Джином начал встречаться. Тогда я и подумал, что вы всё выяснили между собой». Юнги одновременно и смешно, и больно. Он так много времени потерял. Да если бы он знал, что его любовь взаимна, то он бы не терял ни секунды и давно бы был с Чонгуком. Если бы Чонгук хоть что-нибудь сказал или намекнул, то Юнги бы не отгородил его от себя. Он бы не вёл себя с ним так. И, возможно, тогда бы у них был шанс. Они могли бы быть сейчас вместе. Но… Чонгук вот уже полгода встречается с Джином, и у них вроде как всё хорошо. Юнги правда до сих пор никак не может поверить в то, что Чонгук его тоже любил. Он продолжает сидеть на кровати, обняв колени холодными пальцами, и, склонив голову, тихо плачет. Слова не идут, комок в горле застрял, да и грудь сильно сдавило, что он даже отдышаться не может. «Почему… ты мне ничего не сказал про Чонгука? — голос дрожит, слёзы всё так же льются из глаз, и он вновь спрашивает: — Почему?» Хосок слышит надломленный голос Юнги и отвечает: «Я… не знаю. Я думал, что у него это несерьёзно. Переходный возраст и всё такое. Это же Чонгук. Ребёнок. Ему же много чего в голову может взбрести. Я и не думал, что это что-то большее, чем просто влюблённость». На это Юнги, всхлипывая, отвечает: «Ты слишком много думаешь. Не надо этого делать». — «Просто… вы так хорошо общались, я думал, что ты и так всё знаешь». — «Нет… не знал. Я не знал». Он ложится на постель, укутываясь в одеяло сильнее, и, обхватив колени возле груди, молвит тихо-тихо: «Я правда ничего не знал». Лежит, носом шмыгает и даже слегка скулит. Хосок сидит на кровати до тех пор, пока Юнги не засыпает.***
Целую неделю Юнги приходит в себя. Он многое переосмыслил и понял. А ещё его всё никак не отпускают два волнующих вопроса, которые и спать, и есть, и даже нормально мыслить не дают. Юнги хочет как можно скорее с ними разобраться, чтобы они его не донимали. Юнги с утра пораньше берёт в руки телефон, звонит другу и спрашивает, где конкретно учится и живёт Чонгук. Хосок ему рассказывает, тот записывает адрес, а на все встречные вопросы отвечает коротко, мол, потом расскажу. Юнги заказывает билет до Сеула, спешно собирается в дорогу и, ещё раз всё хорошенько обдумав, решает всё же ехать. Три часа Юнги спит, а оставшийся час он то ест, то слушает музыку, то просто глядит в окно поезда. Время поджимает, и чем ближе он подъезжает к Сеулу, тем страшнее ему становится. Его мысли путаются, и он начинает волноваться: а правильно ли он поступает? нужно ли вообще было ехать к Чонгуку? что он ему скажет, когда увидит? Дома это было как-то по-другому. А здесь… совсем другие эмоции, что ли… Столица встречает его солнечно, шумно и слишком многолюдно. Юнги вставляет наушники в уши, включает любимый плейлист и не спеша направляется к выходу. Поначалу он немного путается с картой, затем всё же разбирается, что к чему. Полчаса он тратит на дорогу в метро и ещё пятнадцать минут добирается на автобусе до общежития Чонгука. Юнги толком не смотрит на город. Ему незачем. Он приехал по делу. Юнги идёт по дороге, слегка нервничая, и всё думает: «А вдруг ещё не всё потеряно», он надеется, что у него есть шанс. Ведь Чонгук его столько лет любил, да и он его тоже до сих пор любит. Юнги не верит тому, что Чонгук мог вот так вот запросто его разлюбить. Просто… пока у Юнги есть смелость и хотя бы один процент шанса на то, что Чонгук всё ещё его любит, он не оставит это дело незаконченным. Вот пока Чонгук сам не скажет в глаза, что он его разлюбил, Юнги не сдастся. Он не может упустить этот шанс. Только не сейчас, когда знает правду. Юнги на трясущихся ногах доходит до зелёных ворот, оглядывает большой двор и входит на участок университета. Его ноги подкашиваются, он еле как идёт ко двери подъезда. Консьерж называет комнату Чонгука, Юнги отмечается в листе посещений и неторопливо идёт к лифту всё на тех же ватных ногах. В лифте прохладно. Намного лучше, чем на улице. Юнги всё никак не может успокоить своё бьющееся сердце. Ему становится страшно тогда, когда он оказывается напротив комнаты, в которой, по сути, живёт Чонгук. Но, переборов себя и откинув все плохие мысли, он стучится и с замиранием сердца ждёт, когда Чонгук откроет дверь, но… ему никто не открывает. Глупо было полагать, что Чонгук будет в общежитии. Его, как оказалось, нет. Ведь сегодня выходной и он, наверное, где-нибудь гуляет. А может быть, и занимается на дополнительных занятиях. Юнги шумно вздыхает, облокачиваясь спиной на стену и опускаясь на корточки, достаёт из рюкзака бутылку, вода в которой давно стала тёплой, и пьёт её жадно. Затем он набирает Чонгука, но его телефон недоступен. Юнги решает дождаться Чонгука прямо возле двери. Целый час Юнги то сидит на корточках, то ходит из стороны в сторону. Второй час он уже сидит на полу около стены, поедая кимбап, завёрнутый в фольгу. А потом ему становится холодно, потому что в коридоре намного прохладнее, чем на той же улице. Он расстроенный выходит из здания, стоит около пяти минут на ступеньках, греясь на солнце, и, воткнув наушники в уши, уходит. Юнги бродит ещё час на улице то возле университета, то за его пределами. Ему осталось буквально два часа до поезда, и если Чонгук не появится через это время, то он уйдёт, так и не поговорив с ним. Юнги чуть ли не каждые пять минут проверяет время. Он всё ждёт и ждёт, а Чонгук всё не идёт и не идёт. Юнги уже жалеет о том, что приехал. Ему кажется, что он поступил опрометчиво и не до конца всё хорошо обдумал. Его нервы совсем ни к чёрту. Он волнуется. И с каждой минутой всё больше и больше. Он говорит себе, что ещё пять минут — и точно уйдёт. Так и выходит: он снова засовывает наушники в уши и не оглядываясь уходит. Юнги только выходит за ворота, намереваясь перейти дорогу, как его тут же хватают за плечо. Юнги от неожиданности вздрагивает; резко развернувшись, он каменеет: перед ним стоит запыхавшийся Чонгук. Юнги смотрит на него, улыбаясь и не веря тому, что вот он рядом стоит прямо сейчас. Ты только руку чуть протяни и проверь, что это не сон. Чонгук всё ещё отрывисто дышит, Юнги глядит на него и всё никак не может отвести глаз. Он медленно снимает наушники, выключает музыку и говорит вполголоса: «Привет». Чонгук бегло оглядывает всего Юнги и тоже отвечает, всё ещё торопливо дыша: «Привет. Извини, что так долго. Я не знал, что ты приедешь. Мой телефон разрядился, и я не видел, что ты звонил. А потом когда я его зарядил, то увидел сообщение от брата в какао, он написал, встретился ли я с тобой. Я, как только увидел пропущенные звонки от тебя, сразу и… прибежал. Думал… не успею». — «Понятно». Юнги стоит напротив Чонгука, но сейчас он почему-то не знает, что тому отвечать или что у того спросить. Юнги глядит неотрывно Чонгуку в глаза и заявляет: «Я… люблю тебя, Чонгук. Давно люблю». Вот так прямо в лоб он признаётся в том, в чём должен был уже давно признаться. Огромные глаза Чонгука становятся ещё больше. Юнги видит, как Чонгук на мгновение теряется, отводя взгляд. И Юнги слишком страшно от долгого молчания Чонгука. Это молчание слишком душащее. «Почему именно сейчас ты говоришь мне это?» — «Потому что я сам только неделю назад узнал от Хосока, что ты меня любишь». — «Он сам это сказал?» — «Да, случайно проболтался после того, как ты уехал». Неловкая пауза. «Почему ты мне не сказал, что тоже любишь?» — спрашивает Юнги, уводя Чонгука в тенёк поближе к воротам. «Я собирался признаться тебе в тот день на кухне». Юнги видит в глазах Чонгука одну только боль. Ему и самому до сих пор больно вспоминать тот день, когда он оттолкнул Чонгука. «Чонгук… я так мучился, ночами нормально спать не мог. Всё думал, что совращаю ребёнка. И… я боялся, что ты меня оттолкнешь, скажешь, что тебе противно, понимаешь?» Да, он понимает как никто другой. Чонгук пропускает мимо ушей слово «ребёнок» и отвечает: «Хён, ты мог бы спросить меня, нравишься ли ты мне или нет, а не отталкивать! Ты хоть знаешь, как мне было больно, когда ты стал меня игнорировать?!» — голос Чонгука слегка подрагивает. И сейчас Юнги осознаёт, что он боялся, что его отвергнут, но он сам, не зная правды, взял и оттолкнул Чонгука, причиняя тому боль. Юнги смотрит в глаза непозволительно близко и произносит: «Прости. Мне тоже пришлось несладко. Но… почему ты потом не признался?» — «Это так важно?» — уточняет Чонгук с едва влажными глазами. «Не знаю. Просто… если бы я знал, то я бы…» — у самого глаза тоже становятся влажными, голос слишком тихим; Юнги и сам не знает, что бы тогда он сделал, но, наверное, всё же бы признался. Да, именно это. «Что? что бы ты сделал, хён?!» — допытывается Чонгук, испепеляя взглядом Юнги. У Юнги сердце вновь до боли сжимается. Он ни о чём не думает, а только делает шаг к Чонгуку, оказываясь совсем близко-близко, берёт того за обе ладони, ощущая те же огненные руки, и, глядя в чёрные глаза, шепчет в самые губы: «Я готов ждать тебя целую вечность, потому что люблю до безумия». Чонгук глаз всё не сводит с Юнги и тоже тихо-тихо отвечает в самые губы: «Не думаю». Возражает настырный. Юнги не остаётся в долгу: «А ты не думай. Ты верь в мою любовь». Он хочет остаться здесь с Чонгуком как можно дольше, вдыхая его запах тела и не отпуская горячих пальцев. Он хочет купаться в этих безумно красивых глазах, трогать его же отросшие мягкие волосы и, возможно, их же сжимать на макушке в кулак. Юнги всего-то желает быть рядом с Чонгуком, встречать с ним же рассветы, говорить безустанно и сидеть в тишине. Он хочет идти плечом к плечу с Чонгуком до конца своих дней. Но… сейчас он боится всё потерять окончательно, потому что Чонгук умеет решать всё за себя, ведь он уже взрослый, раз даже сам приехал в Сеул без чьей-либо помощи. Чонгук наклоняет голову, соприкасаясь лбом с Юнги, и всё так же шепчет: «Я…» — но, к сожалению, ничего не успевает сказать, ведь их покой перебивает будильник на телефоне Юнги. Это значит только одно: ему пора уезжать. Юнги чуть ли не проклинает телефон и, отстранившись от Чонгука, выключает назойливую мелодию. Он вновь смотрит на Чонгука, спрашивая: «Так что ты хотел сказать?» Тот сначала молчит, оглядывая Юнги, и говорит: «Ты должен идти, а то опоздаешь на поезд». — «Какой к чёрту поезд? Сейчас решается вся моя жизнь! — про себя восклицает Юнги и вслух добавляет: — Ты не ответил на мой вопрос». — «Нет, — настаивает Чонгук, — ответил. Я на него ответил». — «Вот значит как, — думает Юнги и, в последний раз посмотрев в глаза Чонгука, не веря, сквозь боль в сердце произносит: — Хорошо, я тебя услышал. Прощай, Чонгук». И, развернувшись, он уходит, не сдерживая слёз. Юнги так и не успел спросить, почему же Чонгук уехал и не попрощался. Вот и всё. После слов Чонгука Юнги в душе разорвался так же, как и старые джинсы. Он потерял то, чем больше всего дорожил. Одним лишь поступком, из-за какого-то страха он не признался полгода назад Чонгуку в том, что любит его и жизни без него же не видит. Юнги толком не помнит, как добрался до дома. Зато помнит, что снова напился и рыдал в доме Хосока. А Хосок вновь сидел на кровати с Юнги до тех пор, пока тот не уснул, и считал минуты до приезда Чонгука.***
Когда в дверь стучат, Хосок просит Юнги проверить, кто там пришёл. Юнги нехотя плетётся к двери, и, распахнув железную дверь, он, видя Чонгука, удивлённо замирает. А тот лишь, улыбаясь, произносит: «Я готов ждать тебя целую вечность, потому что люблю до безумия». И сердце, Юнги, чёрт подери, по которому кругу пропускает удар. «Не думаю», — отвечает так же, как вчера ответил Чонгук. «А ты не думай. Ты верь в мою любовь». — «В нашу любовь», — поправляет Юнги, притягивая к себе за белую футболку довольного Чонгука. И как только Чонгук переступает порог квартиры, Юнги первым подаётся вперёд, целует настолько медленно и нежно, что готов вот-вот растаять от тех чувств, что в нём же зарождаются с каждой секундой всё больше и больше. Он улыбается сквозь поцелуй, чуть отстраняется, не обращая внимания на скатившиеся и свои, и Чонгука слёзы, дышит отрывисто, целуя и сминая губы напротив. Чёрт возьми, Юнги кажется, что он покатался на американских горках. Видимо, с Чонгуком по-другому нельзя. Что ни день, то сюрпризы. Юнги прижимается к Чонгуку ближе и, соединяя ладони в замок на его пояснице и глядя в глаза, спрашивает: — Ты же мне вчера сказал, чтобы я уходил. А сейчас… почему передумал? — Юнги, не привирай. Ты понял так, как понял. Я вложил в свои слова совсем другой смысл. Я сказал тебе идти на поезд, чтобы ты на него не опоздал. Я не говорил тебе, чтобы ты уходил из моей жизни, — Чонгук и сам сжимает ладони на пояснице Юнги, целуя его же в уголок глаз и тихо говоря: — К тому же… вчера я так и не успел сказать тебе. — Да? — всё ещё продолжает смотреть в бездонные чёрные глаза. — Я люблю тебя каждой клеточкой, каждым вздохом, всего тебя люблю. Вот же ж дьявол! Когда-нибудь сердце Юнги прекратит делать кульбиты от всего невозможного Чон Чонгука, но это явно будет не сегодня и уж точно не в этой жизни. — Да, знаю. Но я сильнее, — здесь, пожалуй, Чонгук даже спорить не будет, поскольку он знает, что да, Юнги умеет любить, отдавая себя целиком. — А что насчёт Джина? — Мы расстались ещё вчера. Он хороший парень, всё понял. — А знаешь, сейчас я даже его зауважал, — улыбается Юнги, оголяя дёсны. — Не подлизывайся, — но сам тоже улыбается. Юнги лишь фыркает, обхватывая лицо Чонгука. Они снова целуются, правда, куда более страстно. И… на самом деле, Чонгук тоже умеет любить, отдавая себя целиком без остатка прямо в руки Юнги. Они оба, можно сказать, вверены друг другу любовью. — Кхм… — раздаётся низкий голос позади Юнги. Он оборачивается, встречаясь с серьёзным взглядом Хосока, и всё так же продолжает стоять в объятьях Чонгука. Да и Чонгук его крепко-крепко прижимает к себе, не давая уйти на ни шаг. — Сейчас, кажется, кто-то получит, — Хосок смотрит на младшего брата, говоря взглядом: «За слёзы Юнги», и даже слегка мотает головой в сторону Мина, чтобы тот понял, о чём ему намекают. — Всё ведь хорошо закончилось, — отвечает Юнги вместо Чонгука. Хосок, глядя в глаза младшему Чону, говорит: — Всё равно получит. И Юнги, зная лучшего друга, может сказать, что Чонгуку всё же впереди предстоит серьёзный разговор со старшим братом. Впрочем, это будет потом, а сейчас и Юнги, и Чонгук, и Хосок наконец-то счастливы вместе. Хосок подходит к Юнги и Чонгуку, обнимает обоих, как и всегда, вставая посередине, и говорит: «Я люблю вас, парни. Давно бы уже сошлись, не заставляя меня седеть раньше времени». И они, все втроём улыбаясь, звонко смеются. Может быть, как и сказал Юнги, всё хорошо и закончилось. Вот только он ошибся в одном: это не конец, а начало его новой счастливой истории вместе с Чонгуком. Только вдвоём.