Твои нежные руки, что всего мне милее; Улыбка и взгляд, что сердце не греет, Я нежно рисую в своём воображении, Пытаясь запомнить это мгновение. И кажется раем, когда повстречаю Твой взгляд среди прочих, таких одиноких, Чтобы снова зажечься и падать сгорая, Как падают звёзды, что мы наблюдали. Когда во сне приходит тьма, я снова ищу тебя В лицах прохожих чужих, когда-то все же родных. Их давно уже рядом ведь нет, но катится мне же во след Прошлое камнем в груди, чужой среди своих. И я вновь просыпаюсь, С каждым днём все сильнее Ощущая под кожей боль резкой потери, Будто вырвали сердце, оставив лишь рану, В которой уверенно, но медленно вянут Мои чувства – лишь крики в пустоты вселенной, Наполненной эхом безысходных возмездий. В мире этом остались лишь бури и кратеры, И сердце, что верно и хорошо спрятано. polnalyubvi – Чужой среди своих
Гарри был не способен с точностью ответить, как такое могло с ним произойти: судьба ли это, удача – или же, напротив, потеря расположения госпожи Фортуны – или его природная способность встревать во всякое творящееся вокруг безрассудство? Он не понимал, в какой момент оказался на перекрёстке и пошёл самым что ни на есть неправильным путём; не понимал, когда именно запоздалые сожаления, восхищение и даже где-то затаённая злость превратились в совершенно иное чувство, которое не только осчастливило его, но и ослепило. Сильное, паразитирующее чувство внутри стало его очередным слабым местом, так как он сильнее прежнего возжелал наплевать на всё и просто быть счастливым. Хоть месяц, хоть год – сколько было ему отведено. Наверное, все удивились, когда он не пошёл по выбранному ещё в Хогвартсе пути аврора, не вступил в магический патруль, а предпочёл сравнительно спокойное ремесло артефактора. Гарри больше не хотелось участвовать во всей этой суетливой текучке аврората, не хотелось преследовать оставшихся Пожирателей, не хотелось следовать пути военного ресурса в чужих руках, а хотелось элементарно изучать чары, ковыряться в артефактах, искать странности, древности и вновь копошиться в них. И, наверное, он всё-таки немного тронулся умом после войны, ведь прошло восемь лет, а Гарри даже не понял, застряв навсегда в лаборатории: он там и ел, и спал, и отдыхал, изредка возвращаясь в кабинет, чтобы составить отчёт, как подобает главе, если не успевал свалить это на питающего тягу к словам Малфоя. Страсть к артефактам, кстати, и была тем, что свело его с Драко, а затем прошёл год, потом – два… и следом три. Они вместе работали, вместе копались, вместе пачкали руки, и псевдовражда осталась где-то за дверьми лаборатории, как и их прошлое – Избранного и Пожирателя. Целых восемь лет. Всего лишь восемь лет, а он ощущал себя глубоким старцем. О чём непримиримо шутил Рон. Что ж, Гарри не сердился на наивные подколы лучшего друга. Он чувствовал, как усталость буквально въелась в его кости, плоть, саму душу. Он даже ничего не успел испытать, когда Джинни захотела разорвать отношения: ни разочарования, ни отчаяния, ни желания упрашивать её остаться. Тем не менее Гарри не ощущал себя сломленным или несчастным. Напротив, он впервые понимал, что может жить в своё удовольствие, не ожидая подвоха, больше не участвуя в интригах и кознях. Тысячи галлеонов стали уходить на финансирование нового департамента, коим главой как раз и был назначен Гарри в своё время. А затем подъехал этот треклятый проект по инициативе Гермионы, перехватившей эстафету Министра у Кингсли Шеклболта. Они всего лишь проводили эксперименты. Во многом долгие и неудачные эксперименты по созданию новой модели маховика времени. По сути, целью было создать артефакт, который позволит переносить не телесную копию волшебника в прошлое, а лишь астральную во избежание риска встречи прототипов. Своего рода проекция, а не перенос сознания в своё более молодое тело, так как второе несло в себе риск последующей магической комы – один из добровольцев так и не очнулся, а его сознание оказалось расщеплено, будто под действием паршиво наложенных чар стирания памяти. Собственно, чары реверсирования времени, благодаря которым и создавались маховики, были подвержены многим изменениям: волшебник воспроизводил в прошлом свою астральную копию, которая имела свободу перемещения в пределах зоны воздействия артефакта. Сначала радиус был мал – небольшое помещение, – затем возрос до сотни квадратных метров. А вот зайти дальше у них никак не выходило. Связь разрывалась, проекция становилась нестабильной, и появлялся очередной риск застрять в магической коме. В действительности эта модель была не более чем инструментом для перемотки времени и просмотра событий: навороченным омутом памяти с безлимитным доступом к воспоминаниям. Практически игрушкой. Которая, тем не менее, подняла нешуточный ажиотаж в Министерстве. Можно ли позволять использовать новую модель без официального разрешения? Да, невозможно нанести вред временной линии, но как насчёт права на неприкосновенность частной жизни? Гарри подобные формальности не сильно интересовали, он был поглощён своим исследованием. И то в ответ… поглотило его самого. – Ты не спишь, – с неким вдумчивым упрёком раздалось за спиной, и он ощутил, как чужие руки обвились вокруг талии, крепко обхватывая. – Опять не спишь. Мне приготовить новую порцию зелья? – Не стоит, у меня ещё есть, – отказался Гарри, откидывая голову на его плечо. – Прости, не хотел тебя разбудить. – Не разбудил. Диппет желал видеть меня с утра. – Думаешь, это из-за меня? – насторожился Гарри. – Из-за чего конкретно: твоего пребывания в этом времени или в моей спальне? – В чужом голосе слышалась улыбка, но Гарри ощущал тяжесть на сердце. – Не смешно. – Но улыбнуться тебе бы не помешало. Опять пытаешь себя мыслями о будущем? – Мы же уже говорили об этом… – Я понимаю твоё желание вернуться к привычной рутине: здесь тебе всё чуждо. И чем больше времени проходит, тем сильнее ты отчаиваешься – я, естественно, не могу игнорировать твоё состояние, – надрыв, с которым тот говорил, резал Гарри хуже ножа. – Дело не в моём желании. И не в рутине… – нащупав его ладонь, он бегло сжал её. – Чуждо? Разве что люди, и то не все, – отстранённо заметил Гарри, слегка повернувшись, отчего носом уткнулся в его линию челюсти и ощутил еле заметную колючесть щетины, о которую захотелось потереться. – Скоро выпуск, а я всё так же топчусь на одном месте. Моё присутствие здесь аномально, и, боюсь, оно закрепится за этим временем… и всё станет только хуже. Нельзя забывать, что я под пристальным присмотром. Пока что у них есть лишь небольшие подозрения, – он подманил к себе развёрнутое письмо с приглашением на собеседование. Вентузия Крикерли[1] проявила поразительную и в каком-то роде почтительную настойчивость, и Гарри понимал, что взявшийся из ниоткуда волшебник – это не просто проблема, а катастрофа. Да, он был всего лишь мальчишкой в их представлении, у него была легенда, была семья; даже регистрация, запоздалая, но всё-таки имелась. Однако его присутствие за такое длительное время не было никем отмечено: Гарри нигде не засветился, не имел друзей, не был узнан знакомыми Поттеров, к которым наведались следователи. Он как пустая шлюпка, которую прибило к их берегу. Проблема, которая могла затронуть не только его. А если влияние просочится дальше, то будущее может измениться до неузнаваемости, и всё потому, что он не смог вовремя уйти; потому, что воспылал нездоровым интересом к человеку, к которому не должен; потому, что не ожидал познать его… таким. Когда они с Джинни расстались, та сказала, что сердцу не прикажешь, и лишь теперь он понимал исконный смысл этой фразы. Гарри просто не мог приказать себе перестать чувствовать. – Возможно, мне нужно будет сменить личность. Тебя это затронет, а затронет тебя – затронет всё будущее. И не только его, но и Поттеров. – Хотелось бы попросить, чтобы ты не приумножал мою важность, – растерянно хмыкнул он. – Я никогда не спрашивал тебя о своём будущем. Не интересовался его деталями, потому что сам прекрасно знаю, как опасна магия времени и временные парадоксы, Гарри. Но ты не можешь учиться, а затем работать сутки напролёт, а если не работать – изматывать себя эмоционально и физически. В случившемся нет твоей вины. Нет его вины… Хотел бы он согласиться с этими словами, но не мог. Достигнув, наконец-то, должных результатов, он самостоятельно привёл в действие маховик, решив испытать его на себе. Испытал. А затем возвращался раз за разом туда, в класс Защиты от Тёмных искусств, и просто наблюдал. Зачем?.. Драко предупреждал о нестабильности модели, да и он сам её вычислил одним из первых и всё равно не смог отказать себе в странном удовольствии, словно он восполнял пропуски, словно сожаления, что Гарри испытывал в последний год войны, уходили, словно сама смерть пятилась под гнётом времени. Одно из правил гласило, что невозможно с помощью маховика вернуть человека к жизни, но именно это и происходило. По крайней мере, в собственной голове. Неудивительно, что он чересчур заигрался, потерявшись в иллюзии прошлого. – И, как всегда, мы не можем прийти к консенсусу. Меня не должно быть здесь, и я не устану это повторять, – недовольно выдохнул Гарри, отстраняясь. Но его резко притянули обратно, сжимая лицо в ладонях и накрывая губы в отчаянном поцелуе. «И я не хочу быть там», – горько усмехнулся он, запуская пальцы в чужие растрёпанные после сна волосы и ненасытно отвечая на поцелуй, вкушая непростительную сладость мяты и лимона с его губ. Чересчур горько, излишне сладко и невообразимо печально. Каждый раз, когда Гарри представлял себе возвращение, на сердце разверзалась бездна. Он бы предпочёл оказаться в магической коме, чем продолжать жить в будущем, существуя мыслями в прошлом: единственное место, где он взаправду – хоть и на мгновение – был счастлив. – Думаешь, мне проще? – прошептал тот сбивчиво, облизав губы. – Осознавать?.. Понимать? – Что? – отрешённо спросил Гарри, замечая краем глаза, что уже начинает светать. Ещё одна бессонная ночь в его копилке. Надо бы спуститься в лабораторию… – У нас через три часа урок. Я приму ванну и засяду внизу, пока Слизнорт не понял, для чего я на самом деле пользуюсь лабораторией вместо зельеварения, – отстранился он, подхватывая мантию. Но застегнуть не успел. – Что? Я скажу тебе что, Гарри, – интонация стала нарочито резкой. – Понимать, – и рука сжалась на его запястье, – что мне останутся одни лишь воспоминания. Я увижу тебя, я буду помнить, но ты никогда не узнаешь меня, никогда не посмотришь на меня так, как сейчас. Гарри не мог строить из себя дурачка. Во-первых, он не понимал, сколько правды в чужих словах, потому что знал… глубоко внутри знал, что он лишь сиюминутная слабость. Он мог отрицать это, обманываться, но не забыть некоторые детали чужой биографии. А во-вторых, он изначально осознавал, что Альбус будет избавлен от этой участи – чары забвения всё исправят. Профессор, которого он когда-нибудь встретит, не должен помнить его таким. И от этого ему становилось лишь тяжелее. – Я не хочу об этом сейчас говорить. Мне нужна ясная голова, – покачнулся Гарри, недовольно скривившись. – Просто останься, – от горьких ноток в чужом голосе его буквально передёрнуло. – Никогда бы не подумал, что ты столь подвластен чувствам, – церемонно заметил он, отворачиваясь. – Увидимся через три часа, профессор Дамблдор. – Стоять! – мягкость в его тоне тотчас сменилась твёрдостью, но Гарри проигнорировал приказ, застёгивая мантию на ходу. – Мордред, Гарри, я не для этого согласился тебе помогать! – Так не надо было соглашаться, – рыкнул он, обернувшись. – Тебе вообще не надо было вмешиваться! – Я не… – Альбус оборвал себя на полуслове, торопливо отвернувшись. – Я не собирался вмешиваться в твою жизнь. – Знал бы только он, насколько глубоко вмешался в неё и тогда, и теперь. Гарри недовольно передёрнул плечами, обуваясь, а тот снова повернулся, озадаченно потерев подбородок: – Раньше или позже, но тебя бы поймали. – Ты забываешь, что мне уже не семнадцать, и я способен о себе позаботиться. Что, впрочем, и сделал без твоей помощи и наставничества, – машинально ответил он. Проблемы у него и правда были. Например, с тем, как объяснить своё внезапное возникновение в школе. Благо доступ к Выручай-комнате, а затем и к Тайной позволил первое время оставаться незамеченным, пока он приходил в себя после очередного выверта судьбы. – Но я не могу игнорировать видимость, – парировал Альбус, сделав шаг к нему. – И не могу… – Не можешь быть уверен, что я говорю правду? – спокойно спросил Гарри. – Ты не позволяешь мне поверить тебе. – Мои воспоминания не для тебя, и я понимаю, что без этого ты чувствуешь себя слепым котёнком, – с горечью хмыкнул Гарри, заметив отпечаток раздражения в прищуренных глазах. – Ты знаешь обо мне буквально всё, – мрачная тень легла на его лицо, и оно показалось на удивление уязвлённым. – ВОТ что тебя задевает, – заметил Гарри, направляясь к двери, но на пороге остановился, не став оборачиваться, – что кто-то владеет информацией о тебе, в то время, как ты – нет. Я могу… уйти и больше не возвращаться сюда, Альбус. Не хотелось бы продолжать подпитывать слухи, что я твой любимчик. Гарри сам не верил в свои слова, но каждый день они всё быстрее подступали к пропасти. С того самого дня, как Альбус застал его, разъярённого очередным провалом, с маховиком в Запретной секции. Гарри был настолько ослеплён злостью и разочарованием в собственных способностях, что не слышал и не видел ничего вокруг, а вот нынешний профессор ЗОТИ его отлично видел, как и кучу запретных книг, что он безрезультатно проштудировал и раскидал, будто какой-то хлам. «Мистер Поттер, вы ведь понимаете, что мне придётся…» «Делайте что должны, сэр!» – Однако тот тут же отвлёкся: «Что это за модель?» – заинтересованно поднял он маховик, и в глазах заискрилось чистейшее любопытство. А Гарри тогда совершил свою первую ошибку – ляпнул, не подумав: «Моё изобретение». Альбус почему-то не доложил о его заинтересованности в запрещённых искусствах, но Гарри стал ловить озадаченные взгляды профессора, преследующие его повсеместно. И сам поймал себя на том, что наблюдал за ним больше допустимого: теперь он не был всего лишь фантомом и не мог пялиться, когда ему заблагорассудится. Он застрял и телом, и разумом в прошлом, а треклятый маховик запускался лишь в обратную сторону, создавая его очередную проекцию ещё глубже в прошлом. Вот она – нестабильность, с которой он долгое время игрался, считая себя умнее всех. Гарри злился, но прекрасно понимал, что он сам виноват. Множество раз, тестируя модель, он переносился в 1910 и сидел, наблюдая, как преподаёт взрослый Альбус Дамблдор. Сколько раз он провернул этот трюк, Гарри уже не помнил, но в меру осознавал, что вся суета, наведённая вокруг введения в массовую продажу этой модели, верна: использование артефакта подвергает вопросу право на приватность. Он сам следовал за своим бывшим… – кем? Просто профессором? Наставником? Спасителем? Обманщиком и манипулятором? – и видел, чем тот занимался, когда оставался в одиночестве: продолжал изучать свойства драконьей крови, отвечал на письма, просто читал, сидя на подоконнике, стоял перед зеркалом Еиналеж. Однако Гарри не знал, что тот там видел: воскрешающий камень или же… Гриндевальда. Возможно, помощь Альбуса ускорила его интеграцию, но он бы и без этого справился. Да и не было нужды оставаться в школе. Несомненно, он выглядел моложе своих лет, но ему было уже не семнадцать, и вновь сходиться с людьми, делать вид, что он учится, сдавать экзамены – вся эта формальность просто была излишней. Он мог втихаря продолжить свои исследования в доме Поттеров, не страшась ненароком изменить чью-нибудь судьбу. Таким образом избегая ненужных ни себе, ни остальным проблем, а те могли возникнуть как раз с Министерством магии, перед глазами которого лучше было не мелькать лишний раз. И тем не менее проблемы появились в скором времени, когда после шести лет домашнего обучения непонятный потомок Поттеров внезапно поступил на последний курс в Хогвартс. Гарри был охарактеризован и преподнесён магическому сообществу как ребёнок-обскур. Рождение младшего брата, Флимонта Поттера, помогло бедняжке ощутить принадлежность и магическим образом исцелило. Тем не менее Генри[2] решил оставить старшего сына на домашнем обучении для контроля над магическими способностями – такой стала его новая биография. Весьма убедительной, к слову, ибо домашнее обучение волшебников не было редкостью, а его прадед поведал, что в их роду наличествовало несколько обскуров, что оказалось официально зарегистрировано. Вот только любая ложь имеет обыкновение раскрываться, а временные помехи – дело опасное, и Гарри понимал, что ему не стоит расслабляться, считая, что в Министерстве работают одни лишь лентяи да простофили. Рано или поздно они могли взяться за него, и стоило им продолжить копать, как под ударом мог оказаться и его прадед, и директор Хогвартса, который принял его на обучение, и, конечно же, сам Альбус, который впоследствии раскрыл его маленький-большой секрет, но продолжил беречь его. Гарри предпочёл бы пребывать в школе в качестве профессора, а не ученика. Но Генри отринул эту идею, ткнув в зеркало. Отражение вернуло взлохмаченного зеленоглазого юнца, который был похож на потерявшего мамку птенца. О какой должности профессора могла идти речь? Армандо Диппет просто бы рассмеялся и выставил его за дверь. Было ли подобное омоложение следствием нестабильности маховика, Гарри не знал, потому что в форме фантома не видел себя в отражающих поверхностях. С одной стороны, такая внешность была ему только на руку: он выглядел настолько дурашливо-наивным, что заподозрить его в каких-то тёмных делишках – было просто чудовищной ошибкой. С другой – где лучше затеряться подростку, как не в школе? Да и, можно сказать, ему было всё равно, чем заниматься, пока он пытался починить чёртов маховик: школа, по крайней мере, была ему хорошо знакома. Тем более что, испытывая тот, ему по любому потребовалось бы возвращаться на исходные координаты первоначального перемещения, то есть в класс Защиты от Тёмных Искусств. А аппарировать в Хогвартс было невозможно. Посему и порешили: он, несчастный подросток с такой трогательной историей, был зачислен в школу. Конечно же, попал Гарри на факультет Гриффиндора, хотя раздумывал, а не попросить ли шляпу отправить его на Слизерин – ради разнообразия, что ли. Однако посчитал лишним издеваться над собой, да и над бедными слизеринцами – тоже, особенно после замеченной краем глаза платиновой макушки Амбруса Малфоя, как Гарри узнал позже. Распределение протекло по хорошо известному ему сюжету: приветственная речь, радостные голоса первокурсников, переполненные яствами столы… и Альбус Дамблдор, который смотрел на него или же поверх него – Гарри тогда не понял, но, ничуть не смущаясь такого внимания, нахально уставился в ответ. Лишь позже он понял, что в нём привлекло Альбуса: его вымышленная биография. Та, что окружала Гарри флёром загадочности и опасности, в самом начале заставляя прочих однокурсников чураться его, точно прокажённого. Обскуров опасались, что не было новостью. А несчастный, сломленный, запертый из-за собственных магических способностей ребёнок… Чем же он не похож на сестру Дамблдора, Ариану? Гарри лишь мог пожалеть Альбуса, когда ловил неоднозначные взгляды в свою сторону, вот только жалеть себя не позволял. Он категорически не собирался играть с ним в поддавки, участвуя в этом грандиозном представлении чужого комплекса вины. И во время дуэлей, когда птенец легко выворачивался, защищался и наступал, вынуждая Дамблдора отступать, изумление на чужом лице порождало редчайший сорт удовлетворения. Тогда он не задумывался, во что выльются все эти игры в кошки-мышки с профессором. А сейчас понимал, что добровольно ступил не на тот путь и теперь ему предстоит оставить часть себя в прошлом. Возможно, самую важную часть. Возможно, само сердце... – Не опаздывайте, Поттер, – прилетело ему в спину, и Гарри будто очнулся. Вздрогнув, он не стал оглядываться и потянул за ручку: – Разумеется, сэр.***
Амбрус, как обычно, выслеживал Гарри, чтобы встать с ним в пару. Казалось, у всех Малфоев было чутьё на Поттеров, иначе как ему объяснить то, что даже в прошлом он был обречён терпеть внимание очередного представителя этого семейства? И характер у всех был под стать, будто передавался по наследству: подбородок к небу, взгляд исподлобья, грудь вперёд – и Малфой готов покорять мир. Так что Амбрус, быть может, и искал общество Гарри, а вот он сам предпочёл испариться, затаившись за колонной, тем самым избегая не только настойчивого Малфоя, но и требовательного взгляда Альбуса. Тот явно не был удовлетворён их утренним разговором, но, по-видимому, предпочёл выждать, когда Гарри сам соизволит заговорить. Он же был заинтересован в утренней беседе Дамблдора с директором, поэтому разрывался между желанием получить информацию и нуждой не возвращаться к неприятной теме. Однако Альбус на то и есть Альбус – от его внимания невозможно где-нибудь укрыться надолго. – Чего же хотел Диппет? – резко начал Гарри, стоило тому оказаться рядом. – Поговорить об учениках за чашечкой чая, – откликнулся Дамблдор, склоняясь над его плечом. – Ты пахнешь лавандой… «Вот откуда ноги растут», – хмыкнул Гарри про себя, но вслух незамедлительно изрёк: – Не стой так близко. – И еле заметно повёл плечом в сторону Амбруса, который, прищурившись, не сводил с него цепкого взгляда. Безусловно, выжидал, когда профессор отступит, чтобы прилипнуть к нему собственной важной персоной. – Непримиримый упрямец, – еле слышно заметил Альбус, но в голосе опять чувствовалась улыбка. – Поговорим после урока? – После урока у меня изучение древних рун, – скосил он взгляд и вздрогнул, когда чужая ладонь легла на поясницу, медленно скользя вниз, а затем вверх. – О которых ты знаешь всё… – Альбус, ты совсем спятил? – цыкнул он, сделав шаг вперёд, чтобы уйти от прикосновения. – Хотелось бы узнать твоё мнение: в будущем я совсем спятил или чуть-чуть? – ничуть не смутившись, поинтересовался он с толикой баловства и в голосе, и во взгляде. Гарри мог лишь удивляться тому, как некая безрассудность и даже ребячество усиживались в одном теле с блестящим умом и мудростью до самой старости. Старости… – Гарри, ты свободен? – раздался мелодичный женский голосок, и он перевёл взгляд на Виолетту. – Извините, профессор. – Мисс Булстроуд, прошу, встаньте в пару с мистером Малфоем, – в интонации Альбуса тотчас ожили вежливо-поучительные нотки, – чтобы он не заскучал. – Да, сэр, – с неким разочарованием откликнулась та и, бросив на Гарри опечаленный взгляд, направилась к неприветливо взирающему на неё Амбрусу. – Тогда поговорим сейчас. – Альбус сделал шаг назад, заодно потянув Гарри за ткань свитера, и он был вынужден отступить. – Ты хоть палочку в руках держать умеешь?! – раздался возмущённый оклик, и Гарри машинально окинул взглядом Ваблатски, гневно взирающую на своего партнёра, Соломона МакМиллана. – Могу продемонстрировать, – нагло отозвался тот, сверкая белозубой улыбкой. Кассандра вспыхнула, следом закатив глаза. Как раз в этот момент неподалёку Дэлион выставил щит, а Мортимер громко запричитал: – Нет, ну так не годится! – Ударившись о невидимый барьер, заклинание рассыпалось искрами. – Тилилландо! Дэлион легко отмахнулся, задорно рассмеявшись, а Морти резко отступил, когда в него полетело: – Левикорпус. Где-то послышалось шипение, и Гарри перевёл взгляд, заметив подвешенную в воздухе змею. Это мгновенно взбудоражило, пробуждаясь воспоминаниями о показной дуэли с Драко на втором курсе… Казалось, с тех пор прошла целая вечность, а может, и две. Извивающееся в воздухе туловище змеи внезапно начало окаменевать и следом с грохотом упало на пол, рассыпавшись серой массой из пыли и камней, а Гарри еле заметно усмехнулся, вполголоса заметив: – Боюсь, как бы чего не случилось, пока ты отвлекаешься, следя за мной, а не за ними. – Я слежу за всеми, – отозвался тот, но пальцев от его свитера не отцепил, и ладонь вновь легла на поясницу, будто ей было там самое место. – Профессор, – раздался низкий, пронизанный раздражением голос Амбруса, – могу я позаимствовать Гарри для показательной дуэли? Гарри еле слышно выдохнул, ощущая прожигающее ткань тепло чужой руки, но пошевелиться не мог. Будет потом, что рассказать Драко. – Чем вас не устраивает мисс Булстроуд? – справился Дамблдор, слегка склонив голову набок. – Она… – Малфой запнулся, сверля Гарри возмущённым взглядом, словно он был в чём-то виноват, – не имеет достаточных навыков, чтобы противостоять мне. – Вот как, – с арктической холодностью изрёк Альбус, и Гарри резко вмешался, разводя руками: – Я уже выполнил сегодняшнюю квоту, Амбрус. – Не против, если вашим партнёром стану я, мистер Малфой? – словно не услышав его, предложил Альбус и плавно отстранился, шагнув вперёд. Тепло ушло вслед за соскользнувшей ладонью, и Гарри машинально последовал за ней, но тотчас остановился, наблюдая, как дуэлянты встали друг напротив друга, поднимая палочки в признаке готовности. Хотел бы он сказать, что представление будет показательным или хотя бы любопытным, но не прошло и десяти секунд, как Малфой уже летел через весь зал, тут же приземляясь с ошалелым видом и расползающимся по бледной коже румянцем на извечно используемый Альбусом зеленый диван. Гарри настолько привык к этому, что мысленно нарёк это кресло «подушкой безопасности Альбуса Дамблдора». – Вы, мистер Малфой, вновь совершили ошибку, – с лёгкой улыбкой заметил Альбус, отступая по кругу. – Первую? Вы застали меня врасплох, сэр, – парировал тот, с лёгкостью соскочив с дивана. – И эту тоже, – кивнул Дамблдор. – Но в вашем случае актуальна и четвёртая. Кто знает какая? – обратился он к притихшим, но улыбающимся студентам. – Нельзя недооценивать своего противника, – подала голос Виолетта. – Правильно, мисс Булстроуд, – показательно хлопнул в ладоши Альбус. – А теперь, мистер Малфой, если урок был вами усвоен – встаньте в пару и продолжайте работать над своими ошибками, ведь, несомненно, в будущем вы пророчите себе величие. Похоже, только Гарри уловил в этих словах ироничную насмешку, что было неудивительно – среди них всех только он знал Альбуса Дамблдора настолько хорошо, чтобы уловить мельчайшие изменения чужой мимики. Малфой же, стряхнув с мантии невидимую пыль, принял всё за чистую монету и с довольной улыбкой на губах продефилировал мимо всех к Виолетте, галантно предложив ей продолжить их даже ещё не начавшийся «спарринг». Гарри, едва заметно покачав головой, осклабился и ощутил лёгкое движение воздуха рядом. – Возмутительно. Нам никак не дают поговорить, – с неким разочарованием протянул Альбус, заняв прежнее место. – Возможно, не судьба? – облизал он губы, прижавшись спиной к стене, дабы избавить Дамблдора от искушения. Да и себя тоже. – Тем не менее то, что ты здесь оказался – это точно судьба, – с хитрым прищуром заметил Альбус, слегка привалившись плечом к стене. – Говори тише. – Полог, – покрутил он пальцем по кругу. – И у нас есть ещё один день, потому что я снова провалился, – заключил Гарри, наблюдая, как МакМиллан вновь заигрывает с Ваблатски. И этот провал стал горькой пилюлей, отравившей сегодняшний день. Со временем в своей работе он заделался перфекционистом и то, что у него столь длительное время – аж пять месяцев – ничего не получалось, выбивало Гарри из колеи. Он сомневался в своих знаниях, в навыках артефактора, в правильности расчётов, в положительном исходе… Да буквально во всём! – Ты хочешь быстрее вернуться, но отказываешься от моей помощи, разве это не показатель того, что ты не хочешь никуда возвращаться? И что это за логика такая? Для отказа от помощи у него было слишком много причин, которые он не собирался пояснять Дамблдору ни сейчас, ни позже. Чья помощь бы ему пригодилась, так это Амбруса и Максимуса Нотта, но Гарри понимал, что цена тому будет просто астрономической. К тому же он сомневался в их навыках и не мог сказать с уверенностью, что от них вообще будет хоть какой-то прок. А вот в способностях Альбуса Гарри, напротив, нисколечко не сомневался, но тем не менее принять его помощь не мог. Он скрестил руки, недовольно скосив взгляд. И как у Дамблдора получалось переиначить всё так, что и правда казалось, будто он сам тянет время, лишь бы остаться здесь подольше? – Ты молчишь потому, что я прав, – улыбнулся Альбус краешком губ, но светящиеся во взгляде понимание рассердило Гарри. Что он мог понимать? – Но не хочешь этого признавать. – Ты хоть слышишь себя со стороны? – раздражённо начал Гарри. – Осознаёшь, что ведёшь себя как капризный ребёнок? Куда ты засунул своё «ради общего блага»? – Альбус дёрнулся, а губы ещё больше скривились, гранича с отвращением, но Гарри, не обратив на это внимания, продолжил: – Или тебе плевать, что будущее может измениться до неузнаваемости? Я даже не смогу постичь ущерб, который нанес, Альбус! И, конечно же, Гарри больше всего злило, что виноват в этом исключительно он сам. – До сих пор ты ни во что не вмешивался, не пытался ничего изменить, – парировал Дамблдор. Брови сошлись на переносице, придавая ему несколько озадаченный вид. – Мне и не нужно напрямую вмешиваться. Тебе ведь знаком термин «нерожденный»? – с безрадостной усмешкой махнул он рукой. – Да, Гарри, знаком. Не нужно говорить со мной, как с несмышлёным мальчишкой, – со вздохом протянул он, но выглядел именно так – как раздосадованный ребёнок. – А ещё я понимаю, что могут быть последствия и для твоего возвращения в будущее: например, преждевременная старость и смерть. Какова вероятность того, что на твой нынешний возраст не наложится это время, преждевременно состарив, и ты впоследствии не умрёшь? «Такая же, как и та, что меня не заключат в Азкабане из-за несанкционированного путешествия. Пусть и в целях эксперимента». – Значит, мы хоть в чём-то согласны, – кивнул он. – И в чём же? – вскинул Альбус брови, настороженно взирая на Гарри. – Что я на правильном пути. – Так вот что ты задумал? Помереть по своему возвращению? Гарри сцепил зубы, гневно глянув на него. Эти разговоры велись уже две недели, и у него заканчивались все весомые аргументы, чтобы вразумить Альбуса. – Воспоминания обо мне исчезнут – я об этом позабочусь. – Я отказываюсь от стирания памяти, – категорично заявил он. – Альбус, – предостерегающе начал Гарри, но тот не позволил ему договорить: – Это не обсуждается. – Нам лучше не видеться какое-то время, – еле слышно заключил Гарри, отделяясь от стены. – Всё это неправильно, и ты прекрасно всё понимаешь, как и я, но отказываешься прислушиваться к голосу рассудка. Это слепит тебя, как, впрочем, и меня. Мы не способны видеть всё… в перспективе. – Уже поздно, тебе не кажется? – прошептал он, встав за спиной. – Что изменит то, что ты отдалишься от меня? Или будешь спать в общей спальне? Что мы будем жутко скучать по друг другу? – Завтра у меня собеседование в Министерстве магии, – проигнорировал Гарри его слова, ощущая, как сердце ёкает, а внутри что-то болезненно обрывается. – Прощупаю почву. А там по обстоятельствам… – То есть ты всё уже для себя решил? Решил ли он всё для себя?.. – Урок окончен, профессор, – громко произнёс Гарри, указывая подбородком на висящие поодаль часы. Альбус помрачнел. Сунув руки в карманы брюк, он так и остался стоять, привалившись к стене, когда чётко известил всех: – На сегодня все могут быть свободны, – в его тоне было больше резкости, чем обычно доминирующего добродушия, лёгкой самоиронии и любезности, конечно же. Гарри не стал тормозить, боясь, что Альбус попросит его публично задержаться. Подхватив свою сумку, он направился одним из первых к выходу, но всё же обернулся на пороге. Уж лучше бы он этого не делал… Сглотнув, Гарри стиснул лямку и резко отвернулся, тотчас пошатнувшись, когда столкнулся плечом с проходившим мимо Амбрусом. Тот озадаченно уставился на него, но Гарри не стал извиняться, быстрым шагом направившись вдоль коридора, сбегая от наполненного горечью и тоской взгляда. Хотел бы он никогда не увидеть своего отражения в этих глазах. Хотел бы…***
Мир тесен, а магический – в сто крат. Дэлион сощурил глаза, когда Гарри прошёл мимо, и еле слышно присвистнул: – Неужели собираешься ночевать в общей СПАЛЬНЕ с нами, плебеями? – Размести об этом объявление, – усмехнулся он, упав на соседнее кресло и вытянув ноги. Дэлион Пруэтт являлся одним из немногих, с кем Гарри позволял себе общаться более тесно, чем с остальными. Конечно, дружбы с возможным предком Рона он не мог себе позволить, но иногда устоять перед желанием просто пообщаться было чрезвычайно сложно. Особенно в Хогвартсе. Среди этих стен ему слишком сильно не хватало Рона и Гермионы рядом, и Гарри понимал, что неизбежно обзаведётся временными спутниками, которые возместят эту потерю. – Уже, Поттер, уже, – хлопнул его по плечу Морти, усевшись в третье кресло. – Ты меня уделал сегодня, – с шутливым недовольством протянул тот. – Снова. Мог бы поддаться ради приличия. – А затем резко повернулся к Пруэтту и возмущённо заявил: – Как и ты, говнюк. – В таком случае мне бы пришлось палочку и вовсе не вытаскивать, – пожал плечами Гарри, откинувшись на спинку кресла, а Дэлион весело добавил: – А тебе, Морти, – руки из задницы достать. – Какая невиданная жестокость, – трагично изрёк Лонгботтом и тряхнул копной каштановых волос. Студенты стали подтягиваться в гостиную, и Гарри вздохнул, устало потерев глаза. В последнее время зрение опять начало падать. Первое время он держался особняком, что не изменяло его сути – люди продолжали тянуться к нему как по волшебству. Гарри не хотел прослыть грубияном и тем более кого-то обидеть своим категоричным отказом, поэтому просто избегал шумных собраний, проходящих вечеринок и прочих гриффиндорских мероприятий, где ему бы пришлось тесно общаться со всеми, а списку кандидатов для стирания памяти расти. Безусловно, он доверял чарам забвения, но знал, что некая червоточина всё равно оставалась, – так объяснили это родители Гермионы, когда та вернула им память. Они не помнили своей дочери, но глубоко внутри переживали потерю, вот только никак не могли припомнить, что именно утратили. Поэтому Гарри не хотелось прикипать душой к этим людям, а ещё меньше – чтобы они прикипали к нему. Так что привилегия в виде собственной спальни, хоть и маленькой, но позволяющей ему уединиться, помогала избегать коллектива. Гриффиндорцев, само собой, мало пугало его прошлое обскура, и вскоре у него появилась кровать в общей спальне вместе с заявлением, что, дескать, они не страшатся возможных проявлений обскури, поэтому «спи с нами, Гарри!». Это, конечно, было мило, но он предпочитал уединение собственной комнаты, где к тому же мог продолжать свои изыскания без лишних глаз. Сегодняшний день был исключением. Потому что, останься он там, и Альбус… – О, Гарри! – раздался за спиной мелодичный голосок Лукреции. Гарри закатил глаза, а Мортимер хмыкнул, потирая руки, будто собираясь наблюдать за чем-то очень увлекательным. – Твоё обезоруживающие заклинание до безумия красиво, – буквально пропела она, а Лонгботтом тотчас сменил предвкушающую улыбку на гримасу негодования: – О Мерлин! Да это было всего лишь заклинание Разоружения, Лу. – И оно было прекрасно – не спорь. Столь изящно, мгновенно и… очень опасно, – мечтательно возразила она. – Сколь грациозно ты полетел назад, – добавил Дэлион, ухмыльнувшись и отбив подушку, которая следом полетела в него. – Подпевала, – пробурчал Лонгботтом. – Ты так мне и не ответил, – Лукреция с лёгкостью примостилась на подлокотнике его кресла, поглядывая с очаровательной улыбкой на устах. – Письмо? – озадаченно скосил глаза Гарри. – Какое из? Она задумчиво вытянула губы бантиком, похлопав себе по локтю. Если бы Лукреция не была столь очаровательно-забавной, стала бы до безобразия раздражающей, но злиться на неё было просто преступлением. Шафик не прекращала слать ему любовные письма с ноября, а Гарри уже не знал, куда их складывать и как ему объяснить ей, что его сердце… немножко занято. Потому что, скажи он откровенно, и девичья душа потребует от него правды насчёт личности таинственной возлюбленной, которая посмела её опередить. Он, разумеется, мог с лёгкостью соврать, но отвергнутые женщины страшны в гневе – это Гарри знал не понаслышке. Поэтому он предпочитал избегать острых углов, просто пуская ей пыль в глаза и уходя от точного ответа. Другими словами, он ломался. – Гарри Поттер, – послышалось за спиной, и Гарри утомлённо вздохнул. Даже в качестве «Мальчика, который Выжил» он не был столь популярным, как сегодня. – Староста? – улыбнулся он наимилейшей из своих улыбок, но Крауч удостоил его немигающим взглядом, означавшим: «Лучше не создавай мне проблем», и отчеканил: – Тебя просили немедленно явиться в кабинет директора. Гарри изумлённо уставился сначала на Обелиуса, затем на Морти, но тот лишь вернул ему такое же удивлённое выражение лица. Что Диппету могло понадобиться вечером? Лукреция расстроенно вздохнула, легко соскользнув с подлокотника: – Буду ждать от тебя письмо, Гарри, – растянула она тонкие губы в улыбке и вновь сверкнула ямочками на щеках. – Не задерживайся, – подытожил Крауч и отошёл к ожидающей его группе, тотчас начав о чём-то разглагольствовать. – Так, я пошёл, – вздохнул Гарри, понимая, что тихая ночка ему сегодня явно не светит, разве что Диппет тоже хочет распить чаю да поговорить об академических успехах. – Возможно, мы не уснём до твоего возвращения, – кивнул Дэлион, но выглядел он озабоченным. – На мне ещё висит эссе для Бонам. – И для Слизнорта, – кисло добавил Мортимер. – Если не вернусь – не поминайте лихом. – Гарри слабо улыбнулся, и в него полетела очередная подушка. Шустро поймав её, он вернул подачу Дэлиону и выскочил из гостиной. Каждый коридор и закоулок в школе он знал наизусть, а тихое шебуршание портретов отвлекало от невесёлых мыслей. С утра директор вызвал Альбуса, сейчас – самого Гарри. Могло ли это означать что-то большее, чем просто формальный визит? Мог ли Альбус утаить от него истинную причину приглашения? Стоило ему завернуть в пролегающий к директорскому кабинету коридор, как он врезался во что-то мягкое и тотчас оказался прижат к стене. Огни погасли, и Гарри задержал дыхание. Свежий аромат мороза, мяты и горькой лимонной цедры защекотал ноздри, и он прикусил губу, ощутив обжигающее дыхание около уха. – Значит, Диппет меня не ждёт, – выдавил Гарри, положив руки поверх плеч Дамблдора, – и волноваться было абсолютно не о чем. – Зато жду я, – шепнул Альбус и зарылся лицом в его волосы, застывая неподвижным изваянием. – Я устал и хочу спать, – тихо возразил Гарри, не находя в себе сил оттолкнуть его, потому что самому до ужаса хотелось прижаться к пышущему теплом и уютом телу. – Тогда пойдём спать. – А моё мнение тебя не интересует? – покачал он головой, но улыбки сдержать не мог. Да, Альбусу никогда не было важно его мнение: ни сейчас, ни когда он решил сделать из него оружие против Волдеморта. – Если бы ты не лгал своим отказом, я бы принял твою позицию, – понизив голос, заявил тот и, сделав шаг назад, потянул за собой Гарри. – Разумеется, я лгу, – раздражённым шёпотом парировал он, собираясь вырвать ладонь, так как ясно понимал, куда Альбус его ведёт. – А ты душишь меня всем этим, – вместо того чтобы вырваться, Гарри неопределённо взмахнул рукой в воздухе, услышав недовольное ворчание портретов, оставшихся в темноте. – Никогда бы не подумал, что вы, профессор, настолько эгоистичны, – под конец фыркнул Гарри и был утянут внутрь кабинета Защиты от Тёмных искусств. Огни в коридоре тотчас зажглись, но дверь тут же хлопнула, а Гарри оказался вдавлен в неё недовольным с виду Дамблдором. – Я не могу ничего с собой поделать, – вкрадчиво протянул он, но закончить не успел: Гарри мгновенно выхватил палочку, а в следующую секунду Альбус отлетел к стене, врезавшись в книжный стеллаж. Тот заскрипел, и несколько пергаментов свалилось с полки, упав на пол. – Тогда сделаю я, раз ты не способен, – прошипел Гарри. – Не расслабляйтесь, профессор, ведь никогда не знаешь, кто друг, а кто враг. Шумно выдохнув, Дамблдор медлительно отделился от стеллажа и поморщился, размяв плечо: – Ты мне явно не враг, – покачал он головой. Голубые глаза смотрели с предельной искренностью и лучились сожалением, но Гарри в ответ лишь усмехнулся. В своё время он думал так же. Искренне считал его наставником, великим волшебником и просто достойнейшим из встречавшихся на его пути людей… И что же из этого вышло? Слепая вера – явный недостаток. Поэтому и случилось то, что случилось. Уже давно Гарри не мог винить профессора в уготовленной себе судьбе, потому что не видел в этом Альбусе Дамблдоре того – седоволосого, окутанного туманом грусти – как сейчас он осознал – мыслителя с душой ребёнка, прячущегося за половинками своих очков и извилистыми рассуждениями. И именно в этом крылась проблема. Гарри отделился от двери, стремительно развернувшись и собираясь уйти, но та тотчас сверкнула рыжеватым светом, запечатываясь. Он понимал, что не может разгромить кабинет, не может выломать дверь без того, чтобы не привлечь лишнее внимание, и остался стоять, смотря на неспешно исчезающий шов чар. – Просто пойдём спать, – устало попросил Альбус за его спиной. – Ответь мне честно, – торопливо заговорил Гарри, заранее страшась ответа, – твоя эмоциональная привязанность ко мне – это последствие печали о Гриндевальде?.. Воцарилась тишина, а он не спешил её разрывать, прислушиваясь к биению собственного сердца. Оглушительный ритмичный стук, казалось, отдавал пульсацией в висках. Сейчас даже под угрозой смертельного заклятия Гарри бы самому себе не признался, что панически боится обернуться и увидеть положительный ответ в чужих глазах. Заметить его смятение. Его боль. – Ты и об этом знаешь, – наконец, глухо заключил Альбус. – Как много? – Достаточно, чтобы правильно истолковать твой взгляд тогда в библиотеке; достаточно, чтобы верно интерпретировать твоё внимание, хотя сначала оно и правда было интересом преподавателя к чудаковатому ученику с уникальным маховиком времени, – сдержанно ответил Гарри, хотя эта невозмутимость была лишь поверхностной. Соскоблить верхний слой – и он был одним сплошным комком нервов. Напряжение росло, ибо Альбус не торопился ничего отрицать, а Гарри всё больше убеждался, что был на правильном пути. – Почему ты никогда не упоминал об этом?.. – Что ты видишь в зеркале? Оба вопроса прозвучали одновременно, и вновь повисла удручающая тишина. Гарри слышал мерное тиканье часов, потрескивание пламени в камине, еле различимое завывание ветра за окном, его частое дыхание… – Чего же желает твоё сердце, Альбус? Он медленно развернулся. Дамблдор стоял около камина вполоборота и немигающим взглядом смотрел на языки пламени. – Я не ходил к нему в последнее время и не знаю, – изрёк тот, но глаз от огня не отвёл. – Тогда, может, сходим вместе? – с ядовитой усмешкой поинтересовался Гарри, зная заранее, каким будет ответ. – Не стоит, Гарри. Смотрясь в зеркало, можно потерять… – Связь с реальным миром и сойти с ума, – закончил за него он. – Я прекрасно знаю это, потому что когда-то сам сидел часами перед ним. Ты заглядывал в него десятки раз. Одним больше, одним меньше – ничего не изменится. Идём. Альбус не показал своего удивления, по-прежнему потерявшись взглядом где-то в огне. – Я не хочу, – повторил он. – Распечатай дверь, – процедил Гарри, мысленно добавив: «Трус!». Зря он начал эту тему. Зря. По внутренностям будто раскалённым железом прошлись, как заныло под рёбрами от осознания собственной правоты. Гарри боялся говорить с ним об этом, боялся понять, что всё сказанное им окажется пустышкой. Хотел бы он обмануться, но не мог: возможно, Альбус и правда к нему что-то испытывал, но главным определением здесь было «что-то» – явно не любовь. Не ту самую, которую Гарри ощущал глубоко в себе, будь она проклята. – Я взорву дверь, Альбус! – рыкнул он, гневно сверкнув глазами. – А тебе придётся разбираться с последствиями. – Ты не сделаешь этого, иначе я расскажу директору, как совратил тебя, и угроблю свою жизнь, – сухо парировал он, наконец удостоив Гарри вниманием. – Я совершеннолетний по магическим законам. А ты сумасшедший! – Ты мой ученик, и моя репутация всё равно пострадает. Давай не будем делать друг другу больнее, – выдохнул он, сделав шаг к Гарри. – Ты прав. Я не совсем уверен, чего именно желает моё сердце, и не хочу визуальных тому подтверждений. Гарри прикрыл на мгновение глаза, пытаясь собраться с мыслями. Ему огромных усилий стоило держать себя в руках, не поддаваться влиянию эмоций, которые бушевали внутри и никак не желали утихать. – Давай не будем глубже вязнуть в этом болоте, – твёрдо изъявил он, впиваясь ногтями во внутреннюю сторону ладони. – Я медлил с этим. Хотел сказать тебе ещё позавчера, но… И вчера тоже не успел, – «или не захотел» – мысленно добавил он. – Я знаю о тебе многое, знаю, кого, даже будь вы врагами, ты будешь любить всю жизнь; знаю, что ты цепляешься за меня из-за собственных страхов, так как, возможно, чувство одиночества отступает, когда мы вместе. Я знаю – я это чувствую. Но ты меня не любишь… Альбус. Не любишь, но не позволяешь уйти. Голубые глаза тоже на мгновение прикрылись, словно в немом согласии, а рука легла на спинку кресла, и Гарри видел, как напряглись впившиеся в обивку пальцы – до побелевших костяшек. Он еле слышно выдохнул. Глаза почему-то щипало. Коснувшись рукой лица, Гарри заметил оставшиеся от ногтей следы, который теперь алели, наливаясь под кожей кровью. Шаг дался тяжелее обычного, будто ноги одеревенели, но поступь оставалась твёрдой, хоть и медлительной. Он приближался к Альбусу, а тот молчал, выжидающе и даже как-то церемонно наблюдая за ним. Встав вплотную, Гарри протянул ладонь и нежно коснулся щеки, точно в попытке запомнить его таким. Он провёл пальцем вдоль скулы, ласково очерчивая её, а у виска запустил руку в волосы, следом накрывая его губы своими. Альбус еле слышно выдохнул, приоткрывая рот и мучительно медленно отвечая на поцелуй. Не спеша, томительно растягивая эту прелюдию, Гарри прикусил его нижнюю губу, дотронувшись до неё языком, и запрокинул чужую голову назад, сжав волосы в кулаке. Проникая языком внутрь горячего рта, он углубил поцелуй, смакуя и растягивая будоражащее кровь наслаждение вместе с рождающейся в сердце тоской; с жадностью и настойчивостью цепляясь за чужой язык, он почувствовал, как Альбус обхватил его обеими руками за талию, требовательно прижав к себе, и шагнул вперёд, заставляя того пятиться, пока за спиной не оказался письменный стол. Гарри ласкал, покусывал, зализывал его губы, тотчас превращая невинный поцелуй в жадное сношение языков, и вновь выныривал из этого омута, чтобы ласково коснуться слегка припухших губ, пока не ощутил, как кожа болезненно горит, так как Альбус возвращал каждую ласку с тем же упоением и жадностью. Гарри потерял счёт их поцелуям, а когда осознал, что Альбус приподнимает его за бёдра, теснее прижимая к себе, мгновенно понял, что он снова переступает черту, снова оттягивает неизбежное, потому что слишком слаб духом; понял, что опять утопает в нём, как в трясине… – Это моё прощание, – резко отстранившись, хрипло отозвался Гарри. Буквально с болезненным треском, будто отлипая, он отдирал свою кожу от его. – Я попрошу, чтобы меня перевели во вторую группу, к Вилкост, Альбус, – добавил он, сглотнув. Ком в горле становился плотнее, и Гарри спешно отступил, нервно поправляя смятую и кое-где задравшуюся мантию. Тот молчал, не говоря ни слова, и Гарри неуверенно поднял взгляд. Глаза Альбуса были закрыты, а на лице играли желваки. – Отмени чары, пожалуйста, – еле слышно попросил он, боясь, что голос дрогнет, боясь, что не выдержит, боясь, что, вместо того чтобы уйти, сделает шаг вперёд и не сможет уйти уже никогда. Ему хотелось кричать, хотелось орать до разрыва связок, до звериного потрескивающего хрипа, до момента, когда горло заклокочет, а затем перестанет издавать хоть какие-то звуки и его криком станет абсолютная тишина. Мановение руки, и с тихим шипением дверь распечаталась и даже приветливо распахнулась, но Гарри показалось, что это земля под ногами разверзлась, приглашая его спрыгнуть в бездну. Покачнувшись, он стиснул зубы и сжал кулаки, чтобы не ощущать, как вздрагивают пальцы. Благодарить Гарри не стал, быстрым шагом направляясь к выходу, и лишь там, на безопасном расстоянии, смог замедлиться, а после и вовсе остановиться, чтобы, придерживаясь за косяк, поспешно сказать: – Спасибо вам за всё, профессор. – Это не конец, – приоткрыл тот глаза, на дне которых плавали растопленные льдинки, о чьи края по-прежнему можно было смертельно порезаться. – Не конец, Гарри. Гарри лишь печально улыбнулся и, отвернувшись, шагнул в полумрак коридора. Дверь за спиной незамедлительно захлопнулась. «Это конец».