куда уходит детство

      — Защищайтесь! — звонкий голос разнёсся по всей площадке, и Юля вздрогнула. Ромашка, с которой она игралась, выскользнула из рук, и поймать её не получилось. Она нахмурилась.       Воспитательница — они сидели на скамейке вдвоём, пока остальная группа носилась вокруг, — вдруг легонько дотронулась до её плеча.       — Юленька, держи, не расстраивайся.       На протянутый букетик — из тех же ромашек — Юленька, задумавшись, покачала головой.       — Спасибо, Маргарита… — она запнулась, не вспомнив отчества, которое специально несколько раз проговаривала у себя в голове, чтобы не забыть, и потупилась.       — Можешь звать меня просто Марго, милая.       Марго — красивое имя, хотела бы Юля себе такое — улыбнулась. Юля почувствовала себя увереннее.       — Спасибо, Марго, но я сама нарву.       Когда утром Марго встретила Юлю с мамой перед воротами детского сада, Юле почудилось, что она увидела самую настоящую фею — с белоснежной кожей, волосами ещё более белыми, чем снег, нежно-голубым платьем и волшебной улыбкой, отгоняющей все несчастья. Марго показалась воплощением спокойствия и надёжности, и нервничающей перед знакомством с новыми людьми Юле стало немного легче.       К сожалению, нервничать она не перестала, и всё свободное до сих пор время провела рядом с волшебницей, боясь с кем-либо заговорить.       Сейчас ей захотелось отойти от своей спасительницы ненадолго — и не ради цветов. С ними она уже наигралась.       Неподалёку от усеянного животными из шин участка столпилась группа ребят: мальчишки, в основном, и пара девчонок. Никого за день Юля запомнить не успела, но это перестало её волновать в тот момент, когда она поняла, на что — на кого — они смотрели.       Её догадка оказалась верна: звонкий голос, испугавший её, принадлежал девочке, которая дралась. Одного этого факта было достаточно, чтобы шокировать Юлю, но незнакомка на этом не остановилась. Дралась она с двумя мальчиками — темноволосым, чуть крупнее неё, и тощим рыжим — и все трое использовали для боя длинные изогнутые ветки.       Мама заверяла её, что дети в этом районе не отличались от детей района, из которого они переехали, но в их районе никакие девочки не дрались ни с какими мальчиками. И тем более — девочка умудрилась выхватить чужие ветки и с довольным видом сломать их — не побеждали в неравной схватке, отделавшись лишь растрёпанными волосами.       Ребята загомонили и зааплодировали, но победительнице не было до них никакого дела: она бросила ветки на землю и вышла из шумного кружка зрителей. На Юлю, вставшую у неё на пути, она посмотрела с нечитаемым выражением лица.       Юля глубоко вдохнула и возмущённо выпалила:       — Девочкам нельзя драться!       — И почему же? — немедленно спросила драчунья, поморщившись, будто съела что-то кислое.       — Это опасно!       — А мальчикам, значит, не опасно?       — Мальчики — это другое!       — Почему?       — Потому что так говорят взрослые!       — А мои взрослые так не говорят.       — Не верю!       — Ну и не верь.       Юля скрестила руки на груди.       — Принцессы не дерутся, — важно озвучила она неоспоримый аргумент.       Девочка фыркнула.       — А я и не принцесса. Мы в рыцарей и драконов играли.       — Рыцари и драконы — мальчики!       — Это тебе опять взрослые сказали?       — Это мне сказки показали, дурочка!       — Плохие, значит, сказки! Сама дурочка!       — Да как ты!..       Девочка, проигнорировав её, развернулась и ушла в сторону песочницы.       К Марго Юля вернулась, сдерживая злые слёзы и букет смятых ромашек в руке.       И примерно так — в первый же день в новом садике — она и обзавелась заклятой врагиней, с которой её за два последующих года не смогла помирить даже святая Марго Батьковна.       Юля улыбается воспоминаниям и подходит к растекшейся по парте светловолосой девушке. Первая в их университетской жизни пара позади, первая перекличка — тоже, и Юля, положа руку на сердце, ожидала от первого учебного дня всё, кроме того, что, собственно, произошло.       — Как тесен мир! — нарочито бодро тянет она, остановившись. — Скучала, рыцарка моя?       Обречённость во взгляде, которым Макарова её награждает, читается невооружённым глазом и сопровождается выразительным вздохом.       — Истосковалась совсем, ваше высочество, — скорбным голосом подтверждает она и встаёт с места, чтобы посмотреть на Юлю сверху вниз.       Юля, привыкшая быть выше, цокает и смотрит осуждающе.       И тут же бросается её — повзрослевшую, неизведанную, незнакомую почти, но такую родную — обнимать.       Не оттолкни, умоляю.       Лера её в своих объятиях сжимает с готовностью, и жизнь обретает смысл.       Отстраняется Юля неохотно. Смотрит на Леру и чувствует, что насмотреться не сможет ещё очень долго.       — И не надо ваших высочеств, нам не по пять лет уже, — замечает запоздало — не то чтобы она против такого обращения — не то чтобы у неё от такого обращения только что сердце не пропустило пару ударов — но уговор, заключённый во втором классе, всё ещё есть уговор.       Давным-давно радость от того, что они выпустились из садика и никогда больше подруга подругу не увидят, довольно быстро сменилась чистейшим негодованием, когда они оказались в одном классе.       Когда полтора года спустя недостойная того, чтобы зваться по имени, Макарова повздорила с группой одноклассников — или наоборот, Юля так и не разобралась — и стала защищаться своим любимым атакующим способом, Юля разозлилась. На всех и сразу. На Макарову — потому что нельзя так безрассудно лезть в драку, сколько можно повторять, до добра не доведёт; на одноклассников — потому что как они посмели.       Когда Лера поняла, что на взбесившихся мальчиков налетело что-то не менее взбешённое, то удивилась; когда распознала во взбешённом сгустке энергии принцессу Пчёлку, удивление дошло до критической отметки — и превратилось в пшик.       Когда, получив нагоняй от классной руководительницы и приказ привести родителей в школу, они сидели в школьном дворе, в ссадинах и испорченной школьной форме, препираться не было ни сил, ни желания.       — А говорила: «не дерись, не дерись», — пробубнила Лера, не выдержав непривычной тишины. — Принцесса, тоже мне.       — А что, неправильно говорила? — Юля в сотый раз недовольно расправила складки на юбке. — Подрались и влипли, оно нам надо было? Принцесса из меня теперь никакая, принцессы в разборки не лезут, сидят себе в роскошных дворцах и живут спокойно. А всё из-за тебя.       — Ты сама полезла.       — Так ты одна не справлялась! — Юля вскочила со скамейки и топнула ногой. — Их было больше, а мы ещё и виноватые. Несправедливо.       Несправедливость несправедливостью, а мальчикам досталось больше: достойного отпора они не ожидали, тем более двойного, тем более от Пчёлкиной с её репутацией хрупкого цветочка — той самой Пчёлкиной, о которой они так нелестно отзывались перед тем, как Лера решила поставить их на место. Хоть что-то приятное.       — Ты, кстати, классно дерёшься, — задумчиво произнесла тогда Лера. — Не хочешь к рыцарям присоединиться?       — Опять ты за своё! Я девочка.       — Но от принцессы ты уже отказалась! Будешь, значит, рыцаркой, а не рыцарем, в чём проблема? Рыцарки — девочки. Или рыцарессой вообще, чтобы как «принцесса».       Юля изумлённо на неё уставилась.       — А такие существуют?       — А я, по-твоему, кто? Не рыцарь ведь, по твоим же словам.       Звучало резонно.       — Значит, рыцарки, — постановила Юля. — Мне нравится больше, чем рыцарессы.       Лера тоже поднялась со скамейки, окинула её оценочным взглядом и протянула руку.       — Мир?       Юля улыбнулась.       — Перемирие.       И пожала её.       И примерно так — неожиданно для них самих — их заклятая вражда начала превращаться в заклятую дружбу, а место детских сказок в Юлиной голове заняли легенды о рыцарях круглого стола — увлекательные настолько, что она без конца сетовала на то, что не была знакома с ними раньше. Лера говорила, что она виновата сама, и была, в общем-то, права.       К окончанию начальной школы они прошли рука об руку, неразлучные и неделимые, — и тем больнее по ним ударил вынужденный переезд Макаровых в Москву. Что-то по работе отца — вот и вся информация, прощайтесь, девочки, хватит с вас.       И если шести лет знакомства оказалось достаточно для формирования казавшейся неразрывной связи, одиннадцати лет жизни оказалось недостаточно для того, чтобы эту связь поддерживать, находясь в сотнях километров подруга от подруги.       Они пытались — не получилось.       Когда Юля, Москву чуть ли не возненавидевшая, решилась в неё же поступать, она подумала о Лере. О том, что они могли бы найтись снова, сойтись на почве детской привязанности и общего прошлого, познакомиться заново и попытаться подружиться — потому что Лера, несмотря на отсутствие в её жизни, осталась важной её составляющей, потому что Лера просто не могла измениться в худшую сторону, потому что Юля скучала, и ей не нужны никакие другие причины. О том, что она Макарову из-под земли достанет, но они поговорят хотя бы разок и расставят все точки над и — вдруг тогда отпустит.       Как можно было проглядеть заветное имя в списке абитуриентов журфака МГУ, Юля не знает. Не ожидала, не надеялась и не искала? Пожалуй.       Лера, несмотря на невозмутимый внешний вид, удивлена и рада не меньше — и это если в цензурных выражениях — и Юле плакать хочется от осознания, что она её понимает, чувствует даже. Спустя столько лет.       — Ну, до высочества ты теперь не дотягиваешь, согласна, — тем временем невозмутимо сообщает рыцарка без страха и упрёка и проводит ладонью над своей головой.       Вот же ж.       Завтра Юля наденет обувь на самой высокой платформе, чтобы утереть нос некоторым зазнавшимся личностям, но сейчас —       сейчас Юля счастлива, и поэтому смеётся в ответ на глупую шутку.