Пропасть

      Уэмбли — это буйство шума. Он подавляет, особенно после 18-ти месяцев локдауна. У Харри кружилась голова — из-за адреналина или из-за обезвоживания, или из-за и того и другого сразу — и он опустился на скамейку в раздевалке. Он весь покрылся потом, и в ушах все еще звенело от криков сокомандников и зрителей. Казалось, будто победа все еще цепляется за него, липкая, материальная.       Механическими движениями Харри снял промокшую форму. Потом будет время, чтобы подумать, сейчас его нет. Подобная отрешенность, пустота — редкость; это момент неизвестности перед неизбежной тревогой о следующем матче. Он может это чувствовать только сейчас, держа где-то в глубоком тайнике своего сознания, где-то за слоями усталости, боли и голода. Это тяжелое, интуитивное ощущение, так хорошо ему знакомое, которое он достаточно часто испытывал в своей карьере.       Он перешагнул через разбросанные носки, щитки и пустые бутылки из-под воды и пошел в душ. Хендерсон все еще давал интервью, его северный акцент слабо слышался где-то в глубине коридоров. Остальные, должно быть, ждали их где-то у выхода на стадион.       Вода смывает травяные пятна и пот, изгоняет часть болезненных ощущений из его измученного тела. У него немного времени, ему не хочется заставлять команду ждать, но тепло и давление ощущаются так божественно, что он едва не стонет с разочарованием, когда заставляет себя выключить воду.       — Харри?       Знакомый голос. Харри схватил полотенце и обернул вокруг бедер, стряхивая воду с волос.       — Гарет. Прости, я задержался из-за СМИ, я—       — Я спас Хендо и отослал автобус, — Гарет прислонился к дверному проему в душевую. Он избавился от своего пиджака, и его рукава были закатаны. Он выглядел таким же измученным, каким Харри себя чувствовал, но его глаза лихорадочно горели. Харри мог сказать, что Гарета все еще переполнял адреналин. — Не торопись. Я отвезу нас обратно.       — Спасибо, — Харри слабо улыбнулся. — Ты в порядке?       — Честно? — Гарет пожал плечами. — Я не знаю.       Харри сделал несколько шагов к двери, но Гарет не двигался. Он сейчас был так близко, что Харри мог видеть, где тот прикусил губы — он делал так, когда нервничал. С тех пор, как они были в России, они не оставались надолго вдвоем в одной комнате, не так, как сейчас, с таким напряжением между ними, что его можно было резать ножом. Харри дышал, сосредоточившись только на том, чтобы набрать достаточно воздуха в легкие, прежде чем он сделает или скажет какую-нибудь глупость. Это просто усталость, думает он, это просто переутомление и голод приводят к слабости в ногах. В конце концов, это был очень длинный месяц.       — Я… — Харри двинулся в раздевалку.       — Ох, — Гарет покивал головой, отошел в сторону и вежливо отвернулся, пока Харри надевал кроссовки.       — Все будет отлично, — сказал Харри, пока искал свои носки. Он не знал, что он имел в виду: финал, или их, или то странное нечто, которое происходило между ними в последние несколько лет. Нечто, что он мог держать на расстоянии вытянутой руки до этой секунды, до головокружения от этой невероятной, волшебной победы и усталости, разбившей его в пух и прах. Оно связано с вездесущими призраками надежды и страха, и ноши от капитанской повязки, которая лежит где-то среди его снаряжения.       — Я не могу даже думать о воскресенье, — ответил Гарет. Харри присмотрелся к нему; спина тренера была напряжена, словно тот аршин проглотил. Харри мог даже различить очертания позвоночника Гарета через безукоризненно отглаженный белый хлопок.       — Да, у меня то же самое.       Сейчас Гарет повернулся к нему, вопросительно приподняв брови. В эту секунду в нем нет никакой привычной нежности. Он напряжен, встревожен, его лицо слишком жесткое.       — Так давай не будем думать об этом, — в голосе Гарета слышится нотка резкости.       — Конечно, — Харри пожимает плечами. На него опять накатила слабость, и он сел, бросив поиски оставшегося комплекта формы. — Если честно, я не думаю, что могу сейчас нормально функционировать в любом случае. Все это слишком нереально.       Гарет подошел и опустился на скамейку, и снова эта близость была удивительной, даже пугающей в каком-то неопределенном смысле. Харри понял, что он опять не в состоянии дышать. В груди тяжело, и его глаза распахнуты. Все было словно в тумане.       — Харри? — голос Гарета звучал как эхо.       Дыхание Харри участилось. Его обнаженная спина покрылась холодным потом, а пальцы не слушались, когда он попытался достать свою футболку.       — Харри, ради всего святого, ты в порядке?       Харри кивнул, затем покачал головой. Он чувствовал, что сейчас потеряет сознание. Харри знал, что он на грани панической атаки, и был в ужасе, что это случилось сейчас, а не когда он один в темной комнате отеля, где Гарет бы его не нашел. Харри чувствовал себя голым, совершенно обнаженным, и несколько сконфуженным. И здесь некуда было сбежать, негде было спрятаться. От этой мысли земля ушла из-под ног, и он подавил всхлип. Его мысли скакали, и он не успевал за ними, ему хотелось сесть, чтобы это прекратилось, отчаянно хотелось просто закрыть глаза и уснуть, чтобы избежать внезапного шквала разрозненных бестолковых мыслей.       На его плечо опустилась теплая рука. Гарет сказал что-то, что Харри не совсем понял, потому что пол крутился, отчего его так тошнило, что пришлось закрыть глаза. Он ухватился за край скамейки. Каким-то образом эта рука, этот простой физический контакт ощущался почти болезненно. Внутренности Харри скрутило, и он почувствовал, как поднимается желчь в горле. Харри сглотнул, чувствуя иррациональный, оглушительный страх.       Когда он опять открыл глаза, он лежал на спине, растянувшись на скамейке, его голова лежала у Гарета на коленях. Голова все еще слегка кружилась, но он чувствовал себя более живым.       — Что ж, это было страшно, — тренер вздохнул с явным облегчением. — Ты вообще ел?       — Нет, пресса схватила меня раньше, чем я смог добраться до пиццы.       — Ты идиот. Давай найдем тебе что-нибудь поесть и воду, ладно?       Харри молча кивнул. Гарет откинул прядь волос со лба, и Харри посмотрел на него, смущенный. Ореховые глаза сейчас были мягче, часть этой полной адреналина яркости спряталась за пеленой беспокойства. Всегда лидер, Гарет. Всегда тот, кто заботится.       — Прости за эту… сцену. Должно быть, низкий уровень сахара в крови вызвал головокружение.       Харри не думал, однако, что дело действительно в еде. Такого не могло быть. Не тогда, когда это безымянное нечто заворачивалось узлом где-то у него внутри.       — Не извиняйся, — Гарет пожал плечами, затем улыбнулся. — Рад, что тебе лучше. Мне нужно, чтобы ты был в лучшем виде через пару дней, так что мы попросим доктора —       — Это не… — Харри прервал его. Он медленно сел. Пол к этому времени перестал вращаться. — Это все ты.       — Прошу прощения?       Харри не поворачивался к Гарету — даже не думал, что он может посмотреть на своего тренера.       — Что ж, я вымотался, да. И я должен есть больше. Но… Ох, да ладно, ты заставишь меня сказать это? — его бесило, насколько по-детски звучал его голос.       — Сказать что? — голос Гарета был мягкий, ласковый. Он подвинулся и оказался так близко, что Харри почувствовал вновь растущую панику. Глаза Гарета снова слишком яркие, его близость головокружительна. — Харри?       — Я думаю, я… — Харри со свистом втянул воздух; острые и болезненные слова, зазубренные претензии застряли глубоко в горле. Тишина длится слишком долго, слишком тяжело, даже если продолжается всего несколько секунд.       — Я знаю. — Опять эта проклятая рука на коже его шеи обжигает его. — Харри, я знаю.       И это то, что переворачивает мир Харри. Он вздрагивает, склонившись над скамейкой, и он благодарен за свой пустой желудок. Эти слова, кажется, вырвали из него что-то, чего он не осознавал, что держал в себе все это время. От этого у него кружится голова, и он чувствует себя вырванным с корнем. Основы его стабильной жизни рухнули, и его снова тошнит, пока его тело реагирует яростно и безжалостно.       — Черт возьми, Харри, — пробормотал Гарет. В руку Харри впихнули бутылку какого-то энергетика, и он сделал несколько глотков. Скривился от сладости, выбросил бутылку в направлении кучи мусора в углу.       Прошуршала одежда, и Харри оказался прижат к Гарету, неловко сидя у него между ног. Руки Гарета вокруг него, держат его близко и крепко, его голова аккуратно устроилась у Гарета под подбородком. И затем палец приподнял его лицо, и мягкие обветренные губы накрыли его, и он неудобно повернул голову, но это сейчас неважно. Вообще ничто не важно. Этот поцелуй совсем невинный, утешительный, и Харри тянулся за ним, неосознанно опираясь всем своим весом на Гарета, так, что тот фыркнул и из его рта вырвался тихий смешок.       — Лучше? — спросил Гарет, когда поцелуй распался.       — Лучше, — признался Харри. Он почувствовал, что снова может дышать.       — Хорошо. Теперь еда. Сейчас же.       Харри кивнул, привычно соглашаясь с советом Гарета. Но у него нет сил двигаться, и вообще не хочется вылезать из безопасного кокона тренерских рук, обернувшихся вокруг него. Он поднимает взгляд. В глазах Гарета зеленые пятнышки — что-то, чего он не замечал раньше.       — Случалось ли это раньше? — спросил Гарет. Его пальцы скользили вниз по рукам Харри, успокаивая.       — Пару раз. Но так сильно — никогда.       — Хочешь поговорить об этом?       Эта мысль наполняет Харри новым ужасом.       — Нет. Не сейчас.       — Хорошо. Есть… есть что-то, что я могу сделать?       — Можешь просто обнять меня?       Харри почувствовал, как Гарет кивнул. Он закрыл глаза и дышал, просто дышал. Бремя того, что должно произойти, почему-то не казалось ему таким тяжелым. Он прислонился спиной к груди Гарета. Гарет пах одеколоном и гелем для душа — где он вообще нашел время, чтобы переодеться? — такой знакомый, успокаивающий коктейль ароматов. Тот факт, что они стали хорошо знакомы за эти годы — это откровение, и Харри не знает, что делать с этим, не знает, как этот факт вообще следует называть. В этой близости — ничего нового. Гарет тактильный и любит обниматься почти со всеми. Путь, который его пальцы прокладывают по предплечьям Харри, — новый. Его дыхание в волосах Харри — новое. То, что Харри слишком много думает о теле Гарета, о его надежности и о бедрах, обхватывающих его ноги. Гарет ничего не говорит и не двигается. Его касание не становится более интимным, но он чувствует себя как стрела. Готовая. Ожидающая.       — Блять, — сказал Харри.       — …да уж, — Гарет засмеялся. — Так это можно подытожить.       Они всегда умели общаться, по сути ничего не говоря. Годы работы вместе делают это с людьми, думает Харри.       — Так…       — Ага.       Это определенно неподходящее время, неподходящее место. По факту, выбор времени не мог быть хуже, даже если бы захотелось. И все-таки они были здесь, ничего не говоря о том, что важно, обходя вниманием тот факт, что у Харри чуть не случился срыв и Гарет поцеловал его. Ситуация настолько абсурдна, что Харри начал смеяться и никак не мог остановиться, пока на глазах не выступили слезы и его опять не начало трясти. Гарет тоже смеялся, и тоже на грани истерики. Их пальцы переплелись, будто они отчаянно цеплялись за свое здравомыслие, удерживали друг друга вместе, даже когда мир, казалось, схлопывался внутрь себя.       Харри наклонился вперед, закрывая лицо руками.       — Нам нужно поговорить. — Гарет сказал это в перерывах между глотками воздуха.       Харри кивнул.       — Не сейчас, — продолжал Гарет. — Еще не время.       Еще не время. Годы «что если» и «что сейчас» должны превратиться в «еще не время». Харри задавался вопросом, что же может принести воскресенье; сведутся ли в конце концов эти годы боли к «еще нет». Он чувствовал себя так, словно навис над пропастью.       Рука прошлась по его позвоночнику, на мгновение задержавшись на нем. Она остановилась на пояснице приятной теплой тяжестью.       Возможно не сейчас.       Но скоро.