Паучья нить

2001 год. Билл всегда был азартным. Когда они садились с Томом играть в какую-нибудь настольную игру, весь мир переставал существовать для младшего. Он закусывал губу, сосредоточенно вглядываясь в расположение фишек на картонном поле. Между тонких бровей появлялась морщинка. В такие мгновения он казался старше своих двенадцати. Больше всего он любил шахматы. — Я сделал тебя, Томми, — самодовольно говорит Билл, толкая белым ферзем черного короля. — Шах и мат. — Конечно, у тебя же белые, — ворчит Том, отворачиваясь. Поражения, его, естественно расстраивают, но не до такой истерики, как младшего. В детстве тот мог разреветься оттого, что Том выиграл у него в карты, поэтому Том решил, что иногда дешевле и проще просто поддаваться. — Неееееееа, — тянет Билл, улыбаясь, и запускает руку себе в волосы. — Фора в один ход никогда ничего не дает. Я мыслю на три шага вперед. Поэтому и выигрываю. Том просто молчит и улыбается, глядя, как младший облизывает губы, смакуя вкус маленькой — пока — победы. И пусть она — пока — не настоящая. 2003 год. Билл всегда был азартным. На всех конкурсах его девиз, его знамя, которое он гордо нес, — либо выиграть, либо вовсе не участвовать. Он пел на разрыв глотки, так, что хрипел потом неделями, — ради какой-то грамоты и шоколадной медали. Том не понимал, а Билл полз с выступления — держась за руку брата. Мокрый от пота, как мышь, температурящий, слабый — но счастливый. Том ругает его, наклоняя кружку к пересохшим губам. Билл хватает бумажку и быстро царапает погрызенным карандашом, — говорить ему все еще было тяжело. «Ты не понимаешь. Мне звонил тот мужик, помнишь? С выступления в клубе». Том кивает, естественно, не вспомнив, да и не попытавшись. «Дэвид Йост. Ему нравится наша группа» Глаза Тома расширяются от удивления. — Тот, на которого мы спорили? Он вспоминает этот день. Все были уставшие, расстроенные своим отвратительным выступлением, да еще и Билл бесил своим вечным позитивом, крутился рядом и щебетал, мол ребятанерасстраивайтесьвсебудеткруто! А с Биллом спорить — милое дело, он тут же увлекается этим и отстаёт. Вот Том и ткнул тогда пальцем в толпу, указав на песочного цвета макушку. — Вот. Гляди. Это один из известных продюсеров. Мы облажались так, что мне просто стыдно после этого на сцену выходить, — пылко говорит Том, а Георг и Густав согласно кивают за его спиной, как два китайских болванчика. Так было с самого начала, с рождения группы «Дэвелиш» — Том был лидером, Густав и Георг стояли за его спиной, а Билл стоял на своем, готовый драться с собственным братом за идею, за мечту. Впрочем, такой расклад давал хорошие результаты — Билл не давал распасться группе и погрязнуть в своем негативе. Если бы не Билл, группа распалась бы после первого же выступления на школьном балу, когда в них летело нечто покруче яиц. Билл — уже не мальчик, но еще не взрослый и время потихоньку ломает его, подстраивает под себя. Он начинает понимать, что, если хочешь чего-то добиться — надо чем-то жертвовать. Учится улыбаться не так открыто, людей рассматривать, изучать. Играть ему — все сложнее, и он избирает новую тактику. Думать теперь надо быстрее, пользоваться другими приемами, и просчитывать ходы не на три шага, а на пятнадцать вперед. И еще на один — для точности. Билл — связующая нить. Билл — паучок, плетущий свою интригу так, что удобно даже тем, кто в ней запутался. — Конечно, понравились, Том! Мы же круче всех! Ты мне веришь? — Билл широко улыбается, уголки рта растягиваются до невозможности, обнажая белые зубы. Первый узел завязан. — Не слишком, — угрюмо говорит Том, но улыбка брата всегда действует на него обезоруживающе. — Спорим? — Спорим. На что? В глазах у Билла зажигается нехороший огонек — Том отшатывается, он никогда не видел брата таким. На дне темных зрачков — костер из похоти и азарта. Горит, теплится, трещит искрами. Билл облизывается и притягивает Тома за шею, горячо шепчет на ухо: — Я тебе контракт с ним, а ты мне поцелуй, хорошо? — Том упирается ладонью в костлявое плечо, пытаясь отпихнуть внезапно съехавшего с катушек брата — Только не надо начинать тут, окей? Сам знаешь: правила игры устанавливает тот, кто предлагает пари. Нижняя губа задевает мочку, и колени у Тома подгибаются. Билл отодвигается и деланно опускает ресницы, вздыхает и спрыгивает со сцены. И направляется к мужику, покачивая бедрами. Том и думать не хочет, где брат понахватался таких ужимок, но когда узнает — убьет точно. Да. Том понимает, что увяз в липкой паутине. Тогда — понимает в первый раз. Билл бьет его по плечу, вытаскивая из наваждения воспоминаний. Он лезет худой рукой под подушку и достает хрустящую новую папку из полупрозрачного пластика. И улыбается, черт его дери. «Надо еще маме сказать, конечно». Том вскакивает с кровати и начинает прыгать. — Б*ять! — закрывает рот рукой, боясь, что его ругань услышат соседи. — А хер с ним! Мы сделали это, Билл!!! Ты это сделал! Черт, как же я рад! Билл натягивает одеяло до подбородка и обнимает себя за колени. — Спасибо, Билл!!! Спасибо тебе! Как ты это сделал, твою мать? На лице младшего мелькает тень и он мотает головой из стороны в сторону — мол, не важно. И снова улыбается так, что у Тома опять ноги превращаются в желе. Ему всегда казалось странным, что Билл так действует на него. Но от таких мыслей привычней было отмахиваться. Особенно когда кажется, что от радости сейчас разорвет. Билл царапает на бумажке одно слово: «Приз», и закрывает глаза в ожидании. Сердце Тома падает куда-то на пол, да и остается там, а он, борясь со страхом, отвращением и еще черт знает чем, влезает на кровать. Та скрипит коротко и звонко. По телу Тома пробегает дрожь. Он зажмуривается и, вдавив плечи Билла в кровать, быстро чмокает его в полуоткрытые губы. — Доволен? — спрашивает Том, вытирая рот рукавом. Его движения быстрые, рваные, он дышит часто, шалея от внезапно накатившего адреналина и близости. Билл же, напротив, мягко качает головой, растягивает губы и подползает к нему, забираясь на колени. И выгибает спину. Как кошка. Билл кладет руку ему на шею и касается губами губ, влажно и сильно. Глаз не закрывает, смотрит на реакцию брата. Гладит языком небо, проходится по ряду зубов, — все это так неправильно и волнующе, что у Тома и выбора-то нет, только отвечать. От каждого движения влажных губ младшего по телу расходится тепло. Билл отрывается с мокрым звуком и тихо шепчет Тому прямо в губы. — Я снова выиграл. 2007 год Они взбираются на вершину музыкального Олимпа. И пусть им пока еще далеко до неё, но и эта гора покорится им. С верой Билла, с его азартом, с рассудительностью Тома и их талантами — как может что-то не получиться? Билл всегда лезет первым — без страховки, не глядя вниз, цепляясь за почти невидимые выступы, сдирая в кровь ладони. Том — его страховка, та нить, что не дает ему свалиться в пропасть. — Еще раз. Пальцы Тома скользят по струнам, лажая. Еще?! — Дэвид, я не могу больше, — Билл становится в свою фирменную позу, упирая руку в бок и всей фигурой выражая капризное упрямство. Включает Диву — он только-только начал примерять на себя этот образ. — Билл, я хочу помочь! — орет Йост, от чего Тому хочется сжаться и закрыть руками уши. Билл же, напротив, вытягивается в струнку, в глазах вызов, кулаки сжаты. — Я хочу это увидеть. Билл цокает и в …надцатый раз хватает одной рукой микрофон, а другой гладит микрофонную стойку, пропуская ее между ног. В глазах — огонь, но еле тлеющий. Потухшие угольки. Билл откидывает челку. — Я должен тебя хотеть. А я не хочу, — говорит Йост, покачивая ногой в черном носке. — Еще раз. Еще раз. Еще раз. — Ладно. Вижу, что не можешь. Так и знал. Значит… будем думать, будем думать, — забормотал явно разочарованный Йост, вставая с кресла. — Но может ничего не получиться. — Дэйв, но я постараюсь! — испуганно говорит Билл, — Мне нужно потренироваться еще. — Он бросает на Тома виноватый взгляд. — Я вижу, что ты не можешь. Это — не твое. А что твое, я пока не знаю. — Спорим? — ухмыляется Билл, взъерошивая волосы, и искоса поглядывает на Тома. Тот угрожающе качает головой. Он чует, что спор сейчас вовсе не с Йостом, а с ним, с Томом. Том же не ломается, хотя Билл с завидным упорством лезет каждую ночь к нему в штаны. — На желание, да? — Спорим. — Папа Йост знает, куда жать. Это и не Билл вовсе, не Билл, не Билл. Не Билл приседает, по-б*ядски раздвигая колени, и приоткрывает рот в полустоне. Не Билл гладит стойку микрофона, как самую любимую в жизни вещь. Не Билл облизывает два пальца и проводит ими по шее, прямо по общему, близнецовому пульсу в артериях и ускоряет его в разы. Не Билл азартно, горячо открывает рот и поет в микрофон — фаллический символ у влажно-блестящих губ. Не Билл прижимается бедром к холодному металлу. Не Билл. — Ты выиграл, — говорит Йост, прокашлявшись в кулак. — Ну, и какое желание? — Нууу… — Билл включает Невинного Ребенка и опускает глазки в пол. — Я хочу один с Томом номер. Мне скучно одному, да и по ночам мучают кошмары. Челюсть Тома бухается куда-то на пол, к гитарам и мусору. В студии вечно грязно. — В другой бы раз послал, Каулитц, честно говорю, — шутливо пригрозил кулаком Дэйв — но желание есть желание. Пошли. Жрать охота. А ты молодец, Билл. Можешь, когда хочешь. — Именно. Когда хочу, — Билл оборачивается у входа, цепляет взглядом глаза Тома и облизывает губы. — Очень хочу. Именно в тот момент Том в первый раз понял, что Билл заигрался. 2009 год. Награды сыплются на них, как манна с небес. Йост доволен. Георг и Густав тоже; нашли себе девушек — хорошенькие, да и язык за зубами умеют держать. Билл доволен, Том доволен. Хэппи-энды выглядят именно так? Билл улыбается, улыбается, улыбается, как умалишенный, — он в катастрофическом передозе счастья. Он снова выиграл. Они трахаются, как кролики, — в любых удобных, да и неудобных местах. Стоя, ритмично ударяясь головой о холодную стену гримерки. На жестких скрипучих кожаных диванах в отелях. В коридорах, как только уходят со сцены. В автобусе на верхней полке, силясь не упасть, когда влажные тела соскальзывают друг с друга. На кухне у родителей, ночью, закусив каждый чужие пальцы, чтобы не услышали. В машине, на большой скорости, когда голова Билла ритмично бьется о нижнюю часть руля, а Том, кончая, отпускает сцепление. Билл всегда пахнет одеколоном Тома, его кожей. Словно бы пропитался им насквозь, до внутренностей. На его губах — вкус спермы брата. Вкус победы. Билл улыбается, улыбается, улыбается. Однажды Билл влетает в номер, не глядя на Тома, и запирает за собой дверь душа. Том хорошо знает такие срывы, поэтому сразу наваливается плечом на дверь. Билл стоит на коленях возле унитаза. Его рвет. Черно-белые дредины свисают, пачкаясь. — Билл, ты чего? — Том приседает рядом, и приподнимает дреды младшего. Второй рукой он шарит вокруг раковины, пытаясь найти стакан. — Воды хочешь? Билл мотает головой, и его снова скручивает рвотным позывом. — Что случилось? Билл? Билл, твою мать?! Брат хватает стакан и залпом вливает в свое горло. Затем поднимает покрасневшие глаза на Тома. Косметика размазалась по лицу от слез. — Мы с Дэйвом поспорили… Я не хотел, а он заставил… Порошок. Кокаин. Он поспорил, что меня не вставит… А меня вставило. Прости, прости, Том… Он меня целовал потом, прости… Прости, прости, но я так хотел выиграть…. Прости — Билл бросается к Тому, утыкаясь ему в черно-красный принт на футболке. От Билла пахнет блевотиной и лаком для волос. — Все в порядке, Билл, — Том осторожно гладит его по волосам. — Все хорошо. Билл поднимает зареванное лицо. — Правда? — Правда. Только… давай покончим с играми, ладно? — Конечно! Я обещаю, Том! Билл опускает ресницы, пряча взгляд где-то в прозрачных лужах на кафеле, и деланно вздыхает — со всхлипом. Этот прием всегда работает и люди верят. Но люди — это не Том, Том знает его также, как книжку «Самоучитель игры на шестиструнной гитаре» — наизусть. В душе у Билла — смесь из азарта, адреналина, и страха, что именно сегодня Том не поверит и игру придется остановить. Но слава богу, Билл научился искусно врать. Том испытующе смотрит на брата, но жалость и нежность все-таки хватают его за горло и не дают вздохнуть. — Хорошо. Я тебе помогу. Вместе — мы справимся. Мы же круче всех, ты мне веришь? — улыбается Том, повторяя сказанную так давно, где-то в прошлой жизни фразу. Билл — человек, идущий по скользкой дорожке, не держась и не падая, не глядя под ноги. Том — тот, кто предварительно посыпает ледяные дорожки песком и держит Билла за руку. 2010 год Билл всегда был азартным. Но с течением времени уже не каждая игра стала так увлекать его. Он играет теперь с Йостом — в более взрослые, жестокие игры, забывая о своей профессии и вообще о том, что голосовыми связками тоже нужно работать. Соблазнить Бушидо? Спорим. Йоппа? Да запросто. Вооооооооон тут девочку-лесбиянку из известной группы. Да никаких проблем. Билл привык ставить на все. Не оставлять путей к отступлению. Он, конечно же, обещал Тому, но… Это же невозможно. Невозможно остановить. Он почти болен, когда победа сладостно близка, но недосягаема… какие уж тут обещания. Том не понимает Билла. Уже — нет. Ему ненавистны игры младшего, его вечные пари и споры. В отличие от брата у него еще остались остатки совести и морали, хотя о какой морали может говорить человек, который переспал со своим братом-близнецом. И не раз. И не без удовольствия. Том находит себе девочку — маленькую, симпатичную, он даже не влюблен, просто она помогает ему забыть об огоньках в чужих темных глазах. У Миюки глаза светло-карие и раскосые. — Чем она лучше меня?! ЧЕМ?! — Билл истерит, разбивая вещи, смахивая посуду со столов, разбивает вазу и прыгает босыми ногами на осколки. Без крика даже. — Спорим, я лучше нее? Спорим, она не умеет доводить тебя так, как я? Билл рывком расстегивает штаны Тома и плюет себе на ладонь, обволакивая член влажным и скользким теплом. В голове у Тома внезапно возникает аналогия со змеей. — Отстань, Билл. Мы не будем больше спорить. — Это потому, что она девчонка? Тебе так больше нравится?! — Она просто умеет проигрывать, Билл. Она умеет быть слабой. Том разворачивается и уходит, оставляя Билла голыми руками собирать мелкие кусочки хрустальной вазы. 2011 год Билл красит губы красным. Ножницы и пряди черных волос валяются на тумбочке. Пару клочков свалилось на пол, и неприятно щекочут ноги. Со спонтанно сделанной стрижкой Билл не узнает самого себя в зеркале — какой-то чужой. Помада скользит по губам мягко и приятно, окрашивая кожу в кирпичный оттенок. Он улыбается и становится похож на бурлескную карикатуру Мэрилин Монро — только короткие волосы черного цвета. Он накладывает еще слой. И еще. Также, как время накладывает на его душу нестираемые отпечатки. Он становится красивей. Женственней. Лучше. Вернее, ему так кажется. — Спорим, сейчас он меня увидит, и все будет, как раньше? — вопрошает Билл у отражения. Слезы чертят дорожки на его щеках, но он смеется. — Спорим? Паучок запутался в собственной паутине. Сплел слишком сложный узор, забыв, где края рисунка. Билл барахтается в липких нитях, пытаясь вырваться, но на деле же — только закутывается в кокон, сплетенный для самого себя. В коконе нет места ни для кого, кроме него, и поэтому он играет в последнюю, самую сложную партию в его жизни — в игру с самим собой. — Спорим? Кивает самому себе и целует в губы. — Тоооооооом! Тоооооооооом!!! ТОМ! Билл из зазеркалья рывком стирает помаду. — Ты проиграл, Билл, — отвечает ему отражение. — Проиграл. THE FIN