***
Когда Хаул вернулся домой, Софи готовила печенье и плакала. Блюдца с пола были убраны и стояли стопочкой в углу, теперь всё пространство занимало печенье. Софи раскатывала тесто, вырезала формочкой печенюшки и укладывала на противни, а Майкл заправлял пышущей жаром духовкой. Он засовывал кружочки сырого теста в печь, затем вынимал готовые, перекладывал в миску и обрабатывал раскаленный противень охлаждающим заклятьем, прежде чем вернуть его Софи для укладки следующей партии. Из гномов Хаул увидел лишь одного, но зато самого отвратительного: маленький Скрюченный надзиратель сидел на краю полки со специями, прибитой над столом, за которым работала Софи, болтал ножками в грязных башмачках и глумился: - Изюму-то не жалей, не жале-е-ей. Ты что же, о ребёночке не думаешь совсем? Софи вздрогнула, плечики её затряслись, и она послушно насыпала в тесто ещё изюма. Гном вытянул пупырчатую шею и заглянул в миску. - Какие вы жа-а-адные все, - недовольно протянул он. Софи добавила ещё, перемешала, вывалила плотный комок на посыпанный мукой стол и принялась его раскатывать. Она не издавала ни звука, но слезы текли по её лицу и капали с подбородка вниз на тесто. - И что вы, люди, всё время ревёте? – издевательски спросил гном. – У вас столько молока-а-а, столько пече-е-енья. Вы должны с нами делиться. Софи молчала. - А зачем тебе ребёночек, а? Он будет пить наше молоко и есть наш изюм. Может, лучше он родится мё-ё-ёртвеньким? Гном жадно вглядывался в лицо Софи, наблюдая за её реакцией, а увидев, как она дернулась, чаще засопел и сглотнул - он наслаждался. - Заткнись, урод! – не выдержал Майкл. Но гном ничуть не испугался. Он лишь покосился на него и снова сосредоточил всё внимание на своей жертве. - Такие обидные слова-а-а, - протянул он с улыбкой, заглядывая ей в глаза. – Легко обижать такого маленького и беззащитного как я. Но ведь в ответ мы может обидеть кое-кого друго-о-го, да, Софи? Пока еще очень-очень ма-а-аленького, да, Софи? И мы обидим, – он резко перестал улыбаться. - Майкл, пожалуйста, не надо, - попросила Софи срывающимся голосом. Майкл стиснул зубы и саданул дверцей духовки так, что пауки чуть не посыпались с потолка. Он выбежал из кухни и налетел в коридоре на Хаула, который пытался взять себя в руки, прежде чем выйти на сцену. - Наконец-то! - выдохнул Майкл, снова хватая его за рукав. Его трясло от ярости. - Где остальные? - шепотом спросил Хаул. - Ушли. Этот все-таки распинал их, заставил каждого взять по изюминке и куда-то отправиться. - Понятно. - Хаул, - горячо зашептал Майкл. – Давайте поймаем его и засунем в духовку. Они не узнают ничего, скажем им, что он убежал. Он станет мё-ё-ёртвеньким, - Майкл передразнил гнома с такой ненавистью в голосе, какую трудно было даже предположить в добром миролюбивом парне. - Только чтобы Софи не увидела, - спокойно ответил Хаул, словно подобные предложения были самым обычным делом, и вошел в кухню. Софи стояла к нему спиной и даже не заметила его, пока он не подошел к ней и, развернув к себе, не попытался вынуть из её пальцев скалку. Но не тут-то было. В скалку Софи вцепилась намертво. - Достаточно, - сказал он ласково. А Майкл тем временем ловко схватил за её спиной мелкого уродца и забивал ему в глотку изюмину в качестве кляпа. - Нет, нужно больше печенья, - возразила Софи. Голос ее дрожал, но скалку она отпускать не собиралась. - Не волнуйся ни о чём, я сейчас со всем разберусь, - Хаул сильнее потянул скалку, но Софи в ответ только дернула её к себе. – Да выпусти ты эту чёртову штуку! - потребовал Хаул. - И не подумаю! - Софи перестала плакать. - Это ты выпусти. Сам велел мне печь печенье, сам ее мне вррручил, - прорычала она. - Сам вручил – сам и отберрру! – не остался в долгу Хаул. Майкл испытал невероятное облегчение - Софи вышла наконец из странного, совершенно несвойственного ей оцепенения, наполненного слезами и покорностью. Хаул кого угодно выведет из оцепенения. Борьба меж тем разгорелась не на шутку. Кому-то могло показаться, что они ссорятся, но Майкл уже насмотрелся на эту парочку и понимал, это эти два голубка просто так специфично воркуют. И по опыту он знал, что Софи с Хаулом могут препираться подобным образом ещё очень долго, но сейчас для этого было самое неподходящее время: Скрюченный извивался у него в кулаке и мычал сквозь изюмину, а другие гномы могли вернуться в любой момент. Спасло ситуацию появление кудесника Салимана. Ему подчинялись все, поэтому, когда Хаул с рук на руки передал ему Софи, она позволила увести себя из кухни и пошла с ним наверх, слушая, как Салиман что-то мягко ей объясняет, правда, скалку она при этом не выпустила и продолжала крепко сжимать её в руках. Майкл просунул сопротивляющегося гнома в горлышко большой стеклянной банки и с наслаждением потряс ее, слушая, как Скрюченный ударяется о твердые стенки. А из отверстия для воздуха в дверце печи выбрался Кальцифер. Это было не менее невероятным, чем все события сегодняшнего дня. У Хаула даже глаза на лоб полезли: при появлении в их хозяйстве плиты огненный демон устроил едва ли не истерику, подумав, что от него ожидают сидения в железном ящике и готовки обедов, так что в кухонной плите у них работал совсем другой огонь. - Кальцифер? – изумился Хаул. - Ты меня не видел! – отрезал демон. – И только попробуй сказать хоть слово. Он расправился и встряхнулся, как собака, рассыпая голубые искры. - Мне надо было чем-то занять себя, чтобы не сорваться. Там печеньки горят, - напомнил он Майклу. Майкл еще разок встряхнул банку и занялся духовкой. - Могли бы и поторопиться, - укорил он Хаула. - Мы тут еле продержались. А Хаул направился в кладовку. Закрывшись там, он достал цикорий, высыпал немного на пол и стал ждать. Было тихо, только потревоженные им пылинки медленно оседали на пол. Пять минут показались вечностью, и Хаул уже начал опасаться, что ему придется провести в этом невыносимом ожидании все десять, а то и пятнадцать минут, но наконец в углу послышался тихий скрип, шорох и еле слышные шаги крохотных ножек. Из-за ящика с сургучом высунулась хорошенькая мордашка и повела носиком в сторону приманки. Ей было страшно, но устоять она не могла, и, через несколько минут сомнений и перебежек от одного ящика к другому, королева вышла на открытое пространство. Хаул ожидал, что она будет большой и какой-нибудь особенно уродливой, но всё оказалось не так. Это было прелестнейшее создание меньше среднего гномьего размера. Миниатюрная, легкая, изящная, в светлом платьице и с двумя прозрачными крылышками за спиной, она была создана очаровывать и вводить в заблуждение. Но с Хаулом ей это проделать не удалось, и через мгновенье она оказалась зажатой у него в кулаке, а крохотные крылышки бессильно трепетали поверх его пальцев. - Какая неожиданная встреча, - издевательским ноткам в его голосе мог бы позавидовать даже Скрюченный. Королева не ответила. Она резко наклонилась и впилась зубами в нежное место между его большим и указательным пальцами. В руку вонзились десятки игл: Хаул чуть не вскрикнул и едва удержался от того, чтобы не раздавить её немедленно. - Ах, ты ж... - выругался он и потряс её, как Майкл тряс банку. Крохотное тельце дергалось и извивалось в его руке, такое сильное и тугое, как у червяка проволочника. Лицо её искривилось, она шипела и щерила окровавленный рот, демонстрируя совсем не человеческие зубы, и ничего прелестного в ней больше не осталось – это была отвратительная тварь. А потом она замерла, отдышалась и закричала: Хаул чуть не оглох – высокий, почти на грани человеческого восприятия звук пробирал до костей. В ответ на её зов зашуршало вокруг... всё. Маленькие грязные человечки с искаженными ненавистью лицами полезли в кладовку будто сквозь стены. Они всё прибывали и прибывали, карабкались по вещам, сопели, но не произносили ни слова. В щель под дверью просочился Кальцифер. Он был абсолютно белым от ярости и от предвкушения возможности выплеснуть, наконец, эту ярость на объекты, действительно ее заслуживающие, в отличие от невинных печенек в духовке. Они с Хаулом переглянулись. - Ну что, теперь поговорим? - сказал Хаул, улыбаясь, и посильнее сжал пальцы.***
Концерт удался на славу. После того, как гномы, непривычно чистые и нарядные, рассказали Софи, что на них лежало страшное проклятье, заставлявшее их вести себя так плохо, и что Хаул избавил их от него, они спели для неё гномью песню. Потом разбились на пары и станцевали веселый танец, притопывая правой ножкой. Ведь все знают, что когда гном притопывает правой ножкой – это очень хорошая примета. Правда, сами гномы об этом не знали, но Хаул им предусмотрительно объяснил. Потом они снова рассказывали и извинялись, при этом даже почти не тянули слова, а Софи плакала, только теперь уже от радости. Гномы продолжали петь и плясать, пока Хаул не кивнул им, улыбаясь, и тогда маленькие человечки стали прощаться. С сожалением (вполне искренним) они сообщили, что на самом деле им нельзя есть печенье и пить молоко у всех на виду, поэтому больше они ей показаться не смогут, но будут очень рады угощению – блюдечко молока, два-три печеньица и достаточно. А ребеночек родится здоровым, умным и добрым. Софи, конечно, огорчилась, что открытой дружбы с маленьким народцем не получится, но в целом была очень рада. Гномы гуськом потянулись к кладовке. Шли они как-то странно: спотыкались и еле волочили ножки, словно идти им туда совершенно не хотелось. Хаул вежливо провожал их и даже открыл перед ними дверь и сделал приглашающий жест. Они поглядывали на него, но тут же отводили взгляд. Наверное потому, что глаза у него горели ярче, чем у Кальцифера, а улыбка... Майклу она показалась знакомой, он попытался вспомнить, где видел её, и перед его мысленным взором всплыла гравюра в одной старинной книге. На картинке, в черной мантии, расшитой охранными знаками, вот так же улыбался темный маг Даэгмар, а за его левым плечом стояла смерть. Майкл вздрогнул, чувствуя как по спине поползли капли холодного пота, а Хаул вошел в кладовку следом за гномами и мягко закрыл за собой дверь. Вернулся Хаул не скоро. Софи спала наверху, а Майкл заканчивал уборку на кухне. Он выкинул приготовленное тесто и весь изюм, какой был в доме, - ему казалось, что он больше никогда в жизни не сможет взглянуть на изюм. Вымыл стол, полки, пол и все, чего касались грязные гномьи ручки. - Как там наш маленький друг в духовке? – спросил Хаул. - Я не смог, - со стыдом признался Майкл. – Жалко, он ведь все-таки живой... - Да неужели... Голос Хаула звучал странно, да и выглядел он непривычно. Совершенно естественные для произошедших событий злость и напряжение сменились какой-то холодной отстранённостью. Ни малейшей радости от того, что всё закончилось (а Майкл не сомневался, что всё закончилось, причем самым окончательным образом), не было ни в его глазах, ни в том, как приподнимался уголок его губ. Майкл предпочел бы стать свидетелем очередной истерики и утонуть в потоках зеленой слизи. Новый Хаул пугал его, а встретив его взгляд, он невольно вздрогнул и опустил глаза, стараясь смотреть куда угодно, только бы не натолкнуться вновь на ту его улыбку. Поэтому он увидел, как длинные ноги Хаула, облаченные в штаны невероятного салатового цвета, прошагали к раковине. Он опрометчиво позволил взгляду подняться чуть выше: в конце концов, что такого страшного может быть в человеке, моющем руки. А Хаул действительно открутил кран и подставил ладони под струю теплой воды, и вода омывала их, становясь сначала красной, а потом все бледнее и бледнее, и уже розовыми струйками стекала вниз в сливное отверстие.***
Чародей Хаул Пендрагон шел по улице Кингсберри. Прохожие здоровались с ним охотно и приветливо, ведь это был не грозный кудесник Салиман, а Хаул – его не боялись. Да и как можно бояться человека, который на два квартала благоухает духами и несет подмышкой книгу «Цветы и травы Дальнийского нагорья». Направлялся Хаул, как и вчера, к кудеснику Салиману, только уже не торопился и даже позволил Манфреду открыть ему дверь, а не стал распахивать её ещё издали, чтобы влететь в дом на нечеловеческой скорости. - Маг с супругой в лаборатории, - сообщил Манфред почти приветливо и удалился. Практические занятия были в самом разгаре. Летти в красивой темно-бордовой мантии, надеваемой поверх платья, чтобы защитить его от искр и брызг химикатов, готовила зелье, а кудесник Салиман одобрительно на неё поглядывал. Подогреваемое на горелке содержимое бурлило. Все ингредиенты были уже добавлены, и теперь задача состояла в том, чтобы точно отслеживать изменения в цвете, а при появлении нужного оттенка произносить соответствующее заклинание. Наконец, последняя, пятая, фраза отзвучала, и в воздухе разлился запах яблок, и затрепетали крылышки призрачных стрекоз – признак высочайшего качества приготовленного зелья. Летти гордо задрала нос к закопченному потолку, ожидая вполне заслуженных похвал, и… в лабораторию вошел Хаул, разумеется, снова не постучавшись. А ее муж, и по совместительству преподаватель, вместо того, чтобы выгнать наглого гостя и продолжить урок, бросился навстречу Хаулу чуть ли не с распростертыми объятьями. - Сделаем перерыв, - бросил он ей. - Иди погуляй. Летти рассердилась. - Да что такое! – выпалила она, направляясь к двери. – Это было первое нормальное занятие на этой неделе. На лице Хаула не дрогнул ни один мускул, но только до тех пор, пока дверь за Летти не закрылась. Тогда губы его растянулись в самой невинной улыбке, а русые брови слегка приподнялись, выражая легкую степень любопытства. - И какими же были остальные уроки? – поинтересовался он словно невзначай. Салиман промолчал с самым невозмутимым видом – он обладал невероятно раздражающим талантом не демонстрировать никакой реакции на подобные подначки. Абсолютно никакой! - Рассказывай уже, - потребовал он немного недовольно. Но Хаул не собирался сдаваться. Он не терял надежду однажды вывести его из себя. В голове у него возникла дюжина остроумнейших, на его взгляд, предположений о характере проблем с предыдущими уроками. - Что проходили? Кудесник снова его проигнорировал. Хаул печально вздохнул – его не интересно было провоцировать. То ли дело Софи... - Всё, нашутился? - Нет, - честно признался Хаул. – И вообще, какой ты зануда. А я ведь тебе подарок принес, - он раскрыл книгу и вытащил лежащее меж страниц маленькое прозрачное крылышко. – Вот, возьми, это последнее. Салиман осторожно взял хрупкий предмет. - А где второе? - А одного тебе мало? - У них же по два крыла, насколько я понимаю. Почему ты оба не принес? - Ну, ничего себе! – возмутился Хаул. – Мне вообще-то было не до сувениров. Вычищать гномьи гнезда – это, знаешь ли, не самое приятное занятие, но, тем не менее, я вспомнил о тебе, крыло это отрывал – а они крепко держатся, между прочим. Потом тащил его чёрт знает из какого мира, боясь поломать. И после всего этого... - Ладно, ладно, я понял, - Салиман аккуратно убрал крылышко в крошечную шкатулку. - А спасибо? - Спасибо. Я вот тут вчера прочитал… - Нет, - Хаул нагло уселся в кресло и перекинул ногу через подлокотник. – Никакой благодарности! Куда катится мир? Салиман только сейчас заметил его странное состояние. Какое-то нервное, раздраженное и злое. Хаул попинал ножку стола, потом вскочил, обежал лабораторию и сунул нос в колбу со свежим зельем. - Хаул, что такое? - Ничего, - он вернулся в кресло и снова принялся пинать ножку стола. - Тогда не порть мою мебель и расскажи по-человечески, как все прошло. Хаул только скривился. - Потом, мне пора, - заявил он, встал и направился к выходу. Салиман еще что-то говорил, но он даже не пытался притворяться заинтересованным и, распрощавшись, покинул его дом. На улице дышать стало немного легче. По осеннему синее небо, яркое солнце, люди, идущие по своим делам - все это давало ощущение, что ничего не произошло, что мир жив и ничуть не изменился. Но в глубине души Хаул знал, что это не так. Мучившее его чувство наконец вылупилось, раня острыми осколками скорлупы, в которой оно зрело или пряталось со вчерашнего дня. И чувство это было виной. Хаулу захотелось пойти и надраться до бесчувственного состояния, но было нельзя: еще одно дело предстояло ему сегодня. И сбежать от него он не мог. Усугубит ли это его вину, или исправит хоть что-то, но во всей этой истории оставалось поставить еще одну, последнюю точку.