Одна минута первого

Тик-так. Жарко до невозможности — воздух в комнате густой, липкий и горячий, и даже распахнутое настежь окно не дает желаемой прохлады. И тихо. Тишину, вязкую, как и жгучий воздух, нарушает только шепот не спящих сверчков в саду и тиканье настенных часов. Тик-так. Гребаный отель. Неужели нельзя поставить кондиционер? Том закидывает руки за голову и ногами пинает ни в чем не повинную простынь, сбивая ее в тугой, влажный от пота комок. Хоть на чем-то злость сорвать. Черт. Завтра же на пресс-конференцию, встречи, вспышки, улыбки, а он опять будет угрюмый и невыспавшийся… Тик-так. Он чувствует себя девочкой из Звонка, той, занавешенной прядями черных волос злобной с*чкой, той самой, что «никогда не спит». Они смотрели с Биллом на прошлой неделе, тот еще опрокинул колу на Тома в особо страшный момент. Билл боится ужастиков, но все равно смотрит. Дурацкая логика, в стиле Билла — похрен что, но сделаю всем назло, когда вы не ожидаете. Причем «назло» — тоже дурацкое, например выпить энергетик Тома вместо обожаемого молока. Порой Тому кажется, что младшему просто не хватает внимания. Глупый. Тик-так. Гребаные часы. Как по мозгам молотком. Теперь Том понимал, почему черноволосая брюнетка в застиранной ночнушке такая злая — не спать все …надцать лет подряд, это ж сколько… Кстати, Билл когда злится, тоже так волосами завешивается — будто отгораживается от мира. И роняет голову на руки с тонкими бледными пальцами. Девочка из Звонка. Том улыбнулся в темноту. Тик-так. Том ворочается, и смотрит на соседнюю кровать — Билл развалился на одноместной кровати королем, в позе морской звезды. Звезда, блин, даже слюнявя подушку — все равно. А не спит ведь, Том знает. Тик-так. Нахрена в номере эти старинные ходики? Все передовое человечество уже давно перешло на электронику, но нет — надо было выбрать самый ужасный отель, без кондиционера, даже без чертова вентилятора, и с этой антикварной древностью на стене. В голове мутиться от размеренного ритма и тяжелого воздуха. Тик-так. Том снова смотрит на Билла. Это почти вошло в привычку — просто и молчаливо за ним наблюдать. Исподтишка, незаметно. Отмечать какие-то черты, подводить итоги, статистику… Привычка опекать канула в Лету, а вот потребность видеть каждое движение — осталась. Зачем — Том и сам не знал, но в конце концов, маньяческо-фанатичное наблюдение наполняло каждый день каким-то смыслом. И не надоедало, в отличие от бесконечных концертов. Париж, Вена, Рим, США…Все одинаково, в каждом городе, а Билл… Билл даже смеется каждый день по-разному. Тик-так. У Билла родинка аккурат посередине солнечного сплетения. У Билла было три девушки за всю его восемнадцатилетнюю жизнь. Билл любит холодное молоко. А еще Билл д*очит по ночам, иногда, когда думает, что Том спит. Это самое интересное. Самое. Тик-так. Вот как сегодня. Не спит ведь, приоткрывает один глаз, и приподнимается на локте — проверяет. Черные волосы прилипают к шее. Облегченно вздыхает, и снова падает а сбившиеся подушки. Тик-так. Билл скинул простынь также, как и Том, поэтому отчетливо видно, как он разводит худые острые колени, и гладит рукой по промежности. Каждодневный нарциссизм не отступает и ночью, Билл приоткрывает губы, словно на камеру, с тем же шиком, и выдыхает — резко, рвано и жарко. Том наблюдает, даже сквозь приоткрытые глаза все видно слишком отчетливо — зрение будто обостряется в такие моменты. Тик-так. Том пытается выровнять сбившееся дыхание, когда рука Билла — тонкая, белая, почти светящаяся в темноте, скользит по животу, задирая футболку, задевая мягкий впалый живот, выступающие ребра и горошины сосков. Том не понимает, как брату удается делать это так невыносимо эстетично. Это же так просто — подрочить, пару движений рукой, вверх-вниз, чуть сжимая, картинки в голове, фотоальбом неслучайных лиц и тел, кадры из фильма, да и просто пустота — и вот оно, горячее и влажное удовольствие на ладонях. Но это же Билл. С ним всегда не_то и не_так. Тик-так. Рука младшего скользит под хлопок, туда, куда стекается напряжение со всего тела. Видимо, Билл неосторожно задел чувствительную кожу ногтем, его словно подбрасывает и выгибает на кровати — опять ненужная ассоциация с чем-то демоническим — и он тихо стонет. Том держится, чтобы не застонать вместе с ним, и закусывает уголок подушки. Лежать на животе неудобно, стояк, в котором между прочим, Билл виноват, больно тычется в простынь. Тик-так. Билл коротко двигает правой ладошкой, жарко дыша, левой хватаясь за воздух у пола. В конце концов, до младшего доходит, что удобнее будет без боксеров, и он раздраженно сбрасывает их, как Том пятнадцать минут назад — простынь. Он обхватывает член в кольцо пальцев, и двигает чаще, ускоряя ритм. Тик-так. Том запоминает каждое движение с фанатичным блеском в глазах, хотя самому очень хочется т*ахаться, прямо до невозможности. Но еще больше его мучает неизвестность, ему необходимо знать о Билле все, все до последней мысли. Жаль, нельзя открыть черноволосую башку и посмотреть, что там. Жаль, что пресловутая близнецовая связь не дает способности читать мысли. Тик-так. Он сегодня долго. Обычно Биллу хватает пяти с половиной минут. — О чем ты…думаешь сейчас? — спрашивает Том, переводя тяжелое дыхание. Он не боится, что Билл начнет орать, что он подглядывает. Это — важнее в сто крат. О чем он думает, когда кончает? Кто видится ему, когда пальцы касаются горяче-нежного, проникают внутрь? — Часы…тикают…мешают…- без малейшего стеснения выдыхает Билл, не прекращая движений. — Оох… Б*ядь… Том отворачивается к стенке, чувствуя…разочарование? Горячий воздух кислотой обжигает легкие. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Часы громко бомкают, отмеряя новый день, и что-то легкое, худое и угловатое наваливается на него, колет острыми коленками и мокро целует в шею. — О тебе я думаю. О тебе, идиот… Том жадно сминает губы брата, и — понимает. Не слышит ответы на вопросы, которые так хотелось задать. А понимает, что нужно было совсем не это. Тик-так. И стон. Одна минута первого. END