Новый герой

На высоком холме, окруженный белоснежными колоннами, располагался алтарь. Точно такой же — зеркальное отражение — возвели сыны Ахея на Земле. Стояла пора Яра — солнце грело особенно сильно, навстречу ему тянулась из-под земли сочная, изумрудная трава. Вокруг жертвенника тоненькими столпами поднимался кверху сизый дым — то были жертвы, что приносил ведомый народ смежного мира своим покровителям. В Беловодье их знали как Хранителей. Вверх по склону, по тропинке, змейкой обвивавшей холм, взбирались трое. Измотанный воин с еще кровоточащими ранами на теле — без доспехов, но с мечом на поясе, женщина в платье-пеплосе цвета лазури, поддерживающая своего изможденного спутника, и молчаливый старец в белом одеянии-хлене, шагавший последним. Под ногами воина трескалась земля, трава рядом с местом, где он проходил, сразу же увядала, будто ее срезал под корень незримый серп и тут же иссушал зной. Солнце, точно испугавшись, спряталось за набежавшие на подмогу ему облака. Каждый шаг разрушал, каждый шаг отнимал у воина крупицу жизни, каждый шаг стоил немалых усилий его подруге, каждый шаг был бы невозможен, не поддерживай истончающуюся между душой и телом нить старец в белом. До вершины оставалось лишь последнее кольцо тропинки-змеи. Дорогу эту осилить можно было лишь восхождением, ибо в магическую дверь могли войти трое, а выйти лишь двое из них… *** Клавдий не чувствовал рук. Он понимал, что всё идет именно так, как и должно – и всё же, когда его взгляд падал на десную ладонь, сердце обмирало – на его глазах она становилась прозрачной, сквозь нее он видел буйно разросшуюся вокруг жертвенного алтаря траву. Шуйной рукой Клавдий попытался сжать плечо Стефании, снедаемый желаньем убедиться, что он еще может почувствовать под загрубевшими от постоянного обращения с оружием пальцами ткань пеплоса, сотканного из тончайшей шерсти, вобрать в холодеющие пальцы тепло своей жены-избранницы, ощутить пульсирующую в ней магию… Пока он это еще мог, пока продолжал еще существовать. Но Клавдию мнилось, что любимая женщина становится для него волнами прибоя – вот они окатывают его с головы до ног и он чувствует соленые брызги на коже, дыхание стихии на лице, но теперь воды унеслись дальше – и он окружен пустотой… Накатила волна – и отпрянула, был живой – а через мгновенье уже нет… Очертания жертвенника, окруженного колоннами, с каждым шагом размывались, становились призрачной дымкой. Но мир не менялся, это он, Клавдий, становился для него чужаком, гостем-призраком, его забирал себе далекий край, границы которого воин отважился пересечь. Иной мир поставил свою метку на незваном вторженце – и, ухватив когтями, от которых разошлись по всему телу кровавые раны, тянул к себе, как зверь свою законную добычу. Затворив за собой дверь, Клавдий выгадал для себя малый срок — минуты. Его дух звали обратно, лишали тело связи с родным Беловодьем на глазах… – Вигус! – всегда непоколебимая, уверенная в себе и бесстрашная, сейчас Стефания не могла скрыть в своем голосе страх. Страж мира Нави шел рядом, всеми силами удерживая дух Клавдия в теле, не давая его покинуть. Если бы не он – Хранитель-воин давно бы упал бездыханным и растворился, как туман, на этой ярко-зеленой после седьмицы дождей траве. – Священный жертвенник близко. В добрый час мы успеваем, – промолвил Вигус. Извечно бесстрастный и всё же в этот раз встревоженный. Давно они не подходили так близко к потере одного из Двенадцати. К черте, за которой нарушится равновесие сил и стихий… Сюда, к жертвенному алтарю, поднялись, оставив позади склон, лишь они трое. Страж Нави, раненый воин – и его любимая женщина. Лишь она могла поддержать его, не дать чуждому миру выпить жизнь из своего избранника сердца. Почти свободный от пут бренной плоти, дух особенно остро чувствовал сейчас мысли подруги по служению. И Клавдий ведал, как страшно было Стефании ощущать, что на плечи ей мгновенье за мгновенье давит всё меньшая тяжесть. Как невыносимо осознавать, что ее любимого скоро может уже и не стать… Вот и алтарь. Добрались, успели. Но срок прошел немалый, подарит ли алтарь заветное исцеление? Молитвы и песнопения ведомых народов всегда питали силами покровителей, стоило Хранителю войти в канал, связывающий два мира – и он расцветал, точно деревце по весне. Но способны ли дары людей стереть клеймо чуждого мира? Клавдий с помощью Стефании неловко опустился на жертвенник. Щека ощутила под собою горячий камень, нагретый солнцем. Жизнь еще теплилась в раненом воине, но стоило Стефании отойти, и пустота вновь обступила его со всех сторон. Он исчезал из этого бытия, чтобы стать блуждающим духом в другом… Клавдий прикрыл глаза – и кругом него разверзлась бездна иного мира. Чувства были уже потеряны, оставалось лишь одно — тоска. Смертельная тоска по избраннице, чье тепло растворилось в черной ночи, обступившей воина со всех сторон… «Арей, Арей… Во славу Арея!.. Да славится Арей…» Эти голоса Клавдий слышал как во сне – далеком, потерянном в веках. Слышал – и с трудом осознавал, что они взывают к нему. «Арей, понеси наши доспехи в боях! Арей, именем твоим клянемся на мечах! Арей, прими наши жертвы… Арей, благослови на битву славную, на подвиги ратные…» Вокруг поднимался дым от приносимых жертв и разносился чудесный запах благовоний. Он обволакивал, заключал в свои объятия, защищал, будто руки матери, от холода и опасностей. Это принесенные жертвы вкупе с песнопениями и молитвами достигали, точно быстрые лодки, бегущие по проливу, смежного мира. Достигали, превращаясь в дым, тепло и аромат – и кружили на своих волнах усталого, раненого воина, заставляли морщины расправиться на лбу, легкие – вновь вобрать в себя воздух, глаза – открыться и начать видеть… Видеть, как руки наливаются соками жизни. Как пальцы ощущают под собой камень жертвенника. Как возвращается привычная тяжесть в теле, как оно перестает быть эфемерным, уже и не принадлежащим этому миру. Как, наконец, крепнет нить, связующая дух и плоть… «Арей… прими наши молитвы! Да славится имя твое, Арей, хранитель воинов, царь мечей, хозяин клинков!» Клавдий видел, как вновь обретают очертания колонны, уносящиеся ввысь, в небо. Видел, как ветер треплет калиптру – легкий полупрозрачный шарф Стефании – и развевает ее черные волосы из рассыпавшейся прически. Видел, как перестает переливаться тревожным алым светом кольцо стража Нави, а его руки спокойно ложатся вдоль тела. Отныне дух больше не рвется прочь из одежд, называемых телом. Отныне он вновь вернулся туда, где ему и предназначено находиться еще очень долгий срок. Клавдий поднял ладонь и посмотрел на нее. Она более не была прозрачной. И, когда воин смежил вновь веки, распахнутая в ночь дверь перестала манить его к себе. Врата иного мира захлопнулись – не без боя, разочарованно, но покорно. Бездна закрыла свой зев. «Арей, Арей, Арей… приди на помощь. Дай нам силу Рун, силу магии… Арей, мы гибнем без помощи твоей…» Теперь Клавдий слышал не только торжественные восславления, влившие ему в вены новую жизнь как новую кровь. Он слышал мольбы – мольбы о помощи. Служение Хранителям всегда есть обмен – люди несут богам частички силы, обратно жаждут знания. И учение о великом равновесии, завещанном Изначальными, должно соблюдаться от века век. Клавдию помогли – теперь нужно вернуть долг. Воин сам встал с алтаря, жертвенный дым всё еще клубился сизым туманом вокруг него. Медленно прошел Клавдий мимо мраморных колонн, с наслаждением почувствовал, как ласково скользнули по обнаженным голеням стебли мягкой травы… и преклонил колени перед своей женщиной… Поцеловал руки, что не дали умереть, не позволили пасть жертвой Харибды, утонуть в черной бездне иномирья. Поднявшись, Клавдий поклонился Вигусу – страж Нави удерживал его дух, не давая чужим, враждебным ветрам порвать парус в клочья и увлечь коня морей по иному пути. Теперь настал срок возблагодарить людей. – Сыны Ахея потеряли силу Рун. Мы должны указать им дорогу к новым. *** Мыс Ветров – так называлась эта кинжалом вонзающаяся в залив скала, чья заостренная вершина напоминала перст покоящегося на дне исполина. Смертным добраться сюда было непросто, но Хранители легко могли достигнуть этого места, отворив двери своим перстнем. Здесь соединялись три стихии: Земля, Вода и Воздух. Под ногами раскинулась твердь, с трех сторон было море, а небо возносилось над головой – казалось, до облаков подать рукой… Как-то Стефания привела сюда ахейского певца, и он сложил строки о крае, где небо сходится с землей. Так возникла легенда о держащем небесный свод гиганте. Миф – но основанный на были. Здесь, в месте единения стихий, прояснялся разум, тело наливалось силами, мысли сами спешили прийти на ум, а произнесенные клятвы становились нерушимыми. Именно тут пролегала еще одна граница между двумя мирами – Землей и Беловодьем. Граница, которая однажды рухнет, как и гигантский перст, в море… рассыплется, исчезнет навсегда. Но пока на скале стояли трое Хранителей ахейского народа: воин, мать-берегиня и страж потусторонних миров. Они пришли сюда, чтобы решить судьбу своих подопечных и, принимая судьбоносные решения, чувствовать себя ближе к ним. – Великий прорыв сильно пошатнул волшбу Земли, – наконец промолвила Стефания. – Сила Рун утрачена сынами Ахея вместе с жизнями их жрецов. Еще век – и они падут под натиском вторженцев. – Или их поглотят другие народы. Более сильные, обладающие знанием, – вступил в разговор Вигус. – Мы не можем этого допустить, – голос Клавдия звучал как вызов. – Они звали Арея – и он придет. Он всё еще помнил, как лишался жизни, как нить истончалась, как переставали ощущаться руки. Помнил, как молитвы во славу бога воинов его спасли, прогрели, как лучи солнца весеннюю землю, подарив возможности снова жить и сотворять. Клавдий стоял на самом краю перста-исполина: ветер нещадно трепал его крашеный в пурпур короткий плащ-хламиду, острые камни даже сквозь сандалии впивались в ступни. Но Клавдий и не думал перейти на более безопасное, не столь открытое ветрам место. Он всё еще рад был чувствовать себя живым, ему хотелось ощущать это место целиком, вбирать его в себя. – Ты знаешь закон, Клавдий. Мы давно уже не имеем право вмешиваться, – в голосе Стефании воин услышал печаль. Она была привязана к своему народу, одному из первых своих детищ, но вместе с тем рьяно защищала закон, по которым им завещали жить Изначальные. Однако никто не ведал, что равновесие в смежном мире пошатнется так быстро и так сильно, что так скоро он начнет терять свою магическую мощь. – Ахейцы должны заслужить новые Руны, – поддержал Стефанию Вигус. – Чтобы доказать, что они их достойны. Руны хранятся ныне у стража Огня Эитиса. Пусть же попробуют взять их. – Это им не под силу, – вмешался Клавдий. – Понт Аксинский стал слишком опасным. Не вина детей Ахея, что мы не смогли вовремя закрыть двери, что впустили вторженцев из других миров. Вигус молчал, а более молодые Хранители, высказавшись, ждали его совета. Одетый, как всегда, в белую хлену, удерживаемую на плечах медными застежками, в которых поблескивал обсидиан, и длинный черный плащ-гиматион, под которым были сокрыты руки и шея, Страж Нави был погружен в раздумья. Многое зависело от его решения, очень многое. Судьба целого народа была брошена на чашу весов. Наконец Вигус проговорил: – Справедливо, что мы должны помочь, искупив свою вину, свой недосмотр. Справедливо и то, что сыны Ахея сами должны добыть священные Руны. Вмешаться мы не можем. Но можем отправить посредника. Миру нужен новый герой. Он сказал всё, что было должно. Большего и не требовалось. Клавдий чувствовал, как сжалось сердце, как впились в кожу, пронзая сандалии, камни – будто отрастили зубы, как ветер пощечинами бил по лицу, как заволновалось, стало неспокойным море – волны налетали и разбивались о скалу-перст, срывая на ней свою ярость и боль. Боль и ярость Хранителей. На небо набежали тучи, нависнув давящим грузом над скалой, почти касаясь вершины. Клавдий ощутил, как холод пробрался и под пеплос Стефании, отдав ее во власть ветров, бушующих на мысе. Слишком тесно воин был с ней связан, страдание одного сразу же откликалось в другом. В этот раз – вдвойне, потому что Клавдий чувствовал то же, что и она. Новый герой – это человек-полубог, сын одного из Хранителей, который рождался в Беловодье – но еще младенцем отдавался в руки землян. Доверенных землян, которые растили из него будущего вершителя судеб. Родители были вправе из другого мира присматривать за сыном или дочерью, покровительствовать и наставлять. Но им было нельзя забрать его к себе и наречь своим наследником. Закон Беловодья, закон сохранения равновесия, которое убьют распри и борьба. У таких героев была яркая жизнь – как правило, короткая жизнь. Люди потом веками воспевали их, а божественные родители веками оплакивали. Однажды, быть может, Хранители перерастут в себе человеческое, перерастут в себе матерей и отцов, и им легко будет отдавать своего ребенка в пусть смежный, но чужой мир. Но не теперь… Пока еще это было больно, пока еще ни Клавдий, ни Стефания не забыли прежних героев – своих детей. Героев, чьими именами называли созвездия, но которым не суждено было успеть вкусить жизнь. Их судьбой становился великий замысел родителей. Ради этого герои рождались, жили и умирали. Посредники между мирами, получавшие покой лишь в загробных чертогах. – Новый герой, – продолжил Вигус, – посредник, что проведет сынов Ахея через Понт к великим Рунам. Кровь родителей даст ему ум, решимость, чутье и отвагу. Благодаря им, по его жилам заструится сила волшбы. Знания ему дадут те, кто взрастит его, кто хранит нашу мудрость в смежном мире. Учителя всё еще есть, но им нужны достойные ученики. – Чтобы пройти через Понт, нужен славный конь морей, – проронил Клавдий. – И всадник, чтобы совладать с ним, должен управлять силою Ветров. Во мне и Стефании нет этой стихии. – Грядет срок фантома Эола, – напомнила Стефания. Фантом Эола – светило, несущее в себе магию Воздуха. Зачатый под его лучами, ребенок получит его благословение. Клавдий знал это, но постарался в этот момент забыть. Стефания же была честна с собой. Хранитель понял, что она уже приняла решение. Разве мог он теперь принять иное? Они с любимой женщиной всегда шли рука об руку. И до сих пор в голове звенели мольбы сынов Ахея: «Арей, Арей, Арей…» – Да будет так, – проговорил Клавдий. – Фантом Эола осветит наши земли через седьмицу. Достаточно времени, чтобы подготовиться… Вигус склонил голову. Он знал, на какую жертву они идут, и мог лишь поддержать, потому что хранил обет безбрачия. Как и Расмус. В этот момент ветер разогнал сгрудившиеся над мысом облака – и на Хранителей с высот взглянуло голубое небо, слившись на горизонте с успокоившимся морем. Перст-исполин опять исполнил свою роль, подтолкнул к нужному решению и ознаменовал, что оно верное. – Этот ребенок будет удивительным, – предрек Вигус. – С великой судьбой. *** К Ллейру можно было воззвать несколькими способами: опустить перстень в чашу с водой или же прийти к морю и коснуться ладонью набегающих на берег волн. Клавдий хотел лично поговорить с владыкой морской стихии, поэтому стоял теперь у края соленых вод. Мокрый песок приятно холодил ступни – воин часто ходил босым, прикосновение к земле дарило ему дополнительные силы. Ни холод, ни камни, ни корни деревьев не могли причинить ему боль, пока были в гармонии чувства. Если же земля хотела с ним поговорить, о чем-то предупредить, привлечь внимание, тогда босые стопы обретали чувствительность. Сейчас Клавдий был спокоен, и песок ласкал ему ноги. Воин опустил руку вниз и поймал пальцами морскую пену. – Ллейр, услышь меня. Явись на зов! Как по натянутой веревочке, дернутой рукой, побежал вниз, в подводные хоромы глас, и где-то там зазвонил незримый колокольчик. Ллейр, где бы он ни был, услышал собрата по служению. Теперь следовало лишь ждать. Владыка морей умел появляться истинно по-царски. Вот вдалеке образовался водоворот – и из расступившихся вод выехал на колеснице Ллейр. Белоснежные кони, сотканные из пены, неслись по морской глади будто по земле, оставляя за собой дорожки-следы, тут же накрываемые бегущими по пятам волнами. Ллейр лично правил колесницей, одетый в гиматион цвета молодой бирюзы, удерживаемый на левом плече чудесной застежкой – амулетом, в который вложил часть своих сил. Хотя водной волшбой владела еще Верона – богиня судьбы, перед которой сами мойры раскрывали хитросплетения своих нитей, – лишь Ллейру эта стихия подчинялась как своему господину. Лишь он мог дышать равно свободно и под водой, и на земле, лишь на него океан не давил своей толщей, лишь он смог построить подводный город, своим колдовством защитив подданных, лишь он умел появляться через воду в любом месте как Беловодья, так и Земли – для него мировые моря были дверью, открывающейся во все стороны. Вот почему Клавдий пришел просить совета и помощи именно у него. – Здравия тебе, владыка воинов, – поприветствовал его Ллейр, осадив коней у самой кромки воды. Теперь они стояли, фыркая, роняя вокруг брызги. – Почто звал ты меня на свет Эола, под лучи Солнца? – Славен будь сынами своими, собрат по служению, – ответствовал Клавдий. – Привела к морям твоим меня дума, умысел, созревший еще за седьмицу до восшествия Эола в небеса. Сыны Ахея, дети наши со Стефанией, взыщут силу Рун. Решили мы послать им героя-посредника. Но чтобы забрать священные Руны у Эитиса, нужен будет отпрыску нашему конь морей, добрый парус, острая мысль и земли благословенье. Эол даст силу Воздуха, наш со Стефанией союз сроднит стихию Земли и Замысла. Но нужна нам мощь вод. Затем, Ллейр, я здесь. Владыка морей замолчал, обдумывая просьбу. Клавдий знал – Ллейр поможет, ждал лишь слов о том, в какую форму преобразится его помощь. – Ступайте в мою вотчину, в край пяти озер, – наконец промолвил Ллейр. – Обратите свой взор на центральное, Моховое. Сотворите себе на нем брачное ложе. Силой земли взрасти остров посредине озера, пусть Стефания силой мысли построит там храм. Озеро укроет туманами от берегов, пропустит свет Эола сверху. Бросишь в озеро мою печать – и приступите к творению. Ллейр, сойдя на землю, вручил Клавдию маленькую табличку с письменами – ее можно было зажать в ладони. – Как свершится таинство, воздашь озеру хвалу – и оно вернет тебе мою печать, а остров погрузится в пучину. В награду хочу лишь присутствовать при имянаречении. Это была справедливая просьба, и Клавдий склонил голову в знак согласия. – Благодарю тебя, Ллейр. Ты сам, когда придет срок, дашь имя нашему со Стефанией отпрыску. Быстрые кони, рожденные пеной, уже унесли колесницу Ллейра опять в глубину вод, а Клавдий всё стоял на берегу. Земля и море близки друг другу, воин любил находиться здесь, точно общаясь с братом по служению. Точно слыша в шепоте волн глас Изначальных, уже много веков как покинувших своих учеников… Когда-то давно Хранители сами были как их дети, но теперь несли ответственность уже за тех, кого им доверили. Что же, скоро у сынов Ахея будет новый герой, а Клавдий вновь почувствует себя отцом, чего не было уже несколько веков. Значит, настал тому срок. *** Клавдий и Стефания ждали ночи, ночь – это время для сакрального творения. Вот смерклось, и над озером Моховым взошел фантом Эола. Мелькнула в свете воздушного гиганта каменная табличка с письменами – озеро, приняв ее, всколыхнуло свои воды и, ласково набежав на берег волнами, омыло ноги гостей. Принимало их за своих, приглашало приступить к творению. Клавдий был теперь облачен в короткий, чуть выше колен, светло-оранжевый хитон цвета Земной стихии, схваченный вокруг талии сплетенным из узких полосок ткани поясом. В ножнах покоился ксифос, священный меч, что с зарей нового века вручил Клавдий сынам Ахея. Хорош он был в бою, не менее чудодейственен при творении. Сейчас ему предстояло помочь своему мастеру поднять остров из пресных вод. Клавдий опустился на колени на берегу, ласково погладил сырую от набегавших на берег ленивых волн землю. Ухватился обеими ладонями за нее, заговорил песнь-заклинание. Язык Изначальных, самый древний для двух миров, бережно подхватил и разнес по озеру ветер. Недра земли, чрево миров, внемлите вы воина слову. Задвигавшись, скиньте защитный покров, открывшися взору Эола, И, приняв в себя орихалка клинок, вберите могущество мага, Что, силой его возвращая назад, не пожалеет столь щедрого дара. Там, где была неподвижная гладь и воды песнь свою пели, Взбурлила волна, пробудилась земля, и остров раскинулся твердью. Камень за камнем на острове том слагается храма основа, Покорная, ждет мысли указ, веленья Хранителя-бога. Уж скоро на ней хороводы водить колонны начнут белоснежны, И купол, к Эолу длань устремив, на плечи их падет обережный. Земля отозвалась на песнь – и подалась в стороны, покорная рукам Клавдия. И вот уже зияет в ней трещинка, выемка. Воин извлек десной рукой ксифос из ножен, полюбовался на изгибы клинка, на начертанные на нем руны. Поймал им свет Эола. А затем – опустил в трещинку и отнял шуйную руку от влажной земли. Края трещинки вздрогнули – и подались друг к другу, меч крепко увяз в берегу, став единым целым с ним. Клавдий ждал. Ждал, пока чуть сместится на небе Эол, и когда полоска на воде точно сравнялась с рукоятью, взялся за нее руками. Взялся – и потянул. Сильный мужчина, он едва ли извлек клинок на палец. Земля держала меч крепко. Перстень на руке заблистал багряным огнем, окутал руку – одну, другую, наполнил их силой, мощью древней волшбы. Клавдий потянул снова – клинок медленно подался. Ладонь за ладонью – и вдруг забурлили воды в центре Мохового, заволновалась дорожка Эола на тихой глади. Локоть за локтем – поднимался навстречу небесам островок. Всё ярче блистал перстень, всё быстрее тянул Клавдий меч – всё выше возносилась земная твердь над волнами. Меч наконец покинул объятия земли, снова отразив свет Эола – и островок замер. В середине его серым камнем виднелся фундамент – основание для будущего храма. Клавдий погладил верный меч – и, вложив в ножны, провел ладонями по земле, благодаря ее. Трещинка оставалась – она будет до тех пор, пока острову не придет срок погрузиться назад в пучину. *** Теперь пришел черед Стефании. Ее пеплос был в эту ночь белоснежным, как тот мраморный портик, что ей предстояло сотворить. Хранительница вышла на берег точно напротив островка, где у самого края вод кончалась дорожка от фантома Эола. Стефания на миг прикрыла глаза, открываясь магическому видению, а когда подняла веки, мир изменил свои очертания. Молодая женщина узрела уже не предметы, облаченные в материю, а скопления разноцветных лучей, сплетающихся в узлы. Эти священные узлы были средоточия магии, при воздействии на них, они, вбирая в себя лучи, затем придавали им любую форму. Так волшебник мог творить предметы прямо из воздуха: от оружия и чудных яств до целых зданий. Стефания выбрала те лишь узлы, что блистали над островком, и направила к ним образ, сопровождаемый верной свитою – магической силой. Она ясно видела перед собой высящиеся белые колонны по краям фундамента, представляла, как полыхал над ними в свете Эола золоченый купол. Видела так, будто они были наяву. И, послушные повелению, вобрав в себя образ и насытившись мощью Хранительницы, узлы втянули в себя лучи – и стрелами выпустили их по периметру каменного основания. Гладь фундамента заволновалась, будто море, и из него, точно грибы после обильных дождей, прорвав пелену между мыслью и явью, вознеслись в небо десять призрачных колонн, увенчанных чуть видным в ночи куполом. Точь-в-точь, как посланный образ. Хранительница отдала еще больше силы, узлы взорвались целым каскадом лучей – и, впустив их в себя, колонны и купол накинули на себя одежды реального мира: мрамор и золото. И вот уже на островке отражал свет Эола пару мгновений назад рожденный портик – священный храм творения. Взор Стефании обратился к камням фундамента, и к виднеющемуся там узлу пришел новый образ-послание. Следуя ему, свое законное место заняло особой формы брачное ложе. Озеро тут же послало к нему клубы тумана, чтобы укрыть священное здание от чужого глазу. Наконец творение было завершено. Хранительница вновь прикрыла веки, отпуская истинное видение вещей от себя, а когда открыла глаза, то мир предстал в привычном облике. Какое-то время Стефания и Клавдий, ее муж, благословленный Изначальными, стояли и любовались на дело своей волшбы. Наконец же, вычертив перстнями одинаковый узор, удалились. Скоро наступит на седьмице ночь между днями Воздуха и Воды. Этой ночью и предстоит двум Хранителям, исполнив старинный обряд, возлечь на брачное ложе, чтобы дать жизнь герою. *** На озере Моховом стояла тишина, как в тот миг до начала времен, когда в будущую страну Белых Вод пришли Изначальные, чтобы чудесным гласом начать свое творение. Клавдий оттолкнул от берега челн и мягко вскочил в него, не желая даже всплеском нарушить торжественное молчание изумрудных вод, цвет которых и дал озеру имя. Именно он, воин-муж, должен был привезти свою женщину к священному храму с брачным ложем. Клавдий, взяв весло с вырезанными на нем рунами, принялся править челном, отводя его от берега и направляя к острову. Туман послушно расступался перед ним, указывая путь, и смыкался за спиной, стоило лишь челну пройти пару саженей. Стефания сидела впереди, и Клавдий восхищался тем, что сегодня она была особенно прекрасна: с венком из веточек омелы на распущенных черных кудрях, в которые были вплетены бусины из бирюзы, в белом пеплосе, заколотом на обоих плечах застежками из орихалка, с вышитым по краю орнаментом, что усиливал веление мысли. Клавдий же был облачен в короткий золотистого цвета хитон и алый плащ-хламиду с фибулой, изготовленной из всё той же "руды богов". Плащ, повидавший немало славных сражений, испытаний и побед. Сегодня принесет его Хранитель в дар будущему отпрыску. На голове у воина тоже был венок, но уже из листьев дуба. Клавдий правил умело – так, что даже легкие всплески весла в воде складывались в особую мелодию. Мелодию прошения, подчиняясь которой, продолжал расходиться перед челном туман, пропуская дальше и дальше к сакральному острову. Вот наконец показался мраморный портик, и Эол заиграл огнем на его крыше. Клавдий опустил весло, и, увлекаемый последним толчком, челн пристал к берегу. Ступив на остров, воин нагнулся и поцеловал священную землю, затем выпрямился и подал руку своей подруге. Оказавшись на берегу, Стефания тоже воздала хвалу рожденной в центре Мохового тверди, и, держась за руки, молодые Хранители отправились к храму. Челн они не привязывали – сокрытый туманом, он верно ждал их возращения. Преклонив колени перед брачным ложем, Стефания и Клавдия возносили молитвы Изначальным, настраивая мысли и чувства на нужный лад. Их мелодичный говор устремлялся к куполу и, отражаемый им, усиливался и разносился, будто звук колокола над островком. Туман скрадывал звуки с четырех сторон, и лишь вверх, навстречу фантому, этот звон-песнопение поднимался без препон и преград. На мгновенье промежутки между колоннами заполнил яркий свет – так, будто Эол уступил место Солнцу посреди мрака ночи. Тут же, забурлив у берега, качнулись на островок волны. Светило стихии Воздуха приняло зов и откликнулось на молитвы, а Моховое вторило ему. Это значило, что молитвы услышаны и древний обряд соблюден. Выпрямившись, Хранители сняли с голов венки. Стефания разложила на брачном ложе ветки омелы, Клавдий добавил к ним листья дуба. Священные растения, они подарят грядущей брачной ночи продолжение в виде героя-воина, наделенного магическим даром. Затем Клавдий, отстегнув фибулу, накрыл ложе своим воинским плащом, Стефания закрепила на алой ткани брошь с сапфирами – чудодейственный артефакт, созданный пару веков назад и вобравший в себя немало сильных заклятий. Теперь ложе было готово. *** Стефания еще в час путешествия по озеру чувствовала на себе любящие, восхищенные, трепетные взгляды Клавдия. Столько веков вместе, но каждая ночь – как таинство, как нечто особенное. Молодая Хранительница сейчас смотрела на своего избранника и тоже любовалась им. Крепкое, закаленное в боях тело, покрытое бронзовым загаром, руки, которые могли и разить врагов, и ласково сжимать ее в объятиях. Под десной ключицей у Клавдия белела полоска стародавнего шрама, еще из Эры Изначальных. Сюда воткнулось копье жителя огненного мира. Волшба Стефании излечивала многие раны без следов, но здесь оставила свой отпечаток могущественная магия. Магия, подарившая шраму чудесные свойства – стоило Клавдию прикоснуться острием меча к белой полоске, как клинок вспыхивал, точно копье из однажды посещенного вместе с покровителем-Изначальным мира, и начинал взрезать камни, будто нож – масло. Сотни воинов можно было обратить в бегство, расчистить просеку через непроходимый лес, пройти сквозь гору. Так память о давней схватке, в которой Клавдий выстоял, выжил, стала даром огненного мира. Коснувшись рукой шрама, Стефания ощутила даже сейчас его отдаленную мощь, сокрытый внутри жар. Мощь, которая, быть может, передастся и их отпрыску. Ладонь Хранительницы скользнула по плечу Клавдия, затем поднялась вверх и неспешно провела ему по волосам, по щеке. Воин на голову был выше своей жены-избранницы, но сейчас с благоговением принимал ее нежность, за которой всегда следовало позволение. "Клавдий правит мечами двух миров, – говорил он не раз. – А Стефания правит Клавдием". И ей нравилось сознавать свою маленькую власть. Но сейчас, в этот момент, она должна была отдать поводья от колесницы брачной ночи ему. Отдать, чтобы родился воин, исполненный сил. Тот, что сможет повести за собой других и вернуть священные Руны. Рука Стефании опустилась, голова медленно склонилась вниз, глаза застенчиво, по-девичьи прятались за длинными ресницами: молодая женщина замерла в ожидании первых ласк. В мыслях всколыхнулось и понеслось навстречу Клавдию послание: "Подари мне свою любовь". И воин осторожно взял в ладони ее лицо и, чуть опустив голову, оставил на желанных губах первый за эту ночь поцелуй. Поцелуй, зачинающий будущее таинство. Их еще много будет этой ночью, когда молодые Хранители соединятся в объятии, когда, освобожденные от оков фибул, падут на каменный фундамент их одежды, открывая истомившимся взглядам супругов чудесную наготу друг друга, когда, наконец, благословленные своими покровителями, они опустятся вдвоем на ждущее их ложе. Туман скрывал происходящее в храме сотворение от чуждых глаз, волны мерно плескались у берегов, напевая древнюю мелодию, которой научили их еще Изначальные, а Эол посылал свои лучи на золоченый купол, заставляя его гореть огнем. Двое человек и четыре стихии становились этой ночью единым целым. И в краю Белых Вод, вздрогнув, забилась новая жизнь. *** Спустя три седьмицы. Клавдий уже знал, зачем Стефания послала за ним, сама оставшись в Башне у берегов молчаливого Ситра. Именно здесь, на границе двух миров, объявит она ему о долгожданном событии – о том, что носит под сердцем будущего посредника. Клавдий не ведал только, родится воин или же... воительница. Стефания ждала на вершине Башни, путь к которой нужно было проделать пешком, ступенька за ступенькой взойти сначала на стену, затем – на площадку. Этим восхождением Клавдий заслуживал право называться не только мужем, но и отцом. Ведь Стефания, в которой теперь билось не одно сердце, но два, была от него неизмеримо далека. Клавдий начал свое восхождение. Ступенька за ступенькой, аршин за аршином оставались у него за спиной. Поначалу путь был легок для опытного воина, но с каждым шагом незримая сила ставила препятствия. Крепчал ветер, стремясь опрокинуть назад, солнце, показавшись из-за облаков, нещадно опаляло лучами, а лестница вздрагивала, вбирая в себя толчки земли. Три стихии испытывали его, проверяя – достоин ли? В этот раз Клавдий нес на себе доспехи из орихалка, блики от которых можно было различить издалека. На голову давил тяжелый шлем, край развеваемой ветром хламиды, скрепленный фибулой, больно врезался в шею, верный меч-ксифос тянул вниз, став весить втрое больше. Ступенька за ступенькой, испытание за испытанием, Клавдий преодолел уже половину пути до стены. В перекинутой через шуйное плечо суме нес он дары для матери будущего воина – льняной пояс, украшенный золотой вышивкой с защитными письменами и опускающимися вниз тремя нитями, несущими сапфиры, и крашеный в цвет бирюзы плащ из тонкой шерсти, расшитый рунами единения и охранения. Все эти вещи изготавливал Клавдий сам эти три седьмицы: ткал, делал отрезы, сшивал, ставил обережные знаки, наполнял силой камни. Никто иной не имел права прикасаться к священным дарам, которые будет носить его женщина, мать отпрыска... Отпрыска, которого он еще должен заслужить право назвать своим. Клавдий продолжал восхождение, в то время как солнце вновь скрылось за облаками, которые вдруг поменяли цвет, вобрали в себя влагу и, вспыхнув десятками молний, разразились дождем. Ветер силился скинуть Клавдий с лестницы, дождь поливал его с головы до ног, сделав ступеньки скользкими, будто зимний лед. Земля продолжала издавать толчки, доспехи одолевали своей тяжестью, из-за бьющего в лицо ветра трудно было сделать лишний вдох... Но Клавдий продолжал подниматься ввысь, гордо расправив плечи, и, вынув меч, ловил на него молнии и рассекал взмахами напоенный грозой воздух перед собой, прокладывая путь и создавая себе возможность дышать. Воин идет, воин восходит на стену, воин жаждет назвать себя отцом! Дрожь земли прекратилась, но принялась испытывать Клавдия сила мысли. Повинуясь ей, перед ним начали возникать воины-иллюзии, выглядевшие как настоящие: их омывал дождь, их мечи могли оставить зазубрины на доспехах и кровавые раны на теле. Бой на скользкой лестнице был опасен, но Клавдию воспрещалось останавливаться даже на миг. И, продолжая шагать только вперед и вверх, он принял сражение. Звенели, сталкиваясь, мечи, стремясь поразить своих противников, однако клинок Хранителя в умелых руках раз за разом помогал ему завоевать победу. И падали, поверженные, призрачные воины на ступеньки, тут же растворяясь под струями дождя, ибо были лишь иллюзиями. Иллюзиями, перед которыми нельзя дрогнуть, нельзя отступить. Клавдий взошел на стену, повернулся и, пройдя несколько шагов направо, вступил под кров Башни. Тут же исчез дождь, стихли порывы ветра. Но продолжились подземные толчки, а ступени норовили обрушиться под ногами у воина. То были новые иллюзии, иллюзии разрушения, неминуемого падения. И смело следовало шагать вперед, вовремя минуя бреши, перепрыгивая через провалы. Всё выше и выше поднимался Клавдий, всё нарастали толчки, вот целый ряд ступеней рухнул вниз, делая невозможным любой прыжок. И тогда воин с улыбкой шагнул прямо в пустоту, преодолевая последнее испытание – страх. И ноги нашли опору, и Клавдий миновал еще один пол башни. До верха оставалось совсем немного. Там ждала его Стефания. Преодолев очередной пролет лестницы, Клавдий обнаружил, что путь на площадку Башни преграждал бронзовый люк. Вот он, последний рубеж. Воин вложил в ножны меч и уперся ладонями в препятствие. Напряглись мышцы, вены вздулись на руках, лоб покрылся сеточкой морщин. Клавдий поднимал не просто люк – он убирал препятствие, которые испытывало его: готов ли он нести то же бремя, что и Стефания, брать на себя ее боль, ее утомление, когда ребенок в утробе будет расти и набираться сил? Уже не раз Хранитель добивался чести делить со своей женой-избранницей эту ношу, сможет ли в этот раз? И вот дрогнул люк под его сильными руками, подался вверх – и, наконец, порвались цепи, что удерживали его края, и Клавдий смог отложить его в сторону и, вскарабкавшись по последним ступенькам, оказался на вершине Башни. *** Стефания стояла к нему спиной, наблюдая за водами Ситра, иногда зябко поводя плечами из-за разыгравшихся на самом верху ветров, которые, однако, она не отгоняла от себя, ибо были они частью этого места. Хранительница знала, кто Клавдий идет к ней. И верила, что он доберется. Ведь это был ее Клавдий, отважный воин и верный муж. Она повернулась к нему, встав вполоборота. Воин подошел к ней и опустился на колено, предварительно вынув пояс из сумы. Стефания протянула руку и провела по льняной ткани пальцами. В ее власти было отвергнуть дар, если в него было вложено мало силы, мало любви, мало умения. Но Клавдий всё сделал верно, вышитые на льне золотые руны излучали защиту, сапфиры были налиты, точно спелые фрукты, магической мощью. Благосклонно кивнув, Стефания выпрямилась, выжидая, пока воин сам опояшет ее вокруг талии. Талии, что еще мало изменилась внешне, но их с Клавдием отпрыск уже нуждался в защите от злого глаза и враждебной магии. Вновь повернувшись к Ситру, в волнах которого купалось восходившее из-за гор солнце, в чьем свете бледнел даже сменивший Эола фантом Белена, становясь совсем призрачным, Стефания чувствовала, как Клавдий укрыл ее и себя сотканным им же плащом-гиматионом, тем самым ознаменовав, что причастен к растущему внутри нее ребенку так же, как и она. Ее боль будет теперь делиться поровну, как и слабость, и малейшее недомогание, если таковые вдруг посетят Хранительницу, жительницу благословленной Изначальными страны. И в той же мере будет ощущать Клавдий радость от осознания того, что каждый день его отпрыск набирается сил и телом, и духом. И вот оно, первое прикосновение – Клавдий робко, хотя проходил через это уже десяток раз, положил свою большую ладонь на ее живот. Стефания не видела, но знала, что сейчас на губах ее избранника сердца сияет улыбка. – Воин, – гордо проговорил он, поняв, что они ждут сына. В этот самый момент на поверхности Ситра показалась лодка. Кто-то надеялся перебраться в обетованную страну, и Стефания вгляделась в маленького человечка среди огромной глади озера. Это знак, ведь их сыну тоже предстоит покорить коня морей и, пройдя десятки препятствий, попасть в тот край, где хранятся теперь заветные Руны. Справится ли? Лодку нещадно качало, кидало по волнам, Ситр испытывал гостя. Стефания чувствовала, как замер Клавдий, тоже неотрывно глядя вниз, только его ладонь мягко поглаживала ей живот. Озеро на самой середине на мгновенье заволокло туманом... и вот прямо из него явила себя на свет Солнца и фантома Белена лодка с человеком. Ветер надул незримый парус – и стремительно понес ее к берегам Беловодья. Неизвестный прошел испытание и подарил добрый знак их сыну. Обряды остались позади, и Стефания просто позволила себе прижаться к любимому мужчине, опустив голову ему на плечо. И Клавдий обнял ее рукой, притягивая к себе ближе. Здесь, на самом верху Башни, открытой всем ветрам, гуляющим над Ситром, теперь совсем было не холодно стоять. Ведь плащ – один на двоих – согревал и оберегал их, родителей будущего героя. Нового героя Беловодья и Земли.