Мы не одни

Июльский вечер медленно выцветает в ночь, и розовый закатный свет смешивается с холодом уличных фонарей. В студии темнеет. Каору замечает это, только когда становится сложно различать цифры на счетах, которые он просматривает, сидя на татами за небольшим столиком у окна. — Кара, свет. — Слушаюсь. По кабинету растекается приглушенный теплый свет — с недавних пор Каору изменил параметры освещения по умолчанию. Яркие белые лампы напоминают ему об остром запахе медикаментов и хлорки, об отвратительном и неизбежном чувстве собственной беспомощности. — Сколько времени? — Половина двенадцатого. — Спасибо. Включи стандартный плейлист. Из колонок, встроенных в стену и хитро замаскированных под традиционный интерьер, доносятся первые звуки «Ombra mai fu». Черри устало прикрывает глаза и позволяет себе ненадолго расслабить напряженные плечи. Пора домой. Где-то на задворках сознания мелькает смутное сожаление: сегодня он слишком устал, чтобы заглянуть по дороге в «Sia la Luce». В последнее время он появляется там едва ли не каждый вечер. Кажется, ресторан Нанджо Коджиро — единственное место, способное унять тревожность, в разы усилившуюся после гонки с Адамом. Но это только кажется. Потому что на самом деле успокаивает его вовсе не ресторан. Громкая трель дверного звонка заставляет Черри вздрогнуть. — Кара, кто там? — У двери Нанджо Коджиро. Сердце знакомо дергается в груди, затопляя ее теплом вперемешку с горечью. — Выключи музыку и впусти его. — Да, хозяин. В наступившей тишине отчетливо слышен щелчок замка и знакомые шаги на лестнице. Черри быстро приводит себя в порядок: заново перевязывает волосы, разглаживает и без того ровный ворот юкаты. К моменту, когда Джо, шурша бумажным пакетом, открывает дверь в кабинет, он вновь сидит с идеально прямой спиной, наполовину скрыв лицо веером. — Что ты здесь делаешь? — Вопрос звучит довольно резко, но Коджиро лишь улыбается в ответ. В каллиграфической вотчине Сакураяшики он нечастый гость — соблюдает границы Черри, при этом безропотно позволяя нарушать свои. А может, он дает этим понять: границ между ними на самом деле никаких и нету, они существуют только в одной конкретной розововолосой голове. — Раз ты не идешь в ресторан, ресторан идет к тебе. Наверняка опять забыл заказать доставку и остался без ужина. Джо всегда громкий, яркий, и его так много, что Черри боится ослепнуть, но сейчас, когда он садится напротив и, сдвинув в сторону бумаги, выставляет на стол пластиковые контейнеры с едой, он кажется непривычно тихим и ненавязчивым. Если подумать, он такой с тех пор, как Черри выписали из больницы. Прошло уже больше двух месяцев, но Джо все еще обращается с ним как с какой-то хрупкой драгоценностью. Заботится. Поддерживает. Подбирает слова, чтобы не задеть ненароком. А, может, так было всегда, просто Каору… не замечал? Вытряхнув из пакета столовые приборы (не поленился же притащить из ресторана), Коджиро обходит стол и осторожно обнимает Черри со спины, пристроив подбородок ему на плечо. — Я тирамису принес. Каору издает одобрительный «м-м», и, стараясь не думать об искрах, вспыхивающих под ладонями Джо, отвечает: — Спасибо. Они уже как-то незаметно перешли ту тонкую грань, что отделяет просто дружбу от чего-то большего. Чего-то, чему Черри не хочет давать название, боясь сделать это настоящим, материальным — ведь все материальное так легко сломать. Коджиро чувствует его страх. Не заходит дальше объятий, которые пока еще можно принять за дружеские. Ничего не говорит. Но за него говорят взгляды, которые он бросает на Каору, пока тот цедит традиционный бокал белого за барной стойкой открытого лишь для двоих ресторана. Блюдо, которого нет в меню, но для Каору всегда наготове. Шутливые смс «с добрым утром, принцесса», всегда застающие его где-то между утренним душем и чашкой ристретто. Джо обнимает его уверенно, но вместе с тем ненавязчиво. Он всегда невербально дает понять: «некомфортно — отпущу». Внимательный и безопасный, он не делает ничего против воли Каору, оставляя решение за ним. Порой это даже раздражает и хочется иного: спиной к стене, запястья в железной хватке, горячее дыхание на шее; хочется, чтобы Джо не слушал его слабых неправдивых возражений, а решил сам — за двоих. Руки на талии ослабевают. Сейчас Коджиро поднимется, хлопнув Каору по плечу, поужинает вместе с ним и отвезет домой, мигнув фарами на прощание. А утром все начнется снова: «доброе утро, принцесса», pasta del mare, внимательные теплые взгляды… И только сам Каору может разорвать этот порочный круг. — Коджиро. Ладонь Коджиро крепкая и теплая; даже в приглушенном свете Черри очень ясно видит на ней следы его работы. Он подносит ее к губам, медленно и осторожно целует припухший шрам, светлое пятнышко от ожога, мягкую впадинку у основания большого пальца. Джо шумно выдыхает, обдавая теплыми мурашками обнаженную шею Каору над воротом юкаты, и вновь прижимает его к себе. — Каору, — шепчет он ему в ухо, почти царапая зубами нежную мочку. — Я… Черри не дает ему договорить. Их лица совсем рядом — нужно лишь повернуть голову и… Вместо поцелуя они неловко сталкиваются носами, и Коджиро издает тихий смешок, рассеивая минутное наваждение. Смущение вперемешку со страхом жарко приливает к щекам. Хочется сбежать от позора куда-нибудь на Северный полюс — но Коджиро успокаивающе сжимает его ладонь. — Тш-ш, — улыбаясь, шепчет он, и, быстро пересев, чтобы было удобнее, обнимает лицо Черри теплыми ладонями и целует уже сам. Каору обнимает его за шею, чувствуя невероятное облегчение. При всей незамутненной очевидности Коджиро липкий страх ошибиться в толковании всех этих знаков внимания не отпускал его до этой самой минуты. Теперь можно не бояться. Теперь можно целовать, прижиматься теснее, вдыхать терпкие нотки древесного одеколона, который так идеально подходит Джо, что, кажется, только подчеркивает его собственный запах — Черри сам выбрал однажды этот аромат ему на день рождения, и с тех пор Джо пользуется только им. Их поцелуй так естественен, что кажется вовсе не первым, а сотым или около того. Губы Джо движутся в едином ритме с его собственными, язык слишком хорошо сплетается с языком Черри, пальцы цепляют ворот юкаты под затылком, обжигая кожу мимолетным прикосновением. Джо гладит его по лицу. Покусывает губы, вызывая жаркие всполохи под ребрами. В тишине пустой студии отчетливо слышно, как бешено стучит сердце — его собственное или Коджиро, не разобрать. Когда поцелуй кончается, Коджиро тяжело дышит и молча водит большими пальцами по скулам Каору, прижимаясь к его лбу своим. Из глубины поднимается знакомая тревога — что теперь делать, что говорить, как вообще люди ведут себя в этих случаях? Значит ли поцелуй, что между ними все серьезно? Он столько раз видел, как Джо, пышущий жаром и адреналином, целовал у финиша «S» очередную девчонку, а потом даже имени ее вспомнить не мог. Тот вдруг широко улыбается и шаловливо целует его в нос. — Тебе надо поесть, — буднично говорит он и разворачивается к столу. Пальцы, только что ласкавшие его лицо, ловко отщелкивают пластиковые крышки контейнеров, и студию заполняет соблазнительный запах. Организм реагирует быстрее разума, в животе постыдно бурчит, но Черри этого почти не замечает. — Че…чего? — Наверняка у тебя с самого утра крошки во рту не было, и… — В моем рту только что буквально был твой язык, — не думая, гневно выпаливает Черри, и Джо складывается пополам от смеха. — Не самая… калорийная… пища, — сквозь хохот выдавливает он, едва не опрокидывая контейнер с пастой на стопку неоплаченных счетов. — Придурок, — бурчит Черри и, нащупав на полу веер, награждает Коджиро привычным легким шлепком по плечу. У него голова кругом, а эта горилла ведет себя так, будто ничего не случилось! Не переставая смеяться, Джо ловит его руку и вновь тянет на себя, но уже не за поцелуем. Обнимает так, будто задушить пытается, и страхи рассеиваются в мгновение ока, задавленные искренностью, которую Джо излучает всем своим существом. Это же Коджиро. Он никогда, никогда не делал ему больно. И не сделает — в этом Каору уверен чуть более, чем полностью. — Долго же ты решался, — выдыхает тот ему в ухо и еще крепче стискивает в объятиях. — Я решался? А сам-то? — вспыхнув, бормочет Каору и не отказывает себе в удовольствии цапнуть Джо зубами за плечо. Впрочем, там столько мышц, что для него это не чувствительнее комариного укуса. — Я просто терпеливый. Но, признаюсь, еле сдерживался, чтобы не зажать тебя где-нибудь в лабиринтах «S», tesoro mio. — Где девок своих зажимаешь? Нет уж, спасибо. Я тебе не одна из них. — Конечно, нет. Ты лучше их всех, вместе взятых. — Вот уж спасибо за лестное сравнение. Коджиро вздыхает. — С тобой не будет легко, а, Каору? Что-то в его полушутливом тоне горько колет Черри в самое сердце. Он опускает голову: — Тебе никогда не было со мной легко. — Но ты этого стоишь. *** — Поехали, принцесса, отвезу тебя домой, — Джо как ни в чем не бывало собирает пустые контейнеры в пакет, буднично звенит ключами от машины — будто и не было совсем недавно этого головокружительного поцелуя. Может, и впрямь померещилось? — Нет. — Нет?.. Густые брови сходятся на переносице, и Каору, не удержавшись, касается указательным пальцем хмурой складочки. Решительно склоняется вперед, целует Коджиро в губы, слизывая с уголка рта остатки сливочно-кофейного крема. Тот охотно и торопливо отвечает на поцелуй, со стуком роняет на пол пакет, притягивая Черри к себе за плечи. Непрошеной вспышкой мелькает воспоминание, как эти руки обнимали его в машине по пути в больницу, прижимали к себе на крутых поворотах и кочках, пока Шэдоу несся не разбирая дороги, и каким-то чудом удерживали в сознании. Даже боль, от которой поначалу хотелось орать, немного стихла: Коджиро всегда был его лучшим лекарством. — Нет, — шепчет он ему в губы и улыбается, чувствуя во всем теле радостное предвкушение. — Нет. Отвези меня к себе домой. Ему хочется быть сейчас в квартире Джо, где все пропитано его присутствием, где вечно бардак, на замечания по поводу которого Джо всегда самодовольно отвечает, что истинный гений властвует над хаосом. Хочется окончательно отпустить контроль, раскрыться полностью, потому что — опять же — теперь можно. Теперь можно все. — Ты уверен? — спрашивает Коджиро. Он знает ответ — его руки уже спускаются ниже, сжимают легонько задницу Каору, и кровь приливает к паху от одной мысли о том, как же ему необходимо почувствовать эти руки на своем обнаженном теле. Но таков уж Джо. Ему всегда нужно прямое согласие. — Уверен. — Я люблю тебя. Черри вздрагивает. Теплое, знакомое счастье разливается по венам — это как лететь бок о бок по трассе к заброшенному заводу, как звенеть бокалами, смеясь над дурацким фильмом. Как засыпать за стойкой «Sia la Luce» и слышать сквозь сон тихое «Мы не одни. Верно, Каору?» И все равно царапает мысль — он не заслуживает этого, не заслуживает Коджиро с его любовью и принятием, заботой и самоотверженностью. Не заслуживает, потому что с ним — ершистым, колючим, своевольным — и вправду никогда не было легко. Не заслуживает и все равно тянется, как дикое растение — к единственному источнику света и тепла. — Каору? — М? — Ты в порядке? Ты весь дрожишь. — Я… — Слушай, не обращай внимания, я просто… — Глупая горилла, — внезапно выдыхает Черри, как всегда пряча смятение за колкостью. — Сам же сказал тогда, что мы не одни. Неужели думал, что я не понял?.. Он оставляет поцелуй над воротом соблазнительно расстегнутой рубахи, касается теплой кожи кончиком языка — и тихий звук, что издает Коджиро, падает прямо в низ живота, разбрызгивая по всему телу колкое электричество. — Ох, Каору, — шепчет он, — честно, я даже не думал, что ты это слышал. — Слышал. И я… — Каору глубоко вздыхает и отстраняется, чтобы посмотреть Коджиро в глаза. Черт, как же это сложно. — Я… Я… Джо снова целует его, глубоко и нежно, и Каору в очередной раз поражается тому, как этот мужчина его чувствует. Едва слышное «я знаю», произнесенное в самые губы, избавляет его от необходимости произносить это вслух и захлестывает новой волной нежности, благодарности и желания показать свою любовь, раз уж природа обделила его даром романтического красноречия. — Пойдем? — говорит Коджиро, мягко очерчивая большим пальцем линию приоткрытых губ. Черри кивает. — Кара, — сипло говорит он. — Мы уходим. Стандартный протокол защиты. — Слушаюсь, хозяин. Они выходят из студии под шум опускающихся жалюзи, щелканье замков и механический писк, обозначающий, что дверь надежно закрыта, а сигнализация — активирована. — Робошизик, — фыркает Джо. — Хорошо хоть в твоей квартире такой системы нет… — Кто сказал, что нет? — Э… Но ведь у меня есть ключ, и… — Ага. А камера над дверью настроена распознавать твое глупое лицо. Иначе замок бы попросту заблокировало. — О господи. И где там у тебя еще камеры? — Ты ведь не занимался ничем предосудительным в моей квартире, пока я был в больнице? — фыркает Каору. — Конечно, нет! — поспешно отвечает Джо, и Черри мысленно делает пометку все же просмотреть записи с камер. Джо внезапно останавливается. — Черт, — говорит он и смеется, взлохмачивая густые волосы. — Пакет забыл. — Не вздумай возвращаться за ним, а не то я отрежу тебе яйца, — угрожает Черри, и Коджиро театрально прикрывает пах руками. — Поехали уже, не заставляй меня ждать. — Слушаюсь, хозяин, — копируя интонации Кары, шутит Коджиро, и Каору неожиданно для самого себя заливисто смеется. Джо застывает с открытым ртом — совсем как тогда на S — и, шагнув к нему, снова притягивает к себе. — Так красиво смеешься, — говорит он и нежно целует его в кончик носа. Каору вновь краснеет — проклятая физиология! — и, не зная, что ответить, лишь колко фыркает и следует за Коджиро к машине. …Едва старенькая «Хонда» трогается с места, рука Коджиро по-свойски сжимает колено Черри. — Эй! — возмущается тот. — Это противоречит технике безопасности! — Окей. С хитрой ухмылкой Коджиро ведет руку выше, и Каору перехватывает ее буквально в паре сантиметров от собственного паха. — Прекрати, — гневно шипит Каору. — Или… сверни вон к тому парку, стоянка сейчас пуста. — Так не терпится, а, Вишенка? — подмигивает Коджиро, и, черт, непонятно, чего сейчас хочется больше — трахнуть его или придушить. Черри презрительно фыркает, сбрасывает настырную руку со своего бедра и, надувшись, переводит взгляд на приоткрытый бардачок, откуда вперемешку с документами на машину торчат цветные фантики и стикеры, исписанные корявым почерком. — Я хочу, чтобы все было правильно, — неожиданно серьезно говорит Джо. Въезд в парк стремительно исчезает в зеркале заднего вида. — Правильно? — Черри закусывает губу. — Коджиро… разве у нас хоть что-нибудь, хоть когда-нибудь было правильно? — Конечно, caro mio. Ведь, что бы ни происходило, мы были друг у друга. Но… я не это имел в виду. — Что же? — Ты был прав раньше, про лабиринты «S». Но я никого никогда не приводил к себе домой, Каору. Каору молчит, сминая в пальцах аляповатый конфетный фантик. Порыв ветра, ворвавшийся на повороте в приоткрытое окно, растрепывает ему волосы, и мозолистые пальцы Джо, с удивительной нежностью мазнув по щеке, заправляют выбившиеся пряди за ухо. — Следи за дорогой, — Каору дотрагивается до лица, где еще чувствуется след прикосновения. Мигнув поворотниками, машина сворачивает в нужный квартал, и бездомная кошка, египетским изваянием застывшая на каменном парапете, провожает ее равнодушным взглядом. *** Какое счастье, что прогресс подарил человечеству автоматические дверные замки — можно не тратить драгоценное время зря. Ненужные уже ключи со звоном падают на пол, пока они целуются в темной прихожей, поспешно сбрасывая обувь и натыкаясь на стены и мебель. От Коджиро чуть тянет терпким запахом пота, но Каору ясно понимает: при всей своей маниакальной чистоплотности он просто не сможет отпустить его в душ. Желание настолько сильное, что сводит живот, и это взаимно. Сквозь тонкую летнюю ткань сложно не почувствовать чужое возбуждение, так явно притирающееся к его собственному эрегированному члену. Сложно сдержать стон, когда Коджиро, прижимая его к стене на полпути к спальне, плавно, но ощутимо двигает бедрами вперед и вверх. Последних связных мыслей хватает лишь на то, чтобы снять очки, отбросив их на ближайшую тумбочку от греха подальше. Небрежно застеленная кровать расчерчена широкими полосами фонарного света. Черри толкает на нее Коджиро, садится сверху и помогает избавиться от рубашки. Его собственный пояс потерян где-то в коридоре между сотым поцелуем и десятым засосом; ничем больше не сдерживаемая тонкая синяя юката болтается на локтях, и Каору в считанные секунды окончательно выпутывается из нее, бросая куда-то в сторону. Джо рвано дышит, очерчивая ладонями изгибы тела Каору. Долгожданные прикосновения горячих рук к голой коже заставляют выгибаться, сильнее подставляясь под эти незамысловатые ласки. Вишневые глаза неотрывно следят за ним, впитывая, кажется, каждое движение, каждую эмоцию. Во взгляде Коджиро плещется почти звериное желание, и Каору содрогается от предвкушения: вот сейчас Джо грубо схватит его за талию, перевернет, прижимая к кровати всем весом и… Но тот лежит под ним практически неподвижно, нежно гладит по плечам, спине, бокам, лишь изредка цепляя самыми кончиками пальцев металлические штанги в сосках, и будто ждет чего-то, хотя живот его дрожит от напряжения, а член твердо упирается в задницу Каору. Эта ласковая покорность сносит крышу еще сильнее. Черри резко, со стоном, выдыхает и склоняется к Коджиро. Целует грубо и глубоко, кусая пухлые губы чуть не до крови. Трется задницей о возбужденный член, которому явно тесно в облегающих джинсах — но это ненадолго, Черри об этом позаботится. Тело Коджиро — произведение искусства, сравнимое разве что с античными статуями греческих богов, вот только они созданы из холодного камня, а Коджиро — теплый и светлый, как солнце, увековеченное на его левом плече. Каору бездумно водит по татуировке пальцами, выцеловывает сложные узоры на обнаженном торсе. Темные соски на выдающихся грудных мышцах притягивают взгляд, и Черри поочередно ловит их языком, катает во рту, вырывая из Коджиро низкий вибрирующий стон. Джо зарывается пальцами ему в волосы, выпутывая из них желтую резинку, на пробу собирает розовые пряди в горсть, и от щекотных прикосновений к затылку по шее и плечам вновь бегут колючие мурашки. Он столько раз видел тело Джо — трудно было не, ведь чертов нарцисс выставляет его напоказ при каждом удобном и неудобном случае. Но касаться его, целовать, очерчивать языком рельефы пресса, оставляя на загорелой коже развратный влажный след — совсем другое. Каору задыхается от жажды, снова и снова припадая к живительному источнику. Джо гортанно стонет его имя, гладит по спине и бесконтрольно подается бедрами вперед, когда Черри сползает с кровати, и, устроившись между ног Джо, сжимает одной рукой его член сквозь джинсы, а другой ловко расстегивает ремень. — Каору, — бархатным голосом зовет Джо, приподнимаясь на локтях, чтобы удобнее было наблюдать, как Каору стягивает с него джинсы вместе с бельем. — Я… так долго… этого ждал… — Долго ждал, пока тебе отсосут? — ехидно выдает Черри, поспешно избавляясь от собственного белья, в котором уже давно тесно и влажно. — Так и знал, что на самом деле тебе никто не дает… — Невыносимый, — фыркает Коджиро и тут же давится воздухом, когда Каору склоняется вперед и, вцепившись пальцами в крепкие бедра, размашисто лижет его член по всей длине. Живот Джо сотрясает крупная дрожь, пальцы смыкаются на плече Каору; протяжный низкий стон, кажется, пронизывает Каору насквозь, вынуждая застонать и самому, прежде чем плотно сомкнуть губы на влажной покрасневшей головке. Ему не так уж и часто приходилось это делать — сексуальная жизнь респектабельного мастера каллиграфии не отличается таким разнообразием, как у обаятельного шефа итальянского ресторана — и он не уверен, что делает все правильно. Но яркие и недвусмысленные реакции Коджиро — самый честный ответ на этот вопрос. Рваное дыхание, сдавленные ругательства сквозь зубы, ладонь, слегка давящая на затылок и мелкое дрожание бедер — все это придает смелости и решимости, распаляет еще сильнее и заставляет упиваться собственной властью над Джо. — Хороший мальчик, — шепчет Коджиро, поглаживая Черри по голове, когда он, расслабляя горло, берет немного глубже. — Caro mio… Да, вот так… Каору ненавидит чертов рвотный рефлекс, который мешает ему взять на всю длину, ведь член такого размера точно достанет до середины горла — и старается компенсировать это всеми доступными способами. Старательно обвивает языком головку, слизывая солоноватый предэякулят, прослеживает извитые венки, надавливает на уздечку, помогает себе рукой, то водя по стволу в ритм с движениями губ и языка, то массируя упругую мошонку. Изредка поднимая взгляд, он видит сквозь завесу собственных волос, как Джо закусывает нижнюю губу, глядя на него блестящими глазами, как запрокидывает голову, жмурясь и приоткрыв рот. В свете фонарей хорошо виден лихорадочный румянец на его щеках; ко лбу липнут встрепанные зеленые пряди. При мысли о том, что теперь это зрелище только для него, Каору умирает внутри. Его собственный член уже давно истекает смазкой, болезненная пульсация становится почти нестерпимой, и он опасается, что может кончить без посторонней помощи, от одних только громких вздохов, от того, как звучит сейчас в устах Коджиро его имя. — Каору… родной… я уже близко, — хрипло выдыхает Коджиро, пытаясь отстранить от себя Черри, но тот отрывается от своего занятия лишь на секунду, облизывая губы и тяжело дыша: — Хочу… попробовать тебя на вкус… Можно? — Черт, да-а… — Джо вновь зажмуривается, сжимая в кулаке покрывало. — О боже… Каору… Черри плотно обхватывает губами твердый член, усерднее двигает головой, стараясь не обращать внимания на характерные пошлые звуки, сплетающиеся со стонами Коджиро. Он чувствует, как Джо трясет, пока он своими действиями все ближе подводит его к ослепительному краю, он чувствует его всего, словно они стали единым организмом, и поэтому сам не в силах сдержать сдавленный стон облегчения, когда прямо в горло бьет терпкая горячая жидкость. Коджиро кончает обильно, до боли сжав в горсти его волосы, и Каору только чудом удается не поперхнуться, а проглотить все до капли. Черри никогда никому не позволял кончить себе в рот, но Коджиро — исключение из всех правил, и он не чувствует ни отвращения, ни дискомфорта, лишь бесконтрольный, чистейший восторг. Он продолжает облизывать и целовать опадающий член, и Джо снова стонет, сотрясаясь в послеоргазменной судороге. Хватка в волосах постепенно разжимается, и Каору приподнимается с пола, вытирая пальцами уголки губ. Его тут же ловят в объятия, затаскивают на кровать, укладывая на бок, и глубоко целуют. Каору едва успевает подумать, не противно ли Джо чувствовать в поцелуе собственный вкус, но все мысли тут же испаряются, потому что тот наконец-то обхватывает рукой изнывающий член Каору, зажатый между их разгоряченными телами. — Черт, Коджиро-о… — Черри впивается зубами в его плечо, заглушая стон. — Да, да… Джо в ответ целует его в шею, дразнит языком чувствительное место за ухом, и Каору ломается в пояснице, нещадно цепляясь за мускулистую спину. — Хочешь, я тоже…? — спрашивает Коджиро, щекоча дыханием горящую от прикосновений кожу. Каору трясет головой, не желая отстраняться от него. Он хочет кончить вот так, вжимаясь в родное горячее тело. — Нет, продолжай так… — хрипит он. Внутри все дрожит, и пальцы на ногах сводит судорогой от подступающего оргазма. Каору возбужден до предела, и хватает лишь нескольких властных и уверенных движений, чтобы он забился в руках Коджиро, открыв рот в немом крике и пачкая спермой их обоих. Перед глазами долго пляшут разноцветные искры, и, когда они наконец рассеиваются, он видит перед собой улыбающееся лицо Коджиро. Тот смотрит на него с такой нежностью, что Черри чувствует ком в горле, и подается вперед, поддевая его нос своим. — Ты сказал, что долго этого ждал, — внезапно вспоминает он, поглаживая его по спине там, где только что оставил ссадины. — Как долго?.. Коджиро вздыхает и утыкается ему в шею, рассыпая по ней цепочку поцелуев. — Не бери в голову, — едва слышно шепчет он. — Это больше не имеет значения. Для Каору это имеет огромное значение, но он все же решает отложить этот вопрос на потом. У них еще будет время для разговоров, а сейчас можно позволить себе расслабиться в объятьях Джо, гладить его по лицу, дышать им, целоваться медленно и тягуче, наслаждаясь каждой секундой их предельного единения. Все действительно правильно. Будто встала на место недостающая деталь замысловатой мозаики. Будто то, что произошло между ними, было лишь вопросом времени, и каждое принятое решение, каждый шаг, вел именно к этому моменту. Каору и не помнит жизни без Коджиро в ней — ведь они знакомы с детства и ближе друг другу чем семья. — Жаль, что мы не сделали этого раньше, — бормочет он. Коджиро гладит его по лицу. — У нас есть настоящее, — успокаивающе отвечает он. — И… будущее. Мы не одни, помнишь? Каору улыбается и крепче обнимает его за шею. — Верно. Мы не одни.