A Soft Tongue Can Break the Bone

      В услужении новому мастеру Сяо так же было даровано и жилище, которое он мог назвать своим собственным.       Резные крыши с черепицей, на которые он не решается залазить, с аккуратными карнизами, повернутыми к нему, что выглядят так, будто сломаются от одной только его хватки. Великолепные окна, что достигают самого пола, такие, что легкий ветерок может беспрепятственно пролетать через всё помещение. И, раскинувшись во все стороны, роскошные сады оживленной, невероятной зелени, от которой почти рябит в глазах, без единого следа внимательных рук, что должны были бы за ними приглядывать. Словно лишним элементом тут является именно он сам.       И однажды утром в этих садах раздался внезапный удар. А потом… Ничего.       Сяо сел в постели, вздрогнув, когда от резкого движения под ребрами колет острая боль. Даже приподнявшись выше, он не может разглядеть, кто или что вызвало этот удар, но очень четко себе это представляет. Несмотря на то, что ему эти земли были дарованы в пользование, они всё еще принадлежали Мораксу, так же, как и сам Сяо. Кто, если не Рекс Ляпис, еще посмеет вторгнуться?       Сперва этот глухой удар, а после и тишина, рассказывают Сяо всё, что ему необходимо знать: Моракс приземлился в своей полной драконьей форме, а после преобразился, чтобы подойти к дому тихими шагами, как человек.       Даже на секунду Сяо не рассчитывал, что дарованное место для жительства означает хоть толику личного пространства и приватности. Но даже так, в настолько раненном состоянии, он бы хотел всё же спрятаться и зализать раны в одиночестве. И ничего более.       Чуть слышимый звук шагов мастера, приближающихся по каменной дорожке — и Сяо торопливо встает с постели, поправляет одеяло и становится рядом, стараясь не выглядеть так, словно он очень уж сильно опирается о стену, чтобы по крайней мере стоять ровно.       — Уже на ногах? — приятное удивление украшает голос Моракса, когда он входит без стука. — Я пришел проведать тебя с твоими ранами. Я полагал, что они очень серьезны.       Моракс принес нефритовый пузырек с лекарством и положил его на прикроватную тумбу. Сяо лишь на краткий миг задерживает на нем взгляд, прежде чем встряхнуть головой и отвернуться. Он не хочет, чтобы его обвинили в притворстве, в том, что он подделал те травмы, которые вывели его из строя во время последней битвы. Но так же не хочет и казаться хрупким, недееспособным, неспособным выполнить любой приказ, который его Лорд ему отдаст.       Повернувшись, он покорно склоняет голову:       — Отдых пошел мне на пользу. Я могу сражаться, когда вы этого потребуете.       Если это действительно истинная причина визита Моракса, этого должно быть достаточно, чтобы он ушел.       Вместо этого, мужчина настаивает на том, чтобы убедиться лично. Сяо опомнился, когда стягивал с себя одежду, а после — и бинты под ними, открываясь взгляду Архонта, более внимательному и жадному, чем он помнил.       Огромные ссадины и порезы на торсе действительно затянулись, оставляя лишь ненамного больше розоватых рубцов, что зигзагом очерчивали его грудь и живот, как удар молнии. Даже после смерти, чары его бывшей госпожи действуют: она никогда не хотела, чтобы на её игрушках были видны следы того, через что она заставляла их проходить. Внешне раны затягивались феноменально быстро.       До тех пор, пока Моракс не касается ран, ему не нужно знать, что там, под внешне заживленными рубцами, остались внутренние раны. Ему не нужно подозревать, что Сяо всё еще не в состоянии функционировать. Не в состоянии служить.       — Ты просто чудо, — выдыхает Моракс, прикоснувшись к одному из рубцов, словно не в силах поверить — и вполне оправданно. Сяо с трудом сдерживает болезненный стон. — В пылу битвы эти раны казались мне практически смертельными. Я был почти уверен, что потеряю и тебя тоже…       Сяо поднимает свой пронзительный взгляд на последних словах и чувствует, как глаза застывают на чужом лице, а после — и щеки тоже, обхваченные пальцами Моракса.       — Я очень рад видеть, что это не так, — продолжает Архонт, поглаживая его большим пальцем, и прижимается ближе.       «Ах», — подумал Сяо, когда его собственное тело накрыло чужое. Тяжесть и форма этого тела были ему незнакомы, но то, как его прижали к стене, отрезая пути к отступлению, он помнил идеально. — «Все Боги одинаковы».       Губы Архонта проходятся по губам Сяо, дважды, медленно и лениво, как может только Бог Богатства, и ни капли жадности в придачу. Ведь всё, чего он может пожелать, уже и так по праву принадлежит ему и никуда не денется.       Почему именно сейчас, удивляется Сяо, спустя месяцы после того, как он поклялся в верности, когда он принадлежал своему Мастеру все это время, когда он мог взять его в любой момент? В те первые дни он не ожидал ничего большего. После того, как он терпел постоянную, унизительную службе своей бывшей госпоже в подобном ключе, его тело уже прекрасно знало свои обязанности наизусть. Он ждал неделями, сначала — в ужасе и смирении, потом в звенящем напряжении, даже полном надежды, что это случится и прекратит ожидание в неведении, а потом… В меньшем напряжении, с каждым днем все меньшем, пока эти страхи наконец не были забыты.       Тогда почему именно сейчас, после того как так долго ничего не было? Когда не было ни одного непристойного взгляда, ни одного слишком личного касания. Когда Сяо наконец умудрился потерять бдительность.       Что изменилось?       Это из-за той недавней битвы, когда волны так неожиданно и резко обратились против них? Моракс с трудом вырвал победу у врагов, а Сяо с трудом вырвал свою жизнь из лап смерти. С момента начала службы Мораксу Сяо никогда еще не сражался так отчаянно, так жестоко. Теперь, когда Моракс наконец увидел, на что способен его слуга, он видит в нем угрозу? Вызов, который нужно подавить?       Видимо, в этом дело. Нет ничего удивительного в том, что он хочет подавить любое потенциальное неповиновение, продемонстрировать разницу в мощи и статусе, решительно поставить Сяо на место.       Сяо просто нужно показать, что он понимает и принимает это, и тогда он сможет избежать излишних травм. Если повезет, возможно, Моракс не захочет ломать полезный инструмент, оружие, и тогда всё станет так, как было прежде.       Осторожно, Сяо сознательно размыкает губы, приглашая своего мастера внутрь. Моракс слишком горяч внутри, как настоящий дракон; обжигающий жар его рта проникает внутрь вместе с быстрым, ловким кончиком языка. Та же решительная, наступательная сила, которую он применяет на поле боя. Невольный жалобный стон вырывается из горла Сяо при мысли, что он завоеван как добыча, как множество несчастных врагов до него.       — Для тебя это… приемлемо? — отстраняется Моракс вместо того, чтобы воспользоваться своим преимуществом.       Эти слова могли исходить от заботливого любовника, но его мастеру, его Богу не имеет никакого смысла спрашивать разрешения. Значит, это игра, правила которой Сяо знает слишком хорошо. До боли хорошо.       — Вы сами видели, что я достаточно восстановился, — юноша тянется за еще одним поцелуем, но Моракс сдерживает его рукой, мягко отталкивая за грудь. Ребра протестующе скрипят, и он прикусывает губу, чтобы не показать боли.       — Это не то, что я имел ввиду, — теперь уже строго говорит Моракс.       Адепт знает: он имел ввиду, что Сяо не смог изобразить должный энтузиазм. Якша мог бы сам дать себе пощечину, даже если Моракс воздерживается от этого. То, что у него давно не было практики, это не отговорка; он проходил через этот танец достаточно много раз и должен до сих пор идеально помнить каждый шаг.       Сползая вниз по стене, он склоняет подбородок, пока не смотрит вверх из-под длинных ресниц и говорит как можно более низким голосом:       — Это будет наивысшей честью для меня, — практически бормочет, надеясь, что это придется по душе высокомерию, присущему всем Богам.       Кажется, это сработало, поскольку руки Архонта сразу накрывают его, а рычание, наполнившее комнату, скорее подходило бы его огромной, могущественной драконьей форме, а не человеку. Но вместо того, чтобы надавить сильнее и опустить его на колени, Моракс поднимает Сяо, опускает обратно на кровать, из которой он только недавно выбрался. Адепт приземляется жестко, с трудом подавляет болезненный вскрик, и приходится закрыть лицо рукой, пока мужчина не заползает на него, снова накрывая его тело своим.       Несмотря на непрекращающуюся боль, трение чужого тела о его собственное вызывает запрещенные фантазии, те, с которыми он боролся так отчаянно, пытаясь подавить: про это самое тело, этого самого мужчину. Ему приходится силой откидывать их подальше. Было неправильным фантазировать так про своего мастера и в лучшие времена. Теперь же, когда ему преподают жестокий урок, ставят на место, наименее уместно снова возвращаться к ним.       И всё же, когда пальцы зарываются в его волосы, оттягивая и склоняя голову назад, когда влажный, прекрасный рот касается оголенной кожи на горле, он не может сдержать дрожи от ощущений, от жара. Как бы Сяо искренне наслаждался этим, если бы всё было иначе. Если бы Моракс пришел к нему как любовник, а не как мастер, чтобы потребовать своё по праву. Моракс был и так слишком добр к нему, более терпелив, чем он вообще имел право ожидать. Его тело невольно реагирует на эти губы, опускающиеся к плечам, очерчивающие линию ключиц, оставляя глубоко под кожей знак принадлежности ему, вгрызая этот знак в его плоть. Конечно, такой воитель как Моракс не стал бы тратиться на нежные ласки по отношению к своему оружию. Он бы хватал, болезненно дергал, он бы вписал собственное желание и реальность своего присутствия в сотнях блистательных вспышках ощущений, на милость которым сдается Сяо.       Но на его теле их уже вырезано слишком много, под покровом проклятья, что заставляет внешнюю оболочку оставаться идеальной навечно. Как только рука накрывает его пах, он внезапно напрягается совершенно не так, как должен. Слишком много нежеланных прикосновений врезались прямо под кожу в его самых интимных местах, и он не может ничего поделать с тем, что его дыхание становится поверхностным, напряженным, а горло сжимается в тихом стоне, больше напоминающем скулеж.       Он не может это сделать.       Он обязан это сделать.       Последствия будут непредсказуемыми, если он не сможет сыграть свою роль должным образом. Он быстро поворачивается на живот, пряча своё лицо и уязвимый живот. Ведь его спина может предложить достаточно.       К счастью, Моракс тоже так считает. Искусные руки срывают одежду с его плеч, и лопатки пропитываются поцелуями, а после — чужие губы опускаются, касаясь каждого позвонка. Каждое прикосновение горячее и влажное, как ветра в сезон дождей. Лишь на миг, это совершенно не похоже на холодные прикосновения его госпожи, и он чувствует, как тает в ощущениях, как прохладные влажные участки кожи пощипывает, и он хочет большего.       Моракс же достигает впадинки на заднице Сяо.       Вспоминается грубое прикосновение к щеке, и хоть он полагал, что уже подготовил себя к этому моменту, он не может остановить себя от того, чтобы дернуться прочь, когда грубые, жесткие пальцы смешиваются в памяти с тонкими, ледяными, которые он помнит так отчетливо. Прежде чем осознать, он вытягивает руку назад, отталкивает с дикой, всепоглощающей паникой… Прежде чем замереть.       Это совсем бесполезно в этой беззащитной позиции, в которую он сам покорно себя поставил.       Даже не видит нападающего, не может применить хоть какую-нибудь силу. Возможно, именно эта беспомощность и спасла его от немедленной расплаты.       Моракс издает какое-то тихое ворчание, прежде чем ввести пальцы, но не двигается. Возможно, этот слабый жест даже не запечатлелся в его памяти как попытка напасть и вырваться, коим он определенно был. Настолько он уверен, что Сяо подчинится.       — Сяо? — вот и всё, что он говорит. Не помилование, лишь перерыв, мимолетная отсрочка.       Все инстинкты Сяо всё еще говорят, кричат ему бороться, сбежать, но он знает, что не может себе этого позволить. Он не может торговаться с Богом, с его Богом. Если Бог решил воспользоваться телом Сяо, для него не существует варианта просить его помиловать, подождать, вернуться в другой день.       Сяо собирает всю свою храбрость, чтобы посмотреть через своё оголенное плечо. Моракс всё еще нависает над ним, полностью одетый, не растрёпанный. А взгляд, что он встречает, спокойный и вопросительный. И это спокойствие так запросто может пошатнуться и сорваться с неправильным словом, неправильным жестом.       — Свяжите меня, — выдавливает Сяо из себя, держа предательские ладони за спиной, сложив пальцы в замочек, чтобы не оставалось соблазна выпустить из них когти. — Пожалуйста. Я хочу принадлежать вам.       Слишком смело с его стороны что-то требовать, но, если повезет, Моракс воспримет это не как вызов его авторитету, а как подчинение, которым оно и является. Если он не может заставить себя самого прекратить вырываться и защищаться, то отдать без боя саму возможность сделать хоть что-то для сопротивления — единственный выход. Лучший из имеющихся.       Вокруг его стиснутых рук сформировался камень, достигая выступавших костей на его запястьях, заперев их вместе. Сяо осел в облегчении и ужасе одновременно. Он ожидал веревку, леску, или даже его собственную одежду. Покачнувшись, он понял, что не может пошевелить и пальцем. Эта беспомощность сжимает еще больше, более абсолютна, чем он когда-либо мог себе представить, и он мягко стонет про себя, проверяя путы. Они были беспощадны и неумолимы.       Рука надавливает между лопатками Сяо, и так сведенными вместе из-за пут. Толкает, что все звуки приглушаются в кровати.       — Это то, чего ты хотел? — голос Моракса, холодный и анализирующий.       — Возьмите меня, — просит Сяо в подушку, сгорая в уже привычном и знакомом унижении. Он давно привык, что его заставляют молить об этом. В этом нет ничего нового, — воспользуйтесь мной, мой Лорд.       Он может продолжать и дальше, если потребуется, но и в этом, как и всегда, как и во всем остальном, Моракс доказывает и проявляет свое милосердие. Руки срывают с него штаны до конца, обнажая его перед холодным воздухом и еще более холодным взглядом.       — Никогда бы не подумал, что у тебя такие вкусы, — замечает мужчина, царапая ногтями чувствительную плоть на бедрах Сяо. — Я продолжаю узнавать о тебе столько нового.       Было в этом какое-то темное, пугающее обещание, которое Сяо не может до конца понять. Не с яростно бьющимся сердцем в груди, не с тяжелым прикосновением, что исследует его ноги, широко их разводит, открывая его всего. Унизительный вид.       Кончик пальца ведет по всей длине его вялого члена и останавливается у самой головки. Многозначительная пауза, нарастающее напряжение, когда ладонь его мастера зависает там. Сяо чувствует неодобрение, тяжело висевшее в воздухе за его спиной, и кусает губы, подавляя стон отчаяния.       Разве того, что он предоставил свое тело, недостаточно? Он должен еще и удовольствие от этого получать? Впрочем, ну конечно, ведь он полностью принадлежит своему мастеру, и если Моракс этого требует, что ж, он не будет первым. Терпение Моракса — каменное, но и у него есть границы.       Нехотя, стыдливо, Сяо бросает развратный взгляд на своего мастера, вызывая в своем воображение прошлые фантазии. Добрый, милосердный Бог, что спас его, ценил его, теперь пришел к нему как любовник. Поцелуями спускается по его позвонкам: не как требование, а как подарок; акт любви, а не овладевания. Постепенно, его член твердеет в намозоленной ладони Моракса, трется о неё, и Сяо продолжает двигать бедрами, толкаясь в его руку в непостоянном темпе.       И его труды вознаграждаются еще большим количеством поцелуев на спине, на сгибе локтя, на голове. Моракс придвигает несопротивляющееся тело ближе, а потом надавливает между бедер. Появляется шорох тканей, когда с неприличным хлюпающим звуком что-то скользкое наносится туда, и Сяо цепляется за свои фантазии ради иллюзорного утешения, на которое не имеет право. И он знает об этом.       Когда Моракс входит в него, Сяо в последний раз отчаянно сопротивляется, пытаясь вырвать руки из камня, из хватки Бога, что вместе удерживают его на месте. Но ничто не поддается, и он этому рад. У него нет выбора, кроме как принять, что им вот так воспользуются, что его трахнут, что он будет заполнен, что им полностью овладеют.       Все, чем он есть, все, что у него есть, принадлежит его мастеру. Это мантра, которую он повторяет из раза в раз, въевшаяся так глубоко в него, что давно стала частью его личности. Это факт, который он выучил досконально, и через свой стыд, через своё полное подчинение, он докажет это к удовольствию Моракса.       Когда давление усиливается, и в него входят, широко раскрывая, он сдает свои позиции. Отказывается от попыток сдержать крики, отказывается еще от очень многого. Прячет свое лицо в подушке, сдается тому, что неизбежно, пока не ломается в руках своего мастера.

***

      Когда Сяо судорожно дрожит в огразме под ним, Чжун Ли оставляет последний поцелуй в том месте, которое он нашел, которое было особенно чувствительным и всегда отзывалось приятной дрожью, прямо там, где начинается нефритово-зеленая татуировка на руке, постепенно тускнея на изящной лопатке Сяо.       Всего несколько дней назад он наблюдал, как эта самая рука уничтожала врагов с силой, одновременно дикой и захватывающей. Даже мучительно раненый, Сяо разорвал на части еще нескольких, заставляя остальных в панике спасаться бегством, прежде чем поддаться ранам.       Поразительно, как такое яростное, дикое существо поддалось ему сейчас. Такое доверие — отдаться ему, несмотря на недавние раны. Обратить свое тело в удовольствие, уже доказав, что может быть непобедимым оружием, способным уничтожать врагов.       Чжун Ли это отчего-то, кажется, даже подпитывает. Так же, как люди в их новом городе доверили ему свои жизнь и безопасность, как и те немногие Боги в их хрупком альянсе доверили ему свое будущее. И всё же это новое чувство для него, для того, кто раньше умел лишь вести войну.       Действительно ли он заслужил это доверие?       На время, пожалуй, он может притвориться, что да.       Он растворяет путы, которые просил Сяо, и притягивает его тонкое тело ближе к себе, поворачивая, пока они не лежат лицом друг к другу, и Чжун Ли может убрать прядь волос со вспотевшего лица Сяо. И в этот момент он удивленно находит что-то еще, кроме пота: на этих покрасневших щеках видны неравномерные следы, которые подозрительно напоминают высохшие слезы.       — Я ранил тебя? — спрашивает он. Возможно, те раны не настолько хорошо залечились, как считал Сяо. Это действительно было довольно быстро для ран такой силы. Всего несколько дней назад это были открытые порезы, и Чжун Ли был уверен, что он потеряет и его тоже, так скоро после потери Гуй Чжун.       Он отстраняется, пока наконец не видит лично, что только слабые следы остались на торсе Сяо, напоминающие витиеватые молниеобразные фигуры, розоватые, обещающие скорое выздоровление.       И еще большее облегчение, когда Сяо решительно качает головой. Он прячет свое лицо в груди Чжун Ли, не способный смотреть ему в глаза, и только шепчет что-то на подобие «Я благодарен».       Незнакомая, болезненная нежность наполняет его, заставляя воздержаться от дальнейших вопросов. Он обвивает тело Адепта руками, держит его так нежно и ласково, как только умеет. Как когда-то Гуй Чжун шутила, что он создание войны, с тяжелой каменной головой с одной-единственной мыслью, зацикленной на своих целях. Но иногда даже в эту тяжелый голову можно проникнуть.       Раны Сяо исчезли с просто удивительной скоростью, но паника, которую они вызвали у Чжун Ли, нет. Когда туман, заполнявший голову в пылу битвы, прояснился, в голове остался лишь вид изломанного, окровавленного тела Сяо, растянувшегося на земле… От этого что-то внутри зашевелилось. Собственническое, и в то же время напоминающее желание защищать.       И в этом ударе молнии Чжун Ли наконец осознал, что он мог потерять. А, несясь домой, держа в руках израненное тело, вспомнив всё, что было между ними за короткое время знакомства, — каждое воспоминание, каждый неуловимый взгляд, каждый скрытую улыбку, — осознал, сколько мог обрести.       Раны Сяо были ужасающими, но по крайней мере Чжун Ли мог быть благодарен за ясность, что они принесли. Он касается краев этих розоватых следов, пододвигаясь ближе к Сяо, и касается кончиками пальцев разветвлений на них.       Если бы не это осознание, вряд ли бы они сейчас лежали вместе.