Кейд очень хотел себе друга

Кейд с первого взгляда понимает, что этот человек знает, как обращаться с собаками. Особенно с незнакомыми, жизнерадостными балбесами, которые команд не слушаются, на всё имеют своё особое мнение, несутся куда им приспичит, а не куда показывает хозяин, ввязываются в истории, вляпываются в грязь, а ты потом их вытаскивай за уши, отмывай, проводи воспитательную беседу... До следующего раза. Ведут себя, короче, крайне самонадеянно и безответственно. Хотя какой ответственности ждать от молодого энергичного пса, которому всего двадцать семь недель от роду. Ушастого, умного, перспективного — и абсолютного распиздяя. Человек — светлокожий, высокий, худощавый — стоит на поводке и держит шлейку под крепким ботинком, пока Полковник танцует вокруг него джигу, орёт, голосит, рвётся на свободу: нарываться на неприятности, задирать прохожих и выкапывать сомнительного происхождения косточки из грязи. Человек на его вопли, претензии и негодование не обращает никакого внимания. Пьёт из бумажного стаканчика да поглядывает по сторонам. Ждёт папочку блудного негодяя. Кейд с галопа переходит на рысь, а потом и вовсе на шаг. Ситуацию он теперь вполне контролирует — видит, что происходит, и оценивает риски — так что представать растрёпанным, запыхавшимся простофилей, упустившим своего питомца нахрен, не хочет. Выравнивает дыхание, машет рукой, когда человек смотрит в его сторону, показывает широким жестом на себя. Тот кивает и снова отпивает из стаканчика. Полковник — сметливый засранец — садится перед ним и задирает башку. Мужик, посмотри на меня. Я лохматый, славный и обаятельный. Посмотри на мою морду и уши. Ты не сможешь устоять. Мужик смог. «О, а что у тебя там?», — интересуется подлюка. «Вкусняшка? Прячешь? Жадничаешь?! Делись!». — Полковник, фу! — рявкает Кейд. Конечно, его игнорируют. Кто он такой, всего лишь доставучий, требовательный, надоевший хуже редьки хозяин. Типа вожак. Типа главный. — Чай, — человек наклоняется и подносит свой стаканчик к любопытному чёрному носу. — Ты такой не любишь. Полковник — скотина! — оглушительно чихает вместе со всеми соплями в чёртов стаканчик (не совать нос, куда не следует — не наш метод), отворачивает морду в сторону, выразительно морщится и снова чихает. — А я говорил, — человек улыбается и закрывает стаканчик крышкой. Собачьи лапы, то и дело оказывающиеся на брюках, как и жирные следы от них его не смущают. Как и испорченный чай. А Кейд добавляет к портрету прямой нос и светло-голубые, и какие-то совершенно космические — он уже успел оценить — глаза. — Спасибо, — говорит Кейд, подходя вплотную, — что дождались именно меня. — Я терпеливый. — Ага, — кивает Кейд. — Это ценно. Особенно в такой ситуации. Кейд с первого взгляда понимает, что у голубоглазого любителя чая нет проблем, чтобы общаться с любым. Тот усмехается. — Сбежал? Полковник сидит с видом — не вижу, кто подошёл, я игнорирую тебя полностью, я тут сам по себе, я очень, очень самостоятельный. И знать не знаю, чьи инициалы на моём ошейнике, в душе не чаю, какой штрих-код на моём чипе, и поводок твой я снова или оборву, или перегрызу!.. — Отрабатывали команду «Рядом», — неохотно признаётся Кейд. Чайный стаканчик понимающе кивает: — Нелегко дрессировать такой сложный характер. — Что, свой есть? — оживляется Кейд. — Нет. — А, коты. — Нет, я... Один. — Ну, заведите, — предлагает Кейд. Он выражает этим сочувствие. Как можно жить без собаки? Или вообще без какого-либо зверья в доме? Без ходячей обожаемой катастрофы, ну?! Живой души, тёплого меха, верного друга и лучшего в мире балбеса! Человек смеётся: коротко, тихо. Привык находить контакт с любым собеседником, но не привык выражать настоящие эмоции — понимает Кейд. Закрыт и застенчив в личном плане. — Нет, спасибо. Я ценю своё спокойствие, комфорт и независимость. — Любовь к кому-то не сделает вас зависимым. — Ну, уж, знаете... — Извините, я не подумал. — Всё в порядке. Это не я бегаю за своим лохматым счастьем, пытаюсь приручить к себе, терплю фиаско и смотрю, как его подбирают чужие люди. Кейд поднимает брови: — О, как. Значит, коты. Голубоглазый морщится: — Метят свою территорию, крайне требовательны. Их величество, их хвостатость, нет, собаки лучше... Он запинается. Явно хочет следом добавить имя или вежливое «мистер...». Кейд протягивает руку: — Кейд. — Завала. Жёсткие пальцы оказываются горячими — не то от чайного стаканчика, не то сами по себе. — А твой?.. — кивает вниз Завала. — Распиздяй. Фу. Полковник. На своё имя малой дёргает кончиком уха. — Специально не замечаешь? — Наказываю игнором. — Помогает? — интересуется Завала. — Сейчас точно нет, — признаётся Кейд. — Не работает воспитательный процесс? — Он молодой ещё, — немедленно заступается за своего балбеса Кейд. — И обормо... Полковник неожиданно ложится и изображает из себя мёртвую собачку. Такой дохлый пушистый коврик, ну как не пожалеть этот ком шерсти и обаяния. — Похоже, понимает. — Это ненадолго, — Кейд с осуждением смотрит на лохматую упрямую башку. — Ещё три минуты от силы, и понесётся. — Сметливый. — А то, — расцветает Кейд. — Он у меня самый лучший пацан! С ним поработать и будет платина! Он, между прочим, золотой мальчик! Завала перекладывает стаканчик с обчиханным чаем из ладони в ладонь: — А погладить можно? Кейд кивает — он с первой секунды понял, что эти двое найдут общий язык. Завала садится на корточки и ласково гладит Полковника по голове. Тот подозрительно поднимает морду, тщательно обнюхивает безропотно подставленные пальцы и одобряет. Снова брякается на бок — и разворачивается чёрно-розовым пузом к верху. Блестят белоснежные, ещё толком не сменившиеся молочные клыки, хвост подметает сырой асфальт лучше робота-пылесоса. — Знаешь, — Кейд вслед за Завалой опускается на одно колено. Он в «собачьих» джинсах и потому не парится, — для одиночки даже без рыбок в аквариуме ты неплохо знаешь правила поведения. — Извини, не понял. — Не трогаешь чужую незнакомую собаку без разрешения. Не кидаешься опрометью от несущегося урагана. Не плачешь, что тебе брюки изгваздали в приступе дружелюбия. Не вызываешь службу по отлову, а ждёшь, не нарисуется ли у этого распиздяя второй распиздяй. Не боишься и понимаешь, короче. — Я по работе очень много общаюсь с людьми, — после паузы произносит Завала, с удивлением и какой-то радостью первооткрывателя ероша тёплую густую шерсть Полковника. — И собаки гораздо лучше них. Кейд и не собирается возражать. Это правда. Он много лет знал служебных собак — крутых овчарок, которые находили наркоту и снаряды (с одной, талисманом боевой группы, в ящике стола хранилась большая фотография) — и мог сравнивать. Собаки не предают. Любят. Не лгут. Они всегда честны — и без оглядки отдают своё сердце. Потому Кейд и хотел взять себе на воспитание такого же крутого овчара и получить на службе вторую специализацию — кинолога. Правда, нихрена не удавалось. С грязью, кровью, насилием, внезапными вызовами по работе они сами — он и его боевая группа — пахали, как те самые собаки-спасатели. Задача, цель — и на износ. Многие перегорали. Кейд очень хотел себе друга. Такого, про которого можно легко сказать: мы банда. Мы с характером, но где я, там и он, где он, там буду и я. Я прикрою ему спину, он сомкнёт на чужой шее челюсти. Я знаю — что бы ни случилось — он всегда меня дождётся. Он знает — что бы ни случилось — я всегда к нему вернусь. Когда крутые служебные собаки давали приплод, он почти сразу уходил в жёсткие руки кинологов. И Кейд каждый раз надеялся, а вдруг ему выдадут после учебного курса офигенного молодого пса. С которым он и в огонь, и в воду, без оглядки. Или — думал Кейд с не меньшей нежностью — он сможет забрать себе старого боевого кобеля, который отслужил своё и списан на пенсию. У него острые зубы, зоркий взгляд, ему ещё херачить и херачить — но по стандартам уже не годен. Таких — красивых, спокойных, полных достоинства — либо оставляли у себя кинологи, либо разбирали в семьи рядовых сотрудников. И они ещё лет семь-восемь служили, радовали, были друзьями. Полковник достался Кейду — писклявым, с толстыми лапами, радостным чёрно-рыжим комком — до Таникса. Он его кормил, знакомил с запахом пороха и железа, патронов и бронежилета, которыми пропитался насквозь. Так приучали щенят ко взрослой жизни — постепенно. Полковник не прошёл тесты на исполнительность и усердность служебной собаки. Не подошёл — своевольный, с характером. Не годен. Ему собирались дать ещё один шанс в другой социальной программе — где готовили собак-поводырей для незрячих, помощников для неслышащих, компаньонов для колясочников. Хороший шанс — в соседнем штате. После Таникса Кейду сказали — забирай всё своё. Он и забрал. Коробки с нажитым за годы барахлом, униформу и — толстого пушистого щенка из клетки. Они оба бойцовые, не пропадут на гражданке. Кейд знал — из парня выйдет толк. Станет отличным следопытом, защитником и стражем. А пока — был молодым, зубастым и горластым. Ни черта не видел дальше своего носа, кидался всей душой на то, что считал важным, принимал ласку, но игнорировал команды. Ну пиздюк. И сорвался с поводка так, что выдрал с корнем ограничитель рулетки. И упиздовал за горизонт, только уши назад флажками. И всё ему было похер. Он один, он без Кейда, вау, какой самостоятельный. Кейд думал, что, когда найдёт, отлупит от души. А теперь сидел рядом с Завалой и поглаживал мягкое щенячье пузико. Рука не поднималась всыпать как следует и пропесочить. Это же его Полковник. Его любимый обожаемый балбес. Кейд уже остыл, когда его нашёл. И был неимоверно рад, что вообще нашёл. А не расклеивал объявления. Не тосковал ночью. Не бегал по знакомым и соседям. Не искал по трущобам. Не отчаялся до потери надежды — вдруг поймал кто-то недобрый, его, доверчивого, наивного. Посадил на настоящую цепь. Хорошо, что его перехватил Завала. Спокойный, рациональный, нормальный, хоть и чайный наркоман. Полковник настораживает уши, ловко переворачивается на лапы и собирается куда-то сигануть через пару секунд. Кейд сжимает на ошейнике пальцы. Нихрена, малой. Ты от меня побегал, я за тобой побегал, пора возвращаться домой. Вместе есть, вместе спать и наконец расслабиться. — Ладно, — говорит Кейд. — Нам пора. Ещё боевой комплект не выбран. Завала сдвигает к переносице брови: — Боевой комплект? — Ну... — заминается Кейд. Выражение чисто его, но сами действия — под любым названием! — знакомы каждому собачнику. Свои поймут, однако посторонним слышится всегда крайне странно. Как бездетному — неловкие признания папаши неутомимого подростка. — Отлить, посрать, на всех поссать. — А, — Завала чуть приподнимает чёрную губу, обнажая острые белые клыки, и Полковник в ответ с энтузиазмом жуёт его палец, как сахарную твёрдую косточку. — Тогда удачи. Желаю обойтись без потерь. — Спасибо, — искренне благодарит Кейд. Портрет теперь абсолютно полон (татуировка на левой стороне шеи — то ли дерево, то ли ветвистая молния, вписанная в круг; низкий хриплый голос, спокойная уверенность). — Ты нам понравился. Кейд сначала говорит, потом только понимает, что. Ну и не исправляет на: «Ты понравился моей собаке, я и мой пёсель отдельно». Вырвалось легко и свободно — хотя не для собачника такое парное «мы» наверняка нелепо. Завала улыбается: — Вы мне, — показывает поочерёдно на Полковника и Кейда, — тоже, — поднимается и выбрасывает разведённый соплями стаканчик чая в урну. Кейд оглядывается, когда Полковник вприпрыжку утаскивает его на круг по неизведанному району. Не зря. Завала салютует ему рукой. И Кейд машет в ответ.