Особенная годовщина

Тяжелые капли начали срываться в высоченного, как великан, неба ещё в обед. Сегодня "великан" особенно далеко от нас - даже ты это заметил. И дождевая вода, потихоньку просачивающаяся с небес на землю, будто крокодильи слёзы ранимой девицы, принимает форму особенно крупных капель. И ты сегодня особенно непривычно тих и спокоен. Особенно задумчив. Мы сбежали от всего мира и своих друзей. Обычно я так делал в одиночестве, но в последние пару лет ты повадился сопровождать меня в этом путешествии. Не знаю в каком мы измерении сейчас. Здесь много зелени, рек и ручьев. Население - сплошь гуманоиды с какими-то странными усиками, растущими прямо изо лба. Строго говоря, мне и в прошлом, в котором я был особенно неопытным магом, не составило бы труда скроить для маскировки здесь личины, а в нынешний момент и подавно. Мы, скрытые моими чарами, прогуливались по мостовым; заглядывали в лавки к местным торговцам (я по привычке пытался разглядеть деволов и что удивительно - их среди местного населения обнаружено не было); заходили во все бары. Последнее было особенно кстати под моё крайне меланхоличное настроение. Ты мало говорил. И я мало говорил. Бываем ли мы более, чем сейчас, особенно отличными от самих себя - постоянно спорящих, расслабленно болтающих или обменивающихся саркастичными подначками? Мы сняли комнату в гостинице. Я планировал провести в ней все "выходные", но ты меня из неё вытаскивал буквально за шкирку, чтобы пройтись. Всегда. Но не сегодня, когда дождь решил заявить свои права на бывшую чрезмерно сухой, по его мнению, местность. Ты действительно настолько не любишь пасмурную погоду, Ааз? Я стоял у окна и наблюдал, как пейзаж становится всё более серым, в цвет гонимых легким ветерком облаков. Наверное этот же ветерок растрепал мои ярко рыжие волосы. Наверное именно он оставил на моей коже след из мурашек. Но никакой ветер не сможет соперничать с тобой по части вызывания во всем моём теле неловкого дрожания. Ты подошел как-то особенно тихо. Я даже не успел понять, когда именно оказался в крепких объятиях. Сердце пропустило удар, и вот, оно уже вынуждено бешено колотиться о ребра, словно просясь наружу. Ты не дал ему выскочить (даже если бы это могло быть возможным) - рука встала как раз напротив потенциального беглеца. Думаешь ему стало от этого легче и оно перестало так громко стучать? Ты явно не рассчитывал облегчить мне жизнь сейчас. Я же собираюсь идти тебе навстречу, потому что наклоняю голову, подставляя шею для поцелуев. Они такие легкие, что вступают в чрезмерный контраст с каплями, некоторые из которых особенно тяжело приземляются на деревянный подоконник, в который я вцепился руками. Ты трешься щекой о мой затылок. И это безумно сладко. Особенно сладко, учитывая сегодняшний горький для меня день. Ты помнишь, что за день? Кончено же, да. Всем остальным я всегда говорю, что это годовщина смерти моей матери. Танда, Корреш, Маша, Банни - вообще никто в этот бред не верит, потому что до определенного времени я никогда не испытывал нужду побыть одному в, якобы, годовщину дня отхода в мир иной близкой родственницы. Кощунственно, но я даже не помню, когда именно она умерла. И вряд ли я был достаточно хорошим лжецом, чтобы состроить убедительную мину, когда кидал в лицо моим друзьям эту байку. Эту откровенную ложь. Раз за разом. Но они делали вид, что верят. Все личины слетают с нас, как только мы оказываемся в уединении комнаты. Но мои собственные невидимые маски наедине с тобой раскалываются надвое, не способные выдержать правды. А правда в том, что я всего лишь человек. Меня легко ранить физически. Морально, конечно, сложнее. Но незаживающей раной стал день, в годовщину которого ты разворачиваешь меня к себе, чтобы оглаживать лицо руками, старательно удерживая подальше от моей кожи когти. Я утыкаюсь щекой в одну из дарящих ласки рук и чуть трусь о неё носом. - Скив... Нет, сейчас говорить не стоит. Я качаю головой. Хочу чувствовать, что ты здесь со мной сейчас. Поэтому прижимаюсь так близко, как только могу, как-то умудряясь согнуться достаточно сильно, чтобы пытаться спрятаться в твоих руках. Я могу врать себе и другим. И даже тебе могу, но только до переделённого момента. Особенно болезненно его осознавать сейчас, когда магический мир знает меня как Великого Скива. Какое величие, когда каждый год я вспоминаю о череде роковых ошибок, которые привели к тому, что я почти потерял тебя? О каком могуществе я могу говорить, если раз за разом я осознаю, что один конкретный день вызывает во мне лихорадочное желание проверить всё ли хорошо? Рядом ли ты? Этот особенно паршивый для меня день был днем, когда ты покинул нас всех, покинул МЕНЯ, отправившись на Извр. Ты тянешь меня в сторону кровати. Я просто следую, чтобы быть уложенным на подушки. Было сложно самому себе признаться в том, что чувство вины захлестывает раз за разом с головой. Поэтому я всегда уходил "проветрить голову" по измерениям один. Но позднее ты настоял на том, чтобы быть рядом в моменты моих, напоминающих побег, отлучек. Мы лежим лицом друг к другу. Никакой вины я за собой давно не ощущаю, потому что ты из меня её буквально выдавил по капле. И страха больше нет. Но есть горечь, которая каждый год впивается в меня и я ей совершенно не собираюсь противиться - главным образом потому что не хочу потерять опыт, полученный от урока. Урока, который преподнесла мне жизнь и ты, мой вечный учитель. Урок о том, как нужно зреть в корень и не забрасывать любимых и их нужды на дальнюю полку своих приоритетов. Впрочем, сейчас мои приоритеты вопят о том, что урок я усвоил на отлично. Потому что я не могу так близко к тебе находиться и не стараться быть еще ближе. Мы сплетаемся в тесных объятиях замерев на пару секунд перед тем, как наконец дать себе волю. Целовать тебя на вкус всегда как лекарство. И я намерен выпить его до дна столько раз, сколько смогут вместить наши "выходные" по случаю годовщины.