День холодных улиц.

      В самый разгар морозного дня квартиру окутал синеватый полумрак. Белёсая дымка, заменившая и небо, и воздух над землёй — туман расползался с самого утра по городу, и разглядеть что-то дальше собственного подоконника было сложно — лишь слабо освещалась бледным пятном когда-то тёплого солнца. Метель сегодня взяла выходной, а потому сугробы, выстроенные с вечера, гордо возвышались по краям тротуара, вычищенного от снега.       Звонок в дверь сейчас действительно стал неожиданностью и поводом вздрогнуть в давно прижившейся тишине одинокой квартиры. Женя нахмурился в попытке вспомнить возможные недавние порывы общаться с людьми и приглашения их к себе в гости, но звонок ни на секунду не затихал, а потому пришлось подняться и пойти к входной двери. Щёлчок замка — и в прихожую ворвался Бочкарёв собственной персоной.       — Так холодно на улице, что ужас, Жень, — поделился незваный гость с порога и принялся снимать куртку, по-хозяйски размещая её на вешалке.       Сняв верхнюю одежду и высокие ботинки, Лёша направился на кухню, оставляя всё ещё мало понимающего происходящее хозяина квартиры в коридоре.       — Жень, тебе чай или кофе? — послышался голос из глубины квартиры.       — Кофе! — крикнул Мильковский и словно очнулся, найдя себя на пороге собственной квартиры рядом с распахнутой входной дверью.       Осознание приходить явно не торопилось. К нему в дом только что вломился барабанщик, а теперь, всё ещё варварски, хозяйничал на кухне, совершенно не смущаясь отсутствием приглашения. Звучит как бред. Но именно этот бред сейчас что-то громко разбил.       — Жень, а насколько дорога тебе была чашка с… — на пороге кухни появился Мильковский, но Лёша всё-таки решил договорить: — видами Крыма.       Барабанщик виновато улыбнулся, словно это могло бы помочь склеить хрупкую вещь, но взгляд хозяина квартиры, значивший что-то между «всё-таки ебанёт» и «закроешь рот у стоматолога, когда он тебе челюсть вправит» мягче не стал.       — Ну, Жень, я ведь случайно, — попытался наладить мир Лёша, машинально продумывая план побега из квартиры.       — Моя любимая чашка, — скорее прохрипел, чем сказал Мильковский и отвернулся от друга, хотя уже и недруга видимо, чтобы попытаться слепить осколки вместе вот так просто, без клея, скрепить их собственной фантазией и верой в чудо.       — Жень, ты не переживай! Мы тебе новую купим. Такие на каждом рынке продаются, — барабанщик обошёл хозяина квартиры и встал спиной к двери в кухню, чтобы сбежать в случае чего.       Мильковский поднял голову, окинул Лёшу прежним взглядом и продолжил ритуал по исцелению чашки. Бочкарёв вздохнул и потянулся к полке с посудой, чтобы взять новую и всё-таки сделать кофе в качестве извинения.       — Не трогай ничего! — Женя закричал слишком неожиданно, а потому с нижней полки полетела новая чашка, ударилась о край стола и упала на пол рядом с прошлой.       — Посуда на счастье разбивается, — зачем-то оповестил Бочкарёв.       — А две мои любимые чашки в талисманы моей квартиры превратились? — Женя нарочно выделил собственность во фразе, но интонация голоса изменилась с обидчивой на в-шаге-от-смеха.       — Вроде того, — барабанщик задумчиво почесал в затылке и улыбнулся.       — На целую жизнь теперь счастья хватит. Больше не нужно! — заверил Женя и потянул Лёшу за руку подальше от полок с посудой.       — А кофе? — нахмурился Бочкарёв, но всё же остался стоять у стены рядом со столом.       — Я сам всё сделаю. И вообще. Попробуй объяснить, какого чёрта ты ввалился в квартиру без приглашения? — возмущение за разбитые чашки и бесцеремонность взяло вверх.       — На улице холодно, я же говорил. А забежать погреться к тебе было ближе всего, — Лёша отодвинул от стола стул и сел в ожидании тёплого напитка.       — Да, действительно близко. С другого конца города ехать очень близко, — заметил Женя недовольно.       — Ой, ну прекращай злиться. Как будто ты мне не рад!       Женя оглянулся, бросил быстрый взгляд на осколки посуды на полу и принялся как можно громче размешивать сахар и кофе в чашке, приговаривая чуть слышно «откуда ты мне на голову свалился вообще?» Мильковский замер, когда почувствовал руки, по-свойски ползущие по торсу, тепло которых даже сквозь толстовку обжигало.       — Не злись на меня, пожалуйста, — нараспев произнёс барабанщик в самое ухо.       — Лёш, ты идиот, — хмыкнул Женя, убирая чужие руки с пресса. — Как на тебя злиться можно?       Мильковский повернулся спиной к столу и чуть слышно ахнул, найдя Бочкарёва в невозможной близости.       — Вот и правильно. А в твой Крым мы съездим ещё. Чашку же нужно откупить. А на нашем рынке они морем точно не пахнут, — Лёша, казалось, совершенно не смущался необходимости говорить всё это в чужие губы и сгорать от тёплого дыхания на своих.       День холодных улиц завершился неожиданно тепло. С обжигающими чужими прикосновениями и дыханием, с горячей чашкой кофе в руках, с уютом маленькой кухни и ещё работающими батареями, с мыслями вслух о морском побережье и солнце.