Далекий сон

Это было похоже на продолжительный сон. Время тянулось непозволительно долго. Знакомое ощущение… Разве она не чувствовала себя уже так… пусто? Хотелось наконец сбросить противную темную пелену, мешающую четко осознать хоть что-нибудь. Но это было невозможно. Единственная истина, словно камнем, давящая на разум. Отсюда нет выхода. Поистине пугающая мысль, что почему-то не вызывала страха. Наоборот, противоречиво успокаивала. Неважно, сколько дней, месяцев или лет пройдет, в конечном итоге. Нужно просто расслабиться, и можно будет разобрать сами собой всплывающие в голове образы… Большой зал с очень примечательной черной звездой на потолке. В окружавшей мутной серости она выделялась сильнее всего. Из-за количества пришедших сюда в этот день даже яблоку негде было упасть. Но она не ощущала беспокойства, хотя очевидно находилась в центре всеобщего внимания. Все эти люди… Одни не скрывали очень довольного вида, другие словно пытались прожечь в подсудимой дыру гневным взглядом. Признаться, такое приносило лишь незначительное раздражение, что можно было и проигнорировать. Пришли и более расстроенные, как и те, кому совершенно не было дела до происходящего. Все они не имели никакого значения. Один только молодой судья целиком и полностью заслужил того, чтобы на него смотрели. Хотя бы за ту атмосферу, что он создавал в зале. Люди то и дело не могли удержаться от эмоциональных воскликов, мгновенно пресекаемых стуком молотка. Правда, как только судья закончил невероятно долгое объяснение своего выбора в пользу смертной казни, очевидно, ему больше не было дела до поднявших шум людей. Заседание закончилось, и подсудимую под руки увели из зала суда. Казалось, ничего не способно ее взволновать. Лёгкая улыбка на ее лице не отображала той давящей пустоты, которая ощущалась изнутри. Но вдруг что-то резко изменилось — мужчина, пытавшийся пройти через преградивших ему дорогу охранников, заставил почувствовать себя немного грустно. «Гендальф…» — печальной мыслью пронеслось в голове. И как будто этого было мало, здесь же появилась женщина в форме служанки с ребенком на руках. Понемногу чувства наполняли до этого бесцветную картину новыми красками… К лёгким мазкам синевы на волосах активно спорящего с судьей мужчины прибавился светло-бежевый оттенок, окрасивший их кожу. Вскоре служанка передала дитя прямо в материнские объятия, от чего становилось только теплее на душе. Ребенок тоже выглядел гораздо веселее, чем мгновение назад, своей улыбкой радуя обоих родителей. Вторя атмосфере, дневной свет, проникающий сюда через полупрозрачные стекла, словно стал заметно ярче… Светло-желтый бликами заиграл на лицах окружающих, и даже тени уже не казались столь гнетуще темными. Но лазурные пятна вновь напоминали — выхода нет. А картина погружалась в беспросветный мрак. *** В этот раз она услышала голос. По крайней мере, что-то, очень напоминавшее чужую речь. Сначала слишком плохо различимые, но вскоре вполне разборчивые слова. Верно… Какой-то мужчина звал… ее? — …а…ня…с…ши… Ма, ты меня слышишь? — судя по тону, говорящий был скорее слегка недоволен, чем действительно зол. Когда взгляд немного прояснился, она увидела перед собой весьма молодого юношу лет… семнадцати или восемнадцати на вид. Судя по одежде, тот был судьей. В бледновато-желтых солнечных лучах его волосы отдавали каким-то серовато-синим. Если честно, вся комната не блистала красками, что явственно навевало лёгкую скуку. Подумать только, даже ощущение зарождающейся жизни внутри себя почти никак не влияло на эту женщину. С привычной вежливой улыбкой та смотрела в окно, время от времени отвечая на вопросы собеседника. Но ее мысли были гораздо дальше данной комнаты. Вскоре она уйдет и отсюда. Впервые казалось, что ее сон скоро окончится… *** С самого рождения все мысли были только об одном: о ее родителях — о том, почему отец бросил их с матерью, и куда же исчезла последняя. Как же можно позволять себе быть такой наивной… Так называемый «отец» давно скончался от ее же руки, а «мать»… Обычная женщина, упавшая у ее ног с перекошенным от улыбки лицом. Даже не молившая тогда о пощаде, скорее впервые говорившая правду, срываясь на безумный смех. Всю правду. Ее не страшила смерть, она не собиралась извиняться за свои поступки. Из ее предсмертных хрипов одна фраза особенно врезалась в сознание: «Лучше бы я убила тебя самостоятельно после рождения!» Немезида… Нет, Левия, пусть она и оставила прошлое имя после возвращения воспоминаний. Теперь можно было взглянуть на все более объективно, без лишних эмоций. Да, ей пришлось пережить многое, но как-то уже было просто все равно. Та женщина мертва, а у нее вроде бы появилась новая цель… И великое множество путей, чтобы им последовать.