52 минуты

сейчас 4:38. твои наручные часы еле слышно тикают, но несмотря на это, несмотря на окружающий нас шум и голоса людей, я слышал только их. лишь скромное тиканье твоих часов. что слышал ты? кажется, ничего. ты слепо уставился на собственные руки, держащие стакан с виски. когда-то в этих руках лежали мои. ты еще помнишь? наверное, нет. прошло ведь целых четырнадцать лет. в твоем взгляде что-то отражается, но никак не пойму что. давно я не видел твоих глаз, которые сейчас спрятаны за уложенными прядками черных волос. когда-то они были выкрашены в ядовито голубой, а после в красный. однажды утром я видел их сияющими золотом под солнечным светом. тогда было чудесное утро. солнечное утро субботы. у тебя был выходной, а я прогуливал занятия в своем скучном университете. мы оба лежали на мягкой кровати. она тогда еще скрипела из-за старых пружин. мы вместе встречали утро на ней: ты во сне, а я на яву. тот рассвет, что игриво смеялся в твоих волосах, стал последним в нашей жизни. твой тяжелый вздох заставляет меня оторвать взгляд с твоих теперь уже черных волос. когда ты решился на это? ты смотришь внимательно, скользишь взглядом по моему лицу. оно спокойно, но лишь потому, что я не знаю какая эмоция должна отразиться на нем. невыносимо. бар, в котором мы сидим — невыносим. люди, что пьяно переговариваются — невыносимы. твой взгляд, ласкающий холодной серьезностью — невыносим. встать и уйти бы, чтобы остаться. — ты изменился. — твой голос стал еще ниже, а согласные, на которых раньше ты был мягче, наоборот, стали тверже. я изменился? — четырнадцать лет прошло. — ты медленно моргаешь и отстраняешься дальше. остаться бы в здравом уме. ты хмуришь брови. все так же, как и тогда. четырнадцать лет назад. как тогда. в то яркое утро я разбил твою любимую кружку. мы ругались и твои брови безконтрольно хмурились. — что в твоей жизни? — наивно спрашиваешь ты, а я смотрю на твои руки. на них нет кольца. того самого, что ты надел на моих глазах, сказав те страшные слова. они звенели, словно гром. гром, от которого мы разбились. — ничего. — в ней есть почти всё, кроме её самой. наша жизнь замерла в то утро. — я вспоминал. — всегда представлял, как ты говоришь мне это. но сейчас это так не к месту. не ко времени. сейчас ведь 4:40, а в 5:30 у меня самолет. туда, откуда когда-то ты сбежал. — а я нет. — сотню раз да, но сейчас ведь сто первый. ты улыбаешься. так естественно и легко, будто и не было никаких четырнадцати лет пустоты. мы все так же в то утро, когда ты отчаянно целовал меня, проснувшись. — почему здесь? — твоя улыбка, мною любимая, сменяется на грустную усмешку. роняешь голову на ладони, а я не могу пошевелиться. передо мной жизнь и четырнадцать лет забвения. я тебя не вспоминал, потому что тебя не было. ничего не было. — почему сейчас. — мой собственный голос хрипит. дышать невыносимо. раньше не было ничего, а сейчас передо мной целая жизнь. сейчас я дышу ей. голова кружится невыносимо. — больно? — ты поднимаешь взгляд, полный мольбы. я бы отдал сейчас все, чтобы уйти. но могу лишь остаться. — невыносимо. — срывается все-таки с сухих губ. в затылок дышат воспоминания, которых не должно было быть. их нет. но я чувствую. — я каждый день прокручивал в голове момент, ту секунду, когда за мной хлопнула дверь. вдруг ты поднимаешься с места, небрежно кидаешь деньги на стол и берешь меня за руку. перед глазами темнеет и я вижу наши руки четырнадцать лет назад. слезы пеленой застилали мой взгляд, когда я последний раз держал тебя за руку. невыносимо. — не плачь. — шепотом молишь в просьбе, стирая соль с моего лица, а я только сейчас понимаю, что плакал все это время. ты говорил, а четырнадцать лет стекали по моим щекам. — пойдем со мной. в следующий раз мы находим друг друга на холодной лавочке в парке. ты все еще держишь меня за руку.