***
Чимин временами надоедает. И с самого первого дня знакомства чрезмерная активность гибрида не импонировала Юнги, всегда любящему тишину и порядок вокруг. Они отличались друг от друга, и эта разница была настолько ощутима, что даже если выколоть себе глаза, можно её заметить. Хосок усердно старался переубедить своего друга, вредную особь кошачьего семейства, который только и думает о себе прекрасном, но никак не выходило. Потому фраза о том, что противоположности, рано или поздно, притягиваются, затыкалась Мином сразу, толком и не прозвучав с уст Чона, что обиженно дулся из-за чужой жестокости. Юнги не верил в эту чушь. Если человек ему не нравится, раздражает и отталкивает своим бестактным поведением, то и говорить тут в целом не о чём — разошлись да поделом. Но, несмотря на то, что он придерживался такой позиции, Юнги не позволял себе осуждать кого-то за то, кем он родился, ведь никто не выбирает — гибрид рептилии ты или цветастой птицы, все друг друга уважают и не разделяют на хорошие расы и плохие. В двух словах: гармония и равноправие. И Чимин в том числе не выбирал родиться феньком — безумно шумным и слишком назойливым мелким лисом, требующим к себе особого внимания, которого Юнги нарочно не проявлял, как увидел того в первый раз. Иронично, что познакомились они в его же квартире. Можно подумать: причём здесь беличья задница Хосока, что техничным образом под ручку приволок незнакомца к другу в одну из их совместных каждодневных посиделок. Все присутствующие, а именно гибрид медведя — Намджун и кролик великоватого размера — Чонгук, приняли чужака весьма спокойно, и в какой-то мере тот им симпатизировал. Юнги считал это бесстыжим предательством, однако о своём раздражении поначалу умалчивал. Как-никак, не было желания проявить себя с отвратительной стороны, едко комментируя каждое действие неугомонного Чимина. А вот лис чувствовал себя как в своей норе, перевоплотись он полностью в фенька, и это может быть показателем только одного из двух: гость ощущал безопасность и комфорт в новой компании, или же он на голову отбитая и невежливая личность с шилом в заднице, который посчитал, что ему дозволено вести себя неадекватным образом. Юнги беспрекословно склонялся ко второму варианту, ведь то, что этот парень чудил, в какой-то миг пересекло все границы дозволенного. Тем временем, пока другие тихо болтали, Чимин запросто мог расковырять нитки на подушке дивана, при этом активно размахивая своим недлинным хвостом и не замечая, как у хозяина нервно подёргивается левый глаз; позволял себе ни с того ни с сего перебить диалог между, к примеру, Намджуном и самим Юнги, о чём-то глупом интересуясь у Хосока. Чон в свою очередь, чтобы Мин вдруг не раскромсал того, как свежую тушу, пытался утихомирить маленького гибрида, ласково его успокаивая и порой отвлекая от внезапного желания рыться в чужих вещах. Парни, безусловно, догадывались, что Чимину иногда трудно контролировать свою сущность, и все его понимали, ведь молодой совсем, приключений на голову искать хочется. Но все, кроме Мина. Он злился, и эмоции долго и бездейственно засиживались в груди, постепенно разрывая его настрадавшееся терпение на лоскутки. В некоторой степени Юнги виноват, так как за все эти встречи он не сделал ни одного замечания в сторону губителя его нервов, просто-напросто позволял Хосоку, ставшему всему причиной, самостоятельно разгребать проблему в лице Чимина. Приятель Чона оказался Мину не по душе. Юнги — гибрид гордой пумы, предпочитающий скромное одиночество, и ему свойственно избегать нежеланных ссор, потому что, если он выйдет из себя, никому хорошо не будет. Откровенно говоря, дикий кот боялся второго себя, так как сторонился не самых радужных последствий. Но так и случилось, как бы это предсказуемо не звучало. Шуршание фантиков конфет, ранним утром съеденных компанией за ароматным чаем, приготовленным Чонгуком, выбивало у пумы мозги из ушей. Чимин мусолил в руках тонкую фольгу, и чёрт его пойми, для чего он это делал, но, видимо, остальных будто ничего не волновало, мол, пусть себе развлекается. Внимательный Хосок был свидетелем того, насколько лицо Мина покраснело, из-за чего можно было в самом деле спутать: кипит чайник или его друг, глубоко вздохнувший и раздражённо прикрывший веки. А Чимин словно нарочно вёл себя, как ребёнок, по чьей очередной неуклюжести опрокинулась чашка с кипятком, которую Чонгук, хозяйничающий на чужой кухне, хотел поставить на стол, перед лисом. И это была последняя капля, что в прямом смысле обожгла Юнги бедро. Секундная тишина треснула, как хрупкий хрусталь. — Если ты сейчас же не угомонишься, — зарычал он виновнику случившегося. Намджун, как и Хосок, напряжённо попытался остановить разозлившегося кота, скалившего острые зубы, из-за чего Чонгук пугливо поджал кроличьи уши. — Или если я вдруг посчитаю, что ты снова ведёшь себя отвратно в моей квартире, то больше ты в неё не сунешься, — отчитал его, как самый настоящий родитель. Чимин от чужого рычания сжался в размерах, становясь ещё более крошечным, а его тихое извинение не было услышано, потому что Юнги торопливо покинул пределы комнаты, напоследок стукнув мощным хвостом об косяк, оставляя витать в воздухе гнетущую атмосферу. И только с этих необдуманно брошенных слов Мин, наконец-таки, добился своего — Чимин прекратил мозолить глаза, стал приходить не каждый день, как это было ранее, а намного реже. В моменты, когда он навещал Юнги, сидел беззвучно, скомкавшись в самом углу дивана. Мин не мог понять, радоваться ему тому, что спокойствие в кои-то веки посетило его, или нет, ведь глядя на то, как фенёк отчаянно ищет тепло, пряча нос и поджимая уши, не сулит его совести ничего хорошего. Отсутствие привычного гомона, обычно вызванного Чимином, оказывается, ничего не пробуждает у хозяина, кроме как несвойственную для него тоску. Говорят, ценим тогда, когда теряем, и Юнги с этим согласиться может, хоть и не просто самому себе это признать. Чимину стало некомфортно в его доме, он на уровне инстинктов прячется, а Юнги пришлось впервые заволноваться по этому нелепому поводу. Беспокойство росло со скоростью дикого бамбука, к слову, которым бы с радостью полакомился Намджун. Только, к сожалению, пума не знал, что делать с догадками: правда ли его не сразу полюбившемуся гостю настолько неуютно. Тому жарко или холодно? Или теперь фенёк ненавидит его? Спросить — гордость не позволяет, но вина на подкорке сознания нашёптывает предпринять хоть что-то, лишь бы вернуть всё так, как оно было, на круги своя. Ведь то, что в итоге вышло, ему, как выяснилось, отнюдь не нравилось: активность Чимина снизилась до минимума, беседы рождались тихими, и даже Хосок не мог вывести лиса на незамысловатый диалог, задавая наидурнейшие вопросы, на которые обычно тот с превеликим удовольствием отвечал. Его, оказывается, привели сюда уговорами Хосока, который надеялся уладить этот… небольшой конфликт. Но не вышло. Чимин чувствовал себя униженно, а сказать что-то против — духу не хватало из-за никчёмной трусости сделать только хуже, чем как оно уже есть. И вместо того, чтобы решить междоусобицу действительно приличным образом, Мин допустил великую, непростительную для его гордости ошибку. Или нет. Он не знает. Так же не знает, что его подвигло осторожно прижаться носом к мягкому уху Чимина, пока тот тянулся за закусками на журнальном столике его небольшой гостиной. Мех шелковистый у основания пушистых треугольников и чистый, кремового цвета. И кто бы мог подумать, что он может пахнуть чем-то сладким, вызывая томное бурление под рёбрами. Любой от подобного действия вздрогнул бы испуганно, как и сделал это лис, после и вовсе застыв. Одно его ухо ненароком мягко хлопнуло по чужому глазу, но даже так пума не подумал отстраниться. Юнги утробно замурчал и теснее зарылся в волосах напротив. Он увлёкся, сам не понимая, что творил. И с его стороны это выглядело неподобающе, лицемерно, ужасно, но Мин и вправду так своеобразно извинялся перед маленьким гибридом. Инстинкты требовали приласкать этого юношу, и, наверное, именно они стали причиной того, что он немного наглел, хищно спускаясь носом вниз по чужой шее, нетерпеливо пошевеливая собственными ушами, проглядывающими из светлых локонов на макушке. В гостиной в то время, как кошачий хвост гибкой змеёй обвивал бедро юноши, подозрительно стало тихо. Друзья, сидящие кто где — Гук с Хосоком, внезапно прекратившие беседу, на полу, а Джун в кресле неподалёку — поражённо наблюдали. Коту, откровенно говоря, было по боку, он не желал упустить тот миг, когда фенёк неосознанно прильнул к ласке ближе, не утаивая мурашек на своей коже у розовых скул, пока ресницы Юнги невесомо умудрялись щекотать его висок. Концы лисьих ушей навострились, а глаза доверчиво закрылись, чтобы потом выпустить с уст дрожащий вздох. Мин не мог видеть, как беличий хвост Хосока счастливо задвигался в танце, но прекрасно расслышал его и Чонгука хихиканье, заодно со смущённым покашливанием Кима, неловко намекающего о том, чтобы этот беспредел прекратился. Разумеется, они не прекратили. Пума на это только зарычал властно и громко, но не так, чтобы навредить чуткому слуху притихшего Чимина. Мин без слов дал понять, чтобы к ним не лезли. И к ним не лезли. Не отвлекали мириться весьма интимным способом для тех, кто за всё время встреч и пару предложений друг другу не сказали. Привычка говорить и показывать заботу действиями время от времени проявлялась у пумы, с этим нужно только свыкнуться. Поэтому, долго не отговаривая себя, Юнги притянул покорное тело и по-новому нежно того коснулся. Почти губами. Совсем возле хрупкой ключицы. И если бы лис его робко не обнял за шею, если бы он, как любой другой, на такое беспардонное поведение вырубил пуму с локтя, то, возможно, Мин бы не стиснул в своих руках в ответ тонкую фигуру, жаждущую тепла в дождливые недели. Чимин ещё долго не вырывался из лап дикого кота. Мин в свою очередь того не отпускал, вибрирующе мурлыча в шею под своими губами. Юнги правда не знал, что он чудил, позволив с Чимином так обращаться. Личное недоумение не давало шанса ему мирно спать в глубокие ночи, так как мысли прокручивали воспоминания о нём, дурашливом фенеке. Его ладони чутко помнили чужую отзывчивость, а колени — приятную тяжесть гибрида лиса. Спустя некоторое время, Пак снова зачастил приходить и, к удивлению, оказался приветлив к тому, что пума стал внезапным образом к нему тактильным. Это не могло не радовать. Юнги Чимина мог в любой момент прижать к себе и глухо тарахтеть тому в плечо. Лис на это скромно улыбался. Мало-помалу озорное поведение юноши лёгким блеском в глазах стало по-новому возгораться, а накопившиеся силы выбрались в свет, чтобы снова без умолку говорить о чепухе и ноготками ковырять плотную ткань дивана. Но они продолжали ничего не комментировать. А Юнги наглел сильнее. Искал любой повод, чтобы Чимина не отпускать. Тот и не возражал. Лис в какой-то мере привык греться в руках Мина, являясь теплолюбивым гибридом, и он не скрывал, что ему это нравится. Что в конечном счёте он стал позволять себе в какие-то моменты быть шумнее, не постеснялся всё же залезть в чужие шкафы для поиска чего-то интересного, бестактно игнорируя возгласы Хосока не делать этого. Хозяин квартиры был по-необычному добр, а значит — можно. Он снова превратился в неугомонного фенька. И Юнги не злился, только глядел на него с лёгкой улыбкой, а гибриду белки оставалось только немо удивляться. Чимин порой перебарщивал. Пума же оставался терпеливым, безмолвно разрешая лису докапываться до Намджуна и раззадоривать Гука. Кроль и лис — что может быть лучше. Хаос увеличивался вдвое, не то и втрое, пока гибриды искали любой предлог, чтобы насолить и втянуть в свои активные махинации и Хосока. У Чимина намного больше энергии, с этим нельзя поспорить. Когда силы всех иссякали, юноша не прекращал заливисто смеяться и едва ли не бегать по стенам, чтобы ему снова уделили внимание. Юнги как-то уделил. На этот раз он был щедр как никогда, перехватив чужую ладонь и притянув к себе на колени её мелкого хозяина, чтобы в следующий миг мягко вгрызться в лисье ухо. Внезапное, долгожданное затишье невольно принудило присутствующих, которые уже умудрялись засыпать в неудобных для сна позах, лениво раскрыть веки. А Мину, как ему и свойственно, до одного благоприятного места реакция друзей: то, что Хосок пищит, не дарит ему желание остановиться. Он это делает во благо всем. Или себе? Для того, чтобы вновь его коснуться? Неважно. Так же, как и неважно то, каким именно образом Юнги это сделал, ведь нисколько не имеет значения то, что его язык юрко скользнул вниз по шее, на которой поселились бисерины пота из-за столь сильной игривости, пока фенёк в его объятиях умолкал. Юнги чувствует, как собственное сердце вышло из строя и внезапным образом оказалось у него в голове, стуча так, что оглушало, будто цунами, не щадя, накрыло его в попытках утопить. То, как вздрогнул плечами Чимин, когда ощутил под своей челюстью дыхание и губы, оставляющие влажные, беззастенчивые кляксы на коже, вызывает басовитый рокот у Юнги. Чувствовался каждый трепет тела лиса, который даже не пытался сопротивляться. Он сладко дышал в миновский висок, а пальцы зарылись в песочные волосы, выискивая уши кота, кругловатые и шерстистые, чтобы следом их едва сильно оттянуть. Пума в ответ обнимает крепче. Его язык плотнее жмётся к обнажённым участкам, не видя на пути своём преград, чтобы потом скользнуть к аккуратному подбородку, прикусив его. Фенёк тогда возбуждённо застонал. Он настолько сильно потерялся в себе, что неосознанно потянулся к губам напротив, из которых последовало обжигающее рычание. — Господи Иисусе! — поражённо воскликнул Хосок, чья ладонь накрыла глаза заинтересованного зрелищем Чонгука. Соединение их губ в поцелуе прервали. — Срань меня помилуй, Юнги! Вы бы ещё разделись тут, — Чонгук всё же умудрился любопытно подглянуть. — Захотим, разденемся, — негромко зашептал кот, пока разглядывал короткие ресницы полудремлющего от тепла Чимина. Кошачьи уши по-прежнему поддавались нежным сжиманиям рук лиса, будто играясь. В тот вечер под возмущённые вопли Хосока Намджун без лишних слов вывел мешающих гостей из квартиры, получив взамен от хозяина немую благодарность. Юнги и Чимину нужно было остаться наедине. Они в обязательном порядке обсудят за мирной беседой неопределённость в их необычных отношениях. Непременно поговорят. Но сразу после того, когда пума насытится пряной кожей и сладким запахом гибрида.***
Не так трудно, как могло сперва показаться, успокаивать Чимина. Всего лишь требуется как можно крепче обнять и вылизать. Всего. С концов ушей до пят. Потому что без помощи он не сумел бы убаюкать свой шкодливый пыл, а Юнги с этим превосходно справлялся. Ему не требовалось много времени, чтобы умело отвлечь лиса от неразумной затеи плескаться в фонтане в ближайшем парке в прохладные будни. Гибриды стали чаще находиться вместе и тихо заботиться друг о друге уже без лишних свидетелей в миновской квартире. Они съехались. К этому пути они пришли неторопливыми шагами, но, по-видимому, им было достаточно и того, что уже имелось, чтобы в скором времени стать полноценной парой. Неверие изредка затрагивало пуму, ведь он до сих пор помнил своё отношение к Чимину, за которое уже успел сотню раз извиниться, а лис оставался довольным смущёнными ухаживаниями со стороны Мина. — Мы не будем купаться в фонтане. Это даже не обсуждается, — Юнги говорит тихо, любовно разглядывая Чимина, который снова не находит себе места. Фенёк наматывает круги вокруг журнального столика. — Не купаться! — он останавливается, чтобы возмущённо запрыгать на месте. — Всего лишь-то поплескаться. Юнги с улыбкой качает в отрицании головой, лениво размахивая своим хвостом с чёрным кончиком. Он неосознанно переходит на мягкое мурчание: лис постоянно вызывает в нём гамму нежных чувств, пусть тот и вредничает. Не впервой. — Ну и ладно. Намджуна тогда позову. Он точно согласится. Чимин хотел добавить что-то ещё — пума почему-то уверен, что фенёк нагло попытался вызвать у него чувство вины, впрочем, что у него не вышло, — но оказался закинут на диван, ощущая тяжесть дикого кота на себе. Уши предвкушающе поджались, когда пальцы Юнги медленно сплелись с его руками над головой. Он неразборчиво мычит, отчётливо чувствуя, как внезапно широкой полосой скользит язык по его щеке. Влага касается глаза и брови, потому Пак протестующе хнычет. — Фу, Юнги. — И зачем тебе это, а? — наглый гибрид игриво кусает чужой нос. Полюбившийся смех нежно оглушает его. — Прекрасно же знаешь, что ты и пяти минут на прохладе нормально не простоишь. — Это не так, — лис снова возмущается. — Кому врёшь? — он лизнул раскрытые губы напротив, желающие в очередной раз проронить бессмысленные оправдания. — На улице люди в куртках ещё ходят. Вода ледяная. И не надейся, что я пущу тебя отмораживать себе конечности. — Мы всего лишь немножко поплескаемся. — У тебя всего лишь немножко отпадёт хвост. — Неправда, — бузит фенёк. — Неправда же? Мин засмеялся в плечо Чимина, тело которого он крепко сжимает в объятиях. За эти месяцы Юнги не смел жаловаться на поведение маленького гибрида. Настолько он свыкся, привык к тому, что у него есть, что без возражений уделяет непоседливому лису всего себя. Дарит то, что тот от него требует, и Юнги по мере возможностей выполняет чужие, порой безрассудные просьбы, но только не в этот раз: здоровье гибрида после зимы в самом деле совсем хрупкое. Однако Чимин в свою очередь не унимался, упрямо продолжал попытки уговорить свою пару. Извивался под котом и лепетал о чём-то невнятном. Трудно разобрать, потому что Юнги разрешил себе выцеловывать круглое лицо, будто нарочно отвлекая лиса, по-обнаглевшему затыкая его лёгкими укусами в щёки и симпатичные губы, из-за чего тот кряхтел и запинался. Слова приглушались быстрыми касаниями губ в губы. Не случалось такого, чтобы подобные манипуляции не срабатывали; силы фенька в те же секунды его покидали, пока пума, рокоча в шею, приступал бесстыдно вылизывать его. Сколько бы времени не прошло, реакция неизменна — лис безропотно отдавался ласке, когда Юнги терял рассудок, бережно раздевая любимое тело и собственнически помечая его своей слюной. Наслаждение неуловимое в те моменты, когда фенёк слушался, когда покорно раздвигал ноги, чтобы гибрид мог получить больше доступа к его пышным бёдрам. Мазки чужого языка приходились куда только возможно. Влажная шершавость могла холодить нежную кожу живота и рёбер, чтобы после пробежаться вниз, к гладкому лобку, поцеловав недалеко от очаровательной ямки пупка, и дальше, до самой коленки. Чимину нравилось в ответ стискивать пальцами круглые уши пумы, неконтролируемо их оттягивая, пока возлюбленный суетился между его ног и оставлял румяные пятна. Ему приходилось тихо наблюдать из-под своей чёрной чёлки, как безболезненные укусы и лёгкие, цвета лепестков сакуры засосы обворожительно рисовались Мином на его теле. Никогда тот им не насытится. Пара нередко могла перейти к неторопливому сексу, внезапно распалившему их тела и сердца, колотящихся в одном несогласованном ритме. Трепетное возбуждение умело одолевало их сознание. Короткий хвост обессилено мельтешил между ног, щекоча подбородок Юнги, жадно вылизывающего фенька. Потёки смазки собирались губами кота, и тем временем ряд невесомых поцелуев не прекращал оставлять невидимые дорожки на внутренних сторонах чиминовых бёдер, приподнявшихся в воздухе. Ноги его задрожали, потому что Юнги принялся уделять внимание возбуждению, взяв твёрдую плоть в рот. Осторожно, не спеша, нежная головка проникала глубже, чтобы в следующий миг резко выпустить её из тепла, рождая этим протяжный стон Чимина, чьи руки прижимали голову Юнги обратно, вцепляясь в высветленные локоны недалеко от кошачьих ушей. Тот рычит от подобной вольности, но не сердится. Пальцы одной руки держат основание аккуратного члена, чтобы следом взять интенсивный темп, плотно сжимая губы, высунув язык за их пределы. Чтобы было как можно приятнее, как можно больше обласканной кожи шипящего в удовольствии Чимина. Свободная ладонь, что подбадривающе и мягко гладила яички, которых кончик языка иногда мягко касался, потянулась к пульсирующему отверстию. Два пальца, к которым пристраивается, недолго погодя, третий, обволакивает жар влажных стенок. Лис рокочет, что-то бессвязно хнычет ему, ощущая столько горячих эмоций, греющих его изнутри. Он, пустынный фенёк, всегда любил тепло и стремился к нему, а Юнги стал его источником, самым сильным и надёжным, с которым немыслимо хочется слиться воедино. И физически они это делают. Бортик дивана, тихо поскрипывая, поддавался судорожным сжатиям пальцев Чимина. Юнги позади него свободно проникал в его распалённое тело, а ладони обнимали бока для контроля движения его бёдер, притягивая к себе. Хлопки кожи смущали лиса, к этому, он думает, не скоро привыкнет, как и к растягивающим ощущениям в себе: что и от члена пумы, и от чувств в груди, растущих изо дня в день всё больше. Для него такая близость по-прежнему остаётся чем-то важным, и Чимин каждый раз не прекращает чувствовать яркие эмоции, застрявшие где-то глубоко в его мыслях. Он дорожит и будет дорожить каждым касанием и вздохом его кота, который так увлечённо сейчас кусает его загривок, лижет и целует, тесно прижимаясь к его спине, где тонкие змеи мурашек расползались по липкой коже. Хвост Пака обездвижен, находясь между их тел и собирая соль пота; уши же не находили себе покоя — то прижимались к макушке, то навострялись, когда от более сильных толчков раздавалось возбуждённое рычание, из-за которого он по-лисьи рокотал в ответ. — Ты не держишь на меня обиду, так ведь? — шепчет Мин. Пума не переставал двигаться, слыша, как Чимин чувственно мычит оттого, что Юнги коснулся его там, где нужно. — Прошло больше полугода, — на его живот легла крупная ладонь, сжимая нежную кожу, из-за чего он сдавленно сипит. — Забудь, хорошо? Не думай о прошлом… Я никогда не держал зла на тебя… А Юнги так переживал, хоть тот ему и твердил об этом не раз. — Чимин, лисёнок, ты же знаешь, что я люблю тебя, — темп ускоряется, а фенёк с последних слов содрогается и беззвучно стонет в челюсть неспокойной пумы. Его обнимают, буквально вдавливают спиной в грудь, а ручей удовольствия держит свой путь по венам, после накрывая волной и всё его обессиленное тело. — Слышишь… Люблю. Грубая ткань дивана миновала возможность быть испорченной густым чиминовым семенем. Кулак Юнги бережно выдавливал остатки круговыми движениями кисти, и не думая перестать проникать в податливые мышцы. Чимин изгибался от излишней чувствительности, шептал тихие слова сладкого бреда, обрывавшиеся на каждом толчке, толком не прозвучав для Юнги, пока ладонь на его паху, где искрился очаг жара, размазывала всё то, что успело из него выйти, не давая белёсым каплям стекать вниз. Юнги достигает своего пика следом за ним, изливается на пышные ягодицы, не специально марая шерсть светлого хвоста. Его тяжёлое дыхание обжигает шею напротив, и только руки крепко мнут талию в послеоргазменных судорогах, снова обнимая маленького гибрида. Счастливое мурчание приглушается мокрыми поцелуями на узком плече, в то время пока фенёк рокочет, нежась в очередной порции ласки кота.***
— Не смей. Чимин стоит в нескольких метрах от сердитого хёна и невинно моргает, будто не он сейчас собирается ослушаться Юнги и сигануть в фонтан, где резвится толпа громких детей. Мин щурится от палящего солнца, фигуру его лиса от дневного света едва видно. Лето выдалось в этом году беспощадно жарким. — Только посмей, Чимин, — пума повторяет. Очевидно, что это бесполезно, и Юнги это прекрасно знает и по-доброму улыбается, когда лис срывается в объятия, вероятнее всего, не особо чистой воды в фонтане городского парка. С наступлением тёплой погоды парень сам обещал своей паре воплотить одну мечту в реальность. Но он никак не мог подозревать, что Чимин именно сейчас, когда нужно спешить на встречу с Намджуном и Чонгуком, надумает окунуться с головой в детские забавы. Сам виноват. А раз уже и нечего терять, он, игриво рыча, бежит к своему возлюбленному, который, хохоча, плескается в него водой, защищаясь. Лучи солнца пронзали светом прозрачные капли, парящие в небе у фонтана, а радостный смех Чимина умолкает, когда его ловко ловят и целуют растянутые в улыбке губы, нисколько не брезгуя слизывать влагу с его носа. Противоположности, рано или поздно, притягиваются. Юнги в этом лично убедился.