держу тебя за руку

      У озера спокойно.       Предрассветный туман низко стелется над ровной водной гладью и, гонимый слабым ветерком, неторопливо движется вдоль берега. Пение птиц, лишённое обычной суетливости, изредка доносится со стороны леса, незаметно вплетаясь в тихую картину утра.       Сидеть на остывшей за ночь земле, покрытой лишь тонким пледом, холодно и неприятно, но Юле, чья голова покоится на Лерином плече, кажется, всё равно. Их руки сцеплены в замок, а пальцами свободной она вырисовывает на тыльной стороне ладони Леры причудливые узоры.       Если верить наручным часам, за последние двадцать минут — с момента их прибытия к озеру — они не произнесли ни слова. Молча расстелили плед, молча сели рядом, прижались как можно ближе, и молча внимали сонной природе.       Сами они не сонные, уставшие только до невозможности. Юля — из-за работы, в которую нырнула с головой несколько лет назад, да так и не вынырнула, добралась до самого дна, ещё чуть-чуть — и спасать было бы поздно; Лера — из-за переживаний за Юлю, за себя, за них обеих и жизни в целом.       Они едва не потеряли всё. Затерялись в круговерти дней, привыкли к совместному быту и серебру на безымянном — не обручальному, конечно, спасибо государству, — до преступного быстро, растворились в рутине и позабыли о былой эйфории подруга от подруги. Ссориться начали даже, отчаянно чувствуя, что что-то не так и что-то не то.       Было страшно. Не страшно потерять себя, страшно потерять самую любимую и самую важную, без которой не так будет всё, — и не потому что не сошлись, слишком разные, не суждено, а потому что сами не заметили, как жизнь пошла на автопилоте, а чувства остались не у руля.       Не такого желали их прошлые версии себя — и нынешние, чёрт возьми, тоже.       Опомниться получилось Лере, когда, пытаясь найти старый ежедневник, она наткнулась на ворох разноцветных стикеров, исписанных посланиями вроде «не хотела будить, не сердись, завтрак на столе :*», «с тебя штраф за жуткие фотографии посреди ванной, Юль, отдохни, заработалась совсем», «этот шампунь должен тебе подойти, попробуй», «скучаю», «люблю».       Тогда они только съехались, общего свободного времени катастрофически не хватало — и в один прекрасный день Лера проснулась с запиской на лбу, а на следующий нацепила его на Юлину сумку. Это было веселее и интереснее общения в соцсетях, потому что место появления нового сообщения предугадать было нельзя.       Они решили сохранить стикеры на память и, как выяснилось, совершенно о них забыли.       Как выяснилось, когда у вас не хватает подруга на подругу ни времени, ни сил, вполне можно обойтись без слов и весьма успешно притворяться, что всё под контролем, а не искать методы решения проблемы.       Тем же вечером Лера сказала: «Мы едем в отпуск, Юль, и не спорь. Обе забегались, пора побыть наедине с собой»; тем же вечером они чуть не поссорились в очередной раз, потому что «у меня статьи горят, Лер! Никуда твой отпуск не денется!»       Статьи и всё с ними связанное у неё горело непрерывно, и Лере иногда казалось, что профессия врачини требовала меньше отдачи, чем профессия журналистки, — но дело было в Юле с её неуёмным трудоголизмом как способом отвлечься и сбежать непонятно от чего — от себя, — и они обе это знали.       В конце концов Юля накричала на неё и расплакалась — и Лера, осторожно обняв её, до ночи шептала ей что-то успокаивающее.       Отправиться в глушь, подальше от городской суеты, было решено единогласно.       — Лер, — говорит Юля негромко, наблюдая за тем, как робко показываются первые лучи солнца, — спасибо.       Лера сжимает её ладонь чуть крепче.       И впервые за долгое время они чувствуют умиротворение.