***
Тогда была осень. День выдался дождливым. Кажется, это был первый осенний дождь. Конец сентября. Дженни промокла до нитки: любимый зонт, подаренный мамой, остался на полке в шкафу. Пальто было тяжёлым: впитало в себя холодные капли, что падали с серого неба. Дженни стояла на остановке и ждала автобус, который в тот роковой день поехал другой дорогой и опоздал на час. Промокшая, голодная и уставшая Ким пыталась согреть свои холодные ладони, когда возле неё остановилась белая иномарка. Окно опустилось, и из него выглянула красивая темноволосая девушка. По лицу видно, что не кореянка, но на корейском шпарила как на родном. - Вас подвезти? - незнакомка улыбнулась. В будущем, вспоминая этот день, Дженни придёт к выводу, что именно эта улыбка покорила её и именно эта улыбка будет виновата в перевороте её жизни. - Вы промокли. И замёрзли. Вас куда? Дженни не успела толком согласиться, а девушка уже адрес спрашивает. Ждёт ответа, рассматривает с ног до головы Ким, что-то в голове себе помечает и так мило закусывает нижнюю губу, что кореянка просто не может отказать. Когда они едут к Дженни домой, то многое о друг друге узнают. Оказывается, красивую спасительницу зовут Лиса, она из Таиланда, и она жената на своей подруге детства - Пак Чеён. Они решили остаться при своих фамилиях, хотя Лиса желала, чтобы жена всё же стала Манобан. Тогда Ким не знала, что в будущем ей выйдет боком её гостеприимство. Она в знак благодарности пригласила Лису к себе домой на чай. И, как оказалось, у Манобан отличная память даже в нетрезвом состоянии и ловкие длинные пальцы. - У тебя здесь уютно. Всегда хотела жить в маленькой квартирке, - Лиса осматривалась, расхаживая по комнатам. - Спасибо. Я купила её года два назад. Она мне сразу понравилась. Что будешь? Чай или кофе? Есть вино, но ты же за рулем... - Мне кофе, пожалуйста, - Лиса остановилась возле комода в зале, на котором стояла рамка с фотографией: две девушки с закинутыми друг на друга руками смотрят в камеру и счастливо улыбаются. - Это ты? Дженни подошла к Лисе, что держала фотографию. Яркая улыбка заиграла на губах Ким. - Это мы с моей лучшей подругой - Ким Джису - временами зануда, но в целом просто прекрасный человек. Мы с детства дружим. Жили в соседних домах, ходили в один детский сад и в одну школу. Даже в один и тот же институт поступили. - Она красивая. - Сейчас ещё лучше. Нам здесь по семнадцать. Мы тогда отмечали её день рождения. Впервые напились. Моя мама тогда так на нас ругалась. Помню этот день как вчерашний. - Семнадцатилетняя ты красивая, - глаза Лисы смотрели в упор на Дженни и отливали чем-то жгучим, чем-то обжигающим и опасным. Ким очнулась лишь спустя минуту их гляделок. - Хочешь сказать, что сейчас я не красивая? - хитро заулыбалась кореянка. - Красивая, - почему-то шёпотом ответила Манобан и придвинулась чуть ближе. Дженни же сделала шаг назад. «Лалиса жената. Не делай ошибок», - зажглось красным в голове Ким. Лиса заметила резкую реакцию и будто бы протрезвела. Прочистила горло и спросила: - А сейчас сколько тебе? - Двадцать шесть. - Онни. - Что? - Мне двадцать пять. Ты для меня онни. Ты же не против, да? Дженни-онни? И вот опять: старшая не успела даже дать своего согласия, а Лиса уже называет её так, как хочет. Дженни кивает, позволяет Лисе так уважительно к себе относиться. Онни. С её губ это слетает так нежно, невесомо, но в тоже время сладко, даже приторно. Ким зовёт Манобан на кухню пить кофе, который уже остыл. Всё проведённое время за столом Лиса рассматривала Дженни, иногда щурясь, задумываясь и кусая губу. Старшая же ёрзала на стуле, пытаясь укрыться от внимательных глаз, хоть и знала, что это будет невозможно. Приближался вечер. Дождь не унимался и ехать в такую погоду по темноте опасно. Если с Лисой что-то случится, то виновата будет Дженни. И Ким уже подумывала предложить младшей остаться на ночь, но отбросила эту мысль: у неё есть жена, и что Манобан ей скажет, когда на утро вернётся домой? Что она ночевала у незнакомой девушки из-за дождя? Да и дождь не такой сильный, чтобы что-то могло случиться. А быть поводом ссоры между супругами и вовсе не хотелось. Поэтому Дженни молча провожала Лису. Но та стояла в проёме и снова внимательно рассматривала Ким. Слегка улыбнувшись и наклонившись вперёд, она с каким-то загадочным блеском хриплым голосом спросила: - Даже номер не оставишь? - Оставлю, - Ким тогда не знала, что, произнося это злосчастное слово, попала в плен к самому настоящему дьяволу, залетела юной пташкой прямо в клетку, подписала договор на принадлежность Лисе. После этого дня они общались каждый день. Манобан названивала ежеминутно. Казалось бы, что человек, не знающий личные границы других, быстро надоест. Но с Лисой всё было совсем иначе: её внимания, слов, аккуратных недолгих объятий, сообщений, звонков и заботы (она частенько в дождливые дни подвозила Ким на работу, останавливаясь на остановке возле дома старшей) хотелось больше и больше. Иногда в голову Дженни залетали мысли о том, что Чеён повезло с Лисой и что Пак выиграла эту жизнь, ведь ей досталась такая замечательная жена. Лалиса была идеальна во всём: быстро взбиралась по карьерной лестнице, после каждого рабочего дня заезжала в магазин за продуктами, присутствовала на каждом семейном ужине. Однако признавалась Дженни, что семью Пак терпеть не может, но приходится сидеть с ними за одним столом ради жены. Однажды Лиса познакомилась с мамой Ким. Случайно. Был дождливый день, и Дженни забыла, что Лалиса должна была её подвезти на работу. Но ни о какой работе и речи не было, так как приехала миссис Ким, и мама с дочкой решили отправиться по магазинам. Только подойдя к остановке и видя знакомую машину, Дженни вспомнила о Лисе. После неловких объяснений и понимающих улыбок Манобан, младшая предложила довезти их до торгового центра. В тот день миссис Ким и Лиса и познакомились, и очень понравились друг другу, и слишком часто шутили, и вообще делали всё, чтобы загнать Дженни в краску. Старшая вспомнит об этом, когда будет лежать на плече Лисы, слушая речи о том, что её семья идеальна для Манобан и что она готова хоть сейчас делать предложение Дженни лишь из-за её милой мамы. Ким тогда смеялась вместе с Лисой, но в глубине души душила мысль о том, что у младшей уже есть жена.***
Всё пошло не так, как должно было пойти, тогда, когда Лиса и Чеён поссорились. Причину ссоры Манобан умалчивала и только под конец этих сложных, тяжёлых, высасывающих все соки отношений поведала. Их брак был как нелепая подделка из пластелина. Вся кривая. И еле держится. Так её ещё и возле огненной батареи поставили - рано или поздно растает. Поэтому череда ссор обрушилась на них. Первая - Лиса пропадала всегда до самой глубокой ночи не пойми где. Остальные были уже по глупости, но били по браку не слабее первой. И это признание Манобан было солнечным лучом, пробившимся сквозь тёмные тучи, маяком для потерявшегося корабля, спасательным кругом для тонущей Дженни. После ссоры Лалиса поехала в бар, что находился недалеко от дома старшей. Почему именно туда рассерженную, злую, взвинченную, не способную здраво думать Лису направила судьба, никто из них в последствии так и не понял. Может быть, это было всё специально, потому что в тех дружеских отношениях им было так хорошо и спокойно вместе. Даже со своей женой Манобан не знала такой идиллии, как знала с Дженни. Но в тот проклятый Ким день Лиса напилась до омерзения: она не могла связно говорить, мысли разрывались в клочья, словно листы бумаги, а ноги не держали, поэтому пока дошла от лифта до квартиры Дженни, обтёрла каждую стенку подъезда. Чудом было, что она без происшествий доехала в таком состоянии до своей онни. Что произошло тогда, когда пьяной Лисе открылась дверь, Ким не знала. Но помнила абсолютно всё: каждое движение, каждое невнятное слово и каждый поцелуй. Лиса шептала о том, что ей кто-то надоел, что это всё было ошибкой и что есть человек, которого она любит по-настоящему. Она прижималась к Дженни, искала своими губами её губы и не находила, потому что старшая выжгла себе в памяти, что Лалиса жената, чёрт возьми, и если это произойдёт, то в итоге они обе погибнут. Им нельзя быть вместе в таком ключе. Подругами - да. Возлюбленными - ни за что. Пусть Дженни и хотелось всецело принадлежать Манобан, носить в будущем её фамилию и, может быть, подарить им ребёнка. Но это всё она не имеет права делать, а Чеён - вполне. Только вот даже после последней страницы этого романа, неумело написанного судьбой, Дженни не понимала, почему их семья была без детей, ведь Лиса же столько раз шептала ей, когда они были просто подругами, что хочет ребёнка, девочку. Она не переставала это нашёптывать и когда они уже были чуть больше, только к этому младшая ещё прибавляла, что ребёнок обязательно должен быть похожим на Дженни, чтобы её улыбка, глаза, подбородок, носик, чтобы была маленькая копия Ким. От таких слов сердце трепетало и болезненно сжималось, потому что такого не могло быть, потому что это всё фантазии Лисы. Дженни говорила пьяной улыбающейся своей обворожительной улыбкой Лалисе, что она не может её целовать, что у неё есть любимая жена. На эти слова младшая лишь хихикала, повторяла множество раз «любимая» и продолжала тянуться к губам Ким. И в какой-то момент (самый ненавистный Ким) она не удержала Лису на дозволенном расстоянии и позволила поцеловать себя. Пьяная Лалиса не была грубой, наоборот, такой нежной, переживающей за Дженни. Она боялась сделать ей больно - старшая чувствовала. А потом случился крах Ким, да и Манобан тоже, потому что Лиса начала снимать кардиган старшей, потому что своё пальто она скинула куда-то на пол, потому что она по нему прошлась, когда толкала Дженни к спальне. Ей просто повезло, что она запомнила так хорошо квартиру Ким, ей просто повезло, что её онни с самого дня их знакомства хранила эти никому ненужные чувства. Поцелуй прервался лишь из-за того, что Лиса толкнула Дженни на кровать и упала сверху, придавливая желанное тело. Манобан быстро расправилась со своей одеждой и предстала перед Ким обнажённой, позволяла любоваться своими изгибами, запоминать каждую родинку, каждую впадинку, каждую неровность. Дженни замерла: дьявольские глаза, которые смотрели в её, гипнотизировали. Лиса сидела на ней и пыталась справиться с застёжкой лифчика. Когда такая ненужная сейчас вещь отправилась на пол и перед Манобан предстала аккуратная грудь, забыла как дышать, из лёгких выбило воздух. Она поцеловала Дженни сначала в губы, затем спустилась поцелуями к груди и оставляла засосы, помечая своё. Дженни всё это время сдерживала свои стоны, рвущиеся наружу. Когда Лиса это заметила, то специально прикусила сосок. Ким выгнулась, громко простонала и прижала девушку к себе. - Не сдерживайся, любовь моя, - шептала Манобан в самые губы, перед тем как сладко поцеловать. - На тебе слишком много одежды. - Проговорила тайка, разрывая поцелуй и спускаясь вниз. Она прикусила кожу возле пупка, зализала место укуса, как бы извиняясь, и последовала дальше. На Дженни были пижамные штаны, но, когда Лиса до них добралась, они уже валялись вместе с остальной одеждой на полу. - Какая же ты красивая, - не унималась Лалиса. Она засосала кожу на внутренней стороне бедра, где на утро расцветёт засос. Она мягко покрывала поцелуями ноги старшей, бросая в их адрес множество комплиментов. Лиса поднялась вверх, втянула Дженни в глубокий мокрый поцелуй, нежно поглаживая плечики девушки. Отстранившись, она опять примкнула к груди, посасывая сосок одной и сжимая рукой другую. Второй рукой поглаживала осиную талию Ким, мыча что-то и распространяя дрожь по всему телу старшей. Дженни сладко постанывала, прижимала Лису ближе к себе и прижималась сама ближе к ней. Губы младшей были такими мягкими, а язык таким горячим. Лалиса даже еще не касалась там, где Дженни нуждалась в ней больше всего, но Ким уже готова была в последний раз выкрикнуть имя Манобан и без сил упасть на кровать. С ней было так хорошо, и Дженни знала, что, когда Лиса уйдёт, без неё будет мучительно плохо. Но она старалась не думать об этом. Её сейчас волновала тайка, которая засосами спускалась к промежности Дженни. Лалиса прижалась к ней, вдыхая запах Ким, и поцеловала. Она подняла голову, хищно ухмыльнулась, и припала к ней, будто бы у неё жажда. Дженни выкрикивала её имя, запускала руку в волосы, сжимая их, и направляла голову Лисы. Манобан посасывала клитор, иногда его кусая, и улыбалась (что чувствовала Дженни и ещё больше сходила с ума), когда Ким кричала её имя ещё громче, хотя, казалось, куда громче, наверняка, все соседи их слышали, и на утро кореянка будет ловить осуждающие взгляды и краснеть. Но сейчас для неё это не имеет никакого смысла. Горячая кожа Лисы обжигает собственную, язык вырисовывает причудливые узоры, принося Дженни высшую степень блаженства, а длинный палец движется в таком правильном ритме, что Ким пытается двигаться ему навстречу, только Манобан за живот придерживает, давая понять, что она всё берёт на себя и что не позволит Дженни хоть капельку, но управлять. Второй палец подключается к первому, и толчки становятся глубже и быстрее. Старшая ноги на Лису закидывает, зажимает её и стонет, кричит и переходит на шёпот, а затем и вовсе беззвучно, одними губами произносит единственное в её жизни имя. Манобан отрывается от клитора, усмехается, замечая разочарование Дженни, но толчки только быстрее и быстрее. Третий палец заставляет Ким прогнуться, глотать воздух. Лиса чувствует, как стенки сжимают пальцы. Двигаться в старшей всё труднее и труднее, но она не сбавляет темп, наоборот, ускоряется. Сама возбуждена до болезненного покалывания внизу живота, но подарить блаженство своей онни сейчас для пьяной Лисы так важно и так необходимо, будто бы жизнь закончится, если она не доставит удовольствие Дженни. Ким вся дрожит, впивается в спину Манобан, но спину не царапает (благо короткие ногти), голову закидывает, а Лалиса одной рукой доводит старшую, а другой к себе наклоняет и целует, чтобы поймать своё имя на губах этой неземной девушки. Дженни всё ещё подрагивает, из объятий не выпускает, дышит глубоко и грудью ощущает вздымающуюся грудь младшей, что шепчет признания в любви и в том, что с самого первого дня мечтала об этом. Ким сейчас слишком хорошо, чтобы думать о том, что поступила неправильно, позволяя пальцам Лисы входить и выходить, губам целовать свои губы, а зубам кусать кожу шеи, оставляя следы, которые будут напоминать об ошибке. В ушах непонятный шум, а Манобан продолжает двигаться в ней, но уже медленно, нежно поглаживая сокращающиеся стенки. Дженни ощущает, что её душа покинет тело во второй раз, когда Лиса снова опускается и с такой заботой целует набухший комок нервов, слизывает влагу, вновь целует, слегка прикусывает и начинает посасывать. И Ким вскрикивает её имя, пачкает и так запачканные пальцы. А Лиса сглатывает всё, что даёт ей Дженни, тихо посмеивается и говорит, что она её умничка. Старшая надышаться всё не может, глаза лениво приоткрывает и наблюдает за довольной Лисой, что слизывает её соки с длинных пальцев. И желание почувствовать вкус Манобан крепнет в ещё не пришедшей в себя Дженни. Лиса рядом ложится, целует в бледное плечико, в шею, на которой красуются её метки, прижимает ближе к себе податливое тело. Ким собирает в себе силы и на локте приподнимается, рукой держит подбородок девушки, в глаза смотрит и касается губами губ младшей. Языком их оглаживает, просится внутрь и получает разрешение, переплетает его с другим, бродит по нёбу, проходится по зубам, снова соединяет с языком Лисы. Лалиса ближе придвигается, руками по спине проводит, позволяет взять над собой контроль. Она уже давно трезва: алкоголь выветрился тогда, когда Ким на своём пороге позволила себя поцеловать. Она наслаждается прикосновениями Дженни, её нежными руками, что сжимают упругую грудь. Манобан тихо постанывает, мычит, воздух вдыхает и выдыхает. Она и не подозревала, что чужие касания могут быть настолько верными, правильными, будто бы она - карта, а Дженни её картограф, который знает каждый изгиб, каждую впадинку и родинку, каждую торчащую косточку, который словно её составлял, подгонял под себя, потому что не может её грудь так идеально подходит под ладонь Ким, потому что не могут её губы так целовать чужие. Девушка опускается вниз, не медлит, но иногда останавливается, чтобы зацеловать определённый участок кожи, и продолжает двигаться, стремиться туда, где её нежные руки, влажный и горячий язык нужнее всего. Она не дразнит Лису, сразу впивается в клитор, лижет его. А Манобан в жизни такого удовольствия не получала, даже в первую брачную ночь не могла так теряться и забываться, как с Дженни. Два пальца старшей входят так резко, двигаются быстро, и с губ Лисы слетает хриплые «Ещё» и «Онни». На долго её не хватает: через минуты две подбородок Ким весь в соках. Она облизывается, как кот после долгожданного молока, с причмокиванием обсасывает пальцы и ложится на Лалису, которая от такого райского наслаждения не может спуститься на землю и засыпает почти сразу же непробудным сном. Дженни знает, что на утро она будет лежать уже не на горячем теле Лисы, а на неудобной простыне, что складками соберётся под ней. И Дженни была права: проснулась одна. Девушка сбежала, не оставив ни записки, ни сообщения. Только запах на подушке, только кровавые укусы по телу, только засосы на пышной груди и лебединой шее. Им повезло - выходные. Избегать друг друга не пришлось. Но в понедельник на остановке Ким встретила знакомая машина с красивой девушкой за рулём. Дженни и с места не сдвинулась: не смела садиться на знакомое сидение в автомобиль с родным запахом. - Садись, - голос Лисы грубый, командный, с хрипотцой. И старшей остаётся только повиноваться, сесть, пристегнуться и отвернуться к стеклу, рассматривая высокие здания, цепляясь глазами за прохожих. Ехали молча. Никто не проронил ни слова. Лиса пару раз пыталась что-то сказать, но лишь открывала и закрывала рот. Когда уже подъехала к работе Дженни и когда сама Дженни выходила из машины, бросила быстрое, необдуманное и совсем не выражающее сожаление: - Прости. Ким лишь болезненно улыбнулась, хмыкнула, бесчисленное количество раз кивнула и, хлопнув дверью, сбежала, скрылась в огромном здании, возле которого мельтешили люди. После они не разговаривали. Лиса подводизила теперь каждый день её, наверное, думая, что так сможет загладить вину, которую и виной-то своей не считала, потому что знала, что то, что произошло в тот день, было по её воле, было по желанию обеих. Нет смысла сожалеть об этом: обе хотели, обе мечтали повторить эти прикосновения и поцелуи. И хоть Лиса и была тогда в отвратительном состоянии, но всё запомнила, всё в голове выделила маркером и вспоминала, повторяла, как стишок, на ночь, видела во снах, лёжа на кровати с женой и представляя в своих руках совсем другую. Через неделю всё повторилось. Только Лиса пришла не пьяная. Сразу же впилась в желанные губы, сразу же припечатала к стене, коленкой раздвинула ноги и прижалась к промежности, ловя выдохи и тихие стоны. Опустила свои руки на ягодицы, сжала и подняла Ким, не прерывая поцелуя. Несла её осторожно, как ценный груз, опустила на кровать и дарила всю ночь наслаждение, растекалась по венам Дженни чем-то обжигающим, отпечатывалась штампами засосов и укусов по всему телу, входила нежно, входила резко, то одним, то двумя пальцами, ласкала языком клитор, выходила медленно или же оставалась внутри, поглаживая Ким изнутри, наслаждаясь этим прекрасным ощущением подрагивающих мокрых стенок. Дженни не оставалась в стороне: переворачивала Лису на спину, садилась сверху, тёрлась промежностью о промежность, срывала хриплые стоны, падала на мягкое тело, позволяя склеиваться их потной коже, липнуть, соединяться, переплетаться конечностям. Ким поначалу думала, что Лисе нужна её плоть, что это всё лишь животные инстинкты, что это потребность в удовлетворении желаний. Но когда Манобан оставалась на ночь и не уходила, крепко прижимая по утрам Дженни к себе, говоря какие-то глупости сорванным от нескончаемых стонов ночью голосом, зацеловывая поцарапанную спину, начала понимать, что Лиса чувствует к ней что-то большее, чем обычное сексуальное влечение. Она всегда оставляла метки, чтобы каждая шавка знала, что к её даме подходить нельзя. Она всегда знала, что Ким всецело принадлежит ей и только ей. Они этого не обсуждали, но это был договор, о котором умалчивали, но который обе подписали. Однако Дженни не могла позволить называть Лису своей, потому что помнила, что она принадлежит Чеён. И как бы старшая не ревновала, и как бы не вдыхала запах Лалисы, стараясь уловить чужие нотки, но не улавливала их, она давно сделала себе заметку, что она всего лишь любовница и разрушительница семьи. Союз Лисы и Чеён - Титаник, Дженни - не пойми откуда взявшийся айсберг. Лалиса не откажется от Пак. Так кажется Дженни, которая думает, что на месте Лисы обязательно бы рассказала жене и ушла бы, собрав вещи и подавая на развод. Но Манобан - не Ким. Возможно, она любит Чеён. Любит. Но не уважает. Любит. Но не выполняет супружеский долг и не касается её так, как касается чуть ли не каждый день Дженни.***
Всё становится сложнее, когда мама начинает догадываться о Лисе и когда сама Лиса начинает шутить о том, что скоро заявится с букетом и кольцом просить руки и сердца, что они поженятся, уедут в медовый месяц в Париж (Дженни как-то после очередной сладкой ночи говорила, что хочет побывать) и переедут в Новую Зеландию, потому что Ким там когда-то жила и ей там очень нравится, и что она подарит ей ребенка, желательно девочку, свою маленькую копию. Дженни от таких шуток по редким ночам, когда находится в своей квартире без Лисы, рыдает в подушку, а утром врёт, что без Манобан плохо спится. Хотя на самом деле не врёт: без неё не спится, сон не идёт ни в одном глазу, разум трезв и бодр. Одним вечером Лалиса заходит в квартиру (Дженни отдала копию ключа) и не находит Ким. В руках щеночек с высунутым языком. Такой радостный и пушистый. Опускает его и проходит в глубь дома. Сидит на кухне, переживает и отстукивает ногой по паркету. В последнее время всё чаще и чаще срывается на Ким из-за ревности к Джису. Они проводят всё время вместе, а младшей хотелось бы заполнить каждые свободные секунды Дженни собой. Жену аккуратно, чтобы та не догадалась, отправила на две недели к родителям. Не выдерживает и звонит. Трубку никто не поднимает. Может быть, задержалась на работе - думается ей. Но решает набрать подружку Дженни, та отвечает, бурчит пьяным голосом что-то. Лиса слышит родные хихиканья, сжимает челюсть и телефон в руках, сбрасывает вызов. Неужели Дженни не понимает, что она только её? Неужели думает, что может вот так сидеть не пойми где? Когда такого рода мысли поглощают Манобан, она болезненно улыбается, переходит на громкий хохот и сжимает волосы на голове. Дженни не её собственность, она просто её. И имеет полное право посидеть за бутылкой вина с подругой, имеет полное право приходить домой, когда захочет. Просто нужно было позвонить, предупредить, сказать. В их недоотношениях доверие дорого. Дженни доверяет Манобан, Манобан пытается доверять Дженни. Просто жгучая ревность туманом стелется перед глазами, не позволяет видеть то, что Ким любит только её, что позволяет прикасаться к себе только ей. Дверь квартиры с шумом открывается; щенок пугается, но любопытство берёт верх, и он, шлёпая лапками, бежит в прихожую, где ошарашенная Дженни смотрит на него, переводит непонимающий взгляд на Лису, что выходит её встречать и смягчается при виде родного лица. Манобан улыбается, идёт к ней, обнимает за талию, носами сталкивается и наклоняется, чтобы поймать мягкие губы. Сминает их, отрывается, смотрит в шоколадные глаза, целует нос и шепчет: - Я знаю, что ты хотела его. А я хотела ребёнка. Каждый получил своё. Улыбается ярко шокированной Дженни, выпускает из объятий, снимает с неё весеннюю куртку, помогает снять обувь и ведёт к щенку. Поднимает его, тычет им в Ким, смеётся, когда та дрожащими руками его берёт, прижимает к себе и утыкается в мягкую шёрстку. А он только рад такому вниманию: хвостиком машет, язык высовывает. - Как назовём? - спрашивает Лиса, наблюдая за счастливой Дженни. - Кума! - восклицает старшая, обнимает щенка. А потом спохватившись спрашивает: - Можно? - Конечно, любовь моя, - и чмокает Куму. - А меня? - Дженни губы дует, их щенку завидует. Лиса смеётся, голову запрокидывая, и целует с такой нежностью, с какой Ким ещё никто и никогда не целовал.***
Их отношениям год. Недавно стукнуло. Лиса пригласила в ресторан и подарила дорогое кольцо. Теперь называет Дженни своей женой. Старшей хочется кричать, напомнить ей, что, чёрт возьми, у неё уже есть жена и что если она захотела себе гарем, то Ким не хочет быть одной из её наложниц. Но она терпит. Мама узнала обо всём, но тоже молчит. На работе появился новый сотрудник. Милый паренёк. Возможно, понравился бы Дженни, если бы её сердце не забрала длинноволосая брюнетка с очаровательной улыбкой и удивительно красивыми глазами. Но если Ким парень не очень нравится, то сама Ким парню очень нравится. Сегодня подарил маленький букетик роз. Он не сравнится с теми, которые каждый день дарит Лиса, но отказаться от него будет грубо. Поэтому тащит его домой, где её уже ждёт Манобан, которая вновь поссорилась с женой и делится с Кумой накопившимися в груди обидами. Когда Дженни заходит в дом, её встречают Лиса, одетая в её одежду, Кума, весело виляющий хвостиком, и запах еды. В животе предательски урчит, и тайка смеётся, целует и замечает скромный букетик. Вопросительно смотрит. Дженни врать ей не может, поэтому признаётся: - Новенький подарил на работе. Не обращай внимание, а то я тебя знаю. И слегка бьёт по аппетитным ягодицам. Но Лису это особо не успокаивает. В голове закрадываются мысли о том, что он хочет увезти её жену. - Хорошо, - улыбается одними губами, - не буду, но тогда ты мне должна должок. - И подмигивает. - Какой ещё должок? - Узнаешь в спальне, милая, а теперь марш мыть руки. Ты проголодалась, а до сих пор стоишь в дверях. Давай-давай! Жду на кухне. Дженни переодевается, руки моет и садится за стол. Только хочет положить кусочек мяса себе в рот, как звонит телефон. Она разочарованно стонет, Лиса хихикает и вместе с ней идёт узнавать, кто осмелился их потревожить. Ким хмурится - незнакомый номер, но трубку поднимает и слышит знакомый голос новенького. - Привет! Дженни молчит, потому что рядом Лиса прожигает её взглядом. - Привет, - хрипит она в трубку. Глаза от Манобан отводит, неловко почёсывает затылок. Замечает сжатые кулаки Лисы - злится. Ким сглатывает. - Зачем звонишь? - Просто так. Я тебя не потревожил? - потревожил - хочется сказать, но Дженни отвечает, что нет и ещё раз спрашивает причину звонка. - Так я говорю, что просто так! - и радостно смеётся. А девушка ёжится, говорит, что ей пора, и сбрасывает трубку. Тишина натянулась тонкой ниточкой, которую никто не осмеливается перерезать. Лиса молчит, молчит, молчит, а затем спрашивает, стараясь звучать не так строго: - Кто звонил? - Новенький. - Зачем? - Не знаю. Лиса от такого ответа челюсть сжимает, взгляд свой жгучий от девушки не отводит; резко разворачивается и тяжёлыми шагами идёт на кухню, по пути крича: - Есть иди - остынет. И Ким идёт. Новенький не отстаёт. А Лиса с каждым днём ревнует Дженни сильнее, оставляет засосы и укусы, а этот дурачок их старается не замечать. Когда тот дарит красивое ожерелье, Ким не выдерживает, проводит пальцами по шее, стараясь сделать так, чтобы парень обратил внимание на метки, и объясняет ему, что занята. Но новенький и слышать этого не хочет и вручает подарок Дженни, прося всё же принять. Девушка соглашается, кидает в сумочку и забывает, а Лиса в этот же вечер, ища любимые конфетки, натыкается на бархатную коробочку, хватает, идёт к Ким в зал, где она разлеглась на диване после сложного рабочего дня, и молча спрашивает. Девушка подрывается, садится и нервно пальцами хрустит. Манобан знает, что Дженни такие подарки ей не делает, потому что Чеён тогда обо всём догадается, потому что Лиса даже будучи женатой кольцо-то иной раз забывает надеть. А подарки Ким носила бы каждый день, а это очень и очень подозрительно. Дженни ёжится, понимает, что, если скажет правду, то Лалиса взорвётся, накричит. Но обманывать любимую не может. Тихо говорит: - Подарили. Одного слова Лисе хватает, чтобы началось извержение вулкана. Кореянка видит, как карие глаза темнеют, словно у быка, когда тот видит красную тряпку перед носом, как они наливаются гневом. - Он? - рычит. - Да, - выдыхает Дженни. Лиса коробку швыряет, топчет. Ким в страхе глаза прикрывает, ноги к себе поджимает и хочет заплакать. Такая Манобан её пугает. Но тайка испуга не замечает. Подрывается, оказывается рядом с Дженни, трясёт её за плечи и кричит: - Тебе меня мало?! Меня мало?! Старшая не выдерживает: слёзы водопадом стекают по лицу. Лиса застывает, приходит в себя, понимает, что натворила, и бережно к себе прижимает, просит прощение. Она ненавидит себя за то, что причиняет ей боль, она ненавидит себя за то, что не может полностью отдаться Ким из-за глупого кольца на пальце, из-за проклятого штампа в паспорте. Но Дженни уже не остановить: истерика накрывает с головой, словно цунами город. Она бьёт Лису в грудь маленькими сжатыми кулачками и кричит, срывает голос: - Почему?! Почему?! Ты всегда была её! Всегда! А я?! Ты обо мне думала?! Почему я люблю тебя?! Почему тебя?! - Я вся твоя. Вся, - уверяет Дженни, но знает, что это не самая чистая правда. - Нет! - Да! - Дженни! Любимая! Я твоя! Твоя! Скоро будем только мы! Ты мне веришь? Веришь? - последние слова произносит с надеждой. - Нет! - и слёзы ещё сильнее текут, удары становятся больнее. - Убирайся! Уходи! Иди к ней! Я больше так не могу! Убирайся! - Снимает с пальца кольцо и кидает его на пол. Оно катится к бархатной коробочке, которую уже и коробочкой назвать нельзя, и валится рядом с ней. Лиса замирает. От Дженни отскакивает, дрожащими руками кольцо поднимает и к старшей на коленях подносит. У самой глаза и щёки влажные. - Нет! Возьми! Возьми его! Я без тебя не смогу! Ну же! Давай наденем его на твой пальчик! Давай! Пожалуйста! Я люблю тебя! - А её?! Разве её не любишь?! - Нет! Тебя! Только тебя! Надень кольцо! Ты же моя! Моя! - Но ты не моя! - Я твоя! Твоя! Ты это знаешь! Дженни лишь судорожно вздыхает, стонет, слезами давится и отрицательно качает. Лиса пытается кольцо на палец надеть, но старшая руку вырывает, Манобан толкает, та падает, кольцо из рук не выпускает и вновь к Ким тянется. - Пожалуйста! Пожалуйста! Поверь мне! Я люблю тебя! Тебя! - Нет! Нет! Я не могу так! Уходи! Пожалуйста! Не мучай меня больше! Ты никогда не принадлежала мне, потому что всегда была её! Так иди к ней! А меня больше не трогай! Кума пугается криков хозяек, скулит, в угол забивается, уши прижимает. Лиса слышит его. И за поцелуем к Дженни тянется, но та отскакивает, убегает прочь. Манобан бежит за ней, спотыкается, но старшую догоняет, к ближайшей стенке прижимает и целует. Кольцо до сих пор в руке. А обручальное (она только сейчас заметила) давит, сжимает палец так, что отрубить его хочется. - Отпусти! Отпусти! - мычит Дженни. Лиса сильнее к губам прижимается, языком губы старается приоткрыть, но у неё не получается, поэтому прикусывает их, отстраняется и шепчет: - Я хочу тебя. Я хочу жизнь с тобой. Я хочу быть твоей женой. Хочу иметь с тобой детей. Я просто хочу тебя. И целует с новой силой, кусает до крови. Дженни вырывается. Слюну размазывает по губам, плачет сильнее и кричит: - Это всё твоя фантазия! Это невозможно! И если ты меня сейчас изнасилуешь, то больше никогда не увидишь! Отпусти! Мне больно! Лалиса тут же её отпускает, сама на противоположную стенку опирается и смотрит с таким сожалением, страхом в глазах. Она сделала ей больно - первое, что приходит в голову. Падает на колени, ползёт к Ким и прижимается к ногам и шепчет тысячу раз: - Прости. Это «прости» горькое, передающее всё сожаление, раскаяние Лисы. Оно совсем другое, чем то, которое бросила Лалиса после того дня, когда эта мигрень только началась. - Отпусти меня, - тихо шепчет Дженни, скатывается по стене и утыкается в Лалису. - Мы не можем быть вместе. Ты же это знаешь. Мы лишь уничтожаем друг друга. Я люблю тебя, но это всё не может продолжаться вечно! Понимаешь? Манобан в её руках всхлипывает. Понимает. Но жизнь без Дженни - жизнь без воздуха. Просто невозможна. Если она уйдёт, Лиса не выживет, Лиса погибнет. Поэтому только сильнее прижимается к Ким, вжимается в неё, старается стать с ней одним целым. - Иди к ней, - поцелуй в щёку, - люби её, - поцелуй во вторую. - А не меня. - И долгожданный в губы. Поцелуй солёный, наполненный горечью, скорее всего последний. Лалиса рыдает сильнее, в плечо Ким утыкается, когда Дженни отстраняется от её лица. Футболка старшей вся мокрая. Они поднимаются на ватных ногах, смотрят, в один шаг оказываются прижаты к друг другу. Целуются, целуются, целуются. А потом Лиса уходит, громко хлопая дверью и сжимая кольцо в руке.***
Жизнь Дженни течёт медленно, без Лалисы всё так серо. В тот вечер Манобан оставила в её квартире свои вещи. Ким их к себе по ночам прижимает и вдыхает родной запах. Подушка влажная от слёз. Сама виновата. Сама попросила уйти. Дженни надеется, что Лиса счастлива без неё. Но в глубине души ждёт, когда откроется дверь и любимые руки её обнимут. Кума скучает. Ким его понимает. Он мечется возле двери, гавкает и скулит. Когда Дженни беззвучно плачет, то позволяет себя обнимать, смотрит жалостливо и сам, кажется, вот-вот заплачет. Новенький получил от девушки кучу грубых высказываний в свой адрес. Теперь боится на неё даже смотреть. Пару раз видела жену Лисы в продуктовом. Она какая-то посвежевшая и весёлая. А ещё ходит под ручку с незнакомой Дженни девушкой. Они дарят друг другу улыбки и многозначительные взгляды, которые Ким не берёт во внимание. Одной ночью, когда без Лалисы было совсем тоскливо, пыталась наглотаться таблетками. В итоге чуть не умер желудок, а не Дженни. Джису тогда на неё кричала, спрашивала, не спятила ли она. Ким знает, что да. Без Лисы сошла с ума, потеряла рассудок и страсть к жизни. Без Лисы потеряла себя - Лиса огромную часть Дженни унесла с собой. Мама приезжала каждый день, успокаивала и давала советы: просила поговорить с Лисой; повторяла, что если она её любит, то бросит и семью, и всё на свете и вернётся к ней. Дженни на это лишь громко смеялась, давилась смехом и вновь плакала. Как-то идя на работу, Ким заметила знакомую белую иномарку, которая скрылась за многоэтажкой, встраиваясь в поток машин. После этого взяла отпуск на работе. Все эти лица ей надоели. Домой к себе никого не впускала. Вспомнила, что у Лисы есть ключ, и разрыдалась, потому что всё время надеялась на то, что Манобан стоит под её дверью и просто боится позвонить. Или иногда звонит, когда Ким либо на работе, либо у мамы, либо у Джису. Но это всё были слепые надежды, мечты и нескрываемые желания.***
Дженни была на кухне, готовила ужин и отвлекалась на Куму, играя с ним, когда в прихожей что-то зашумело. Будто бы двери открыли и зашли внутрь. Со дня расставания с Лисой прошло три месяца. Поэтому все мысли о том, что это она, отклонялись. На улице лил дождь. Прямо как в тот день, когда она её подвезла до дома. Только сейчас начало лета. Сколько помнит Дженни, июнь всегда был дождливым и холодным. Но в этом году он выдался просто дождливым. Кума встрепенулся и побежал на шум. Ким испугалась, но тут же успокоилась: если бы был кто чужой, то он тут же бы залаял, посылая сигналы об опасности хозяйке. Шум усилился. С ними послышались звуки шуршания. И Кума неожиданно подал признаки жизни. Лаял как-то слишком радостно. Но так он мог встречать только двух людей - Дженни и... Лису. Ким рванула в прихожую, ударяясь о дверной косяк. Шлепок был слышен во всей квартире. Несмотря на адскую боль Дженни побежала на шум. Девушка замерла, держась за больное плечо. Возле двери на корточках сидела Лалиса. Такая красивая. Но уставшая, с красными глазами и с синяками под ними. Она как-то похудела. Даже слишком. Рядом лежал огромный букет любимых цветов кореянки. Манобан играла с Кумой, целовала его и своим прекрасным голосом, надувая губки, говорила: - Мой ребёночек вырос! Такой большой мальчик! Мамочка здесь! Как думаешь, наша мамочка простит меня? Я её очень люблю. Но любит ли она меня? Как думаешь? Дженни не двигалась. Плечо продолжало болезненно пульсировать. Лиса поднялась. Снимая с себя свои любимые кеды, медленно, боязливо подошла к Ким. Она слышала, как та ударилась, поэтому потянула свою растянутую помятую футболку на Дженни, оголив плечико, на которое пришёлся удар. Одним лишь взглядом спросила разрешение. И получив его в виде кивка, наклонилась и поцеловала больное место. - Надо быть аккуратнее, дурёха моя, - прошептала, чмокая ещё раз тоже самое место. Плотину прорвало, и слёзы полились из глаз Дженни. Она прижалась к Лисе, вдыхая родной запах. Манобан обнимала так трепетно, будто бы Ким - её сокровище, её драгоценность. Но это было на самом деле так. Для Лалисы она стала всем, и за эти три месяца она поняла, что сделает всё, чтобы вернуть свою Дженни. - Я пришла кое-что сказать, - подала голос Лалиса. Сердце Ким дрогнуло. Неужели Манобан опять уйдёт? Ну да - у неё есть же Чеён. - Что же ты хотела сказать? - старается спрашивать спокойным, ровным голосом, но тот всё равно дрожит, как и вся Дженни. - Онни, - так сладко произносит Лиса, - ты такая у меня дурочка. - Ким не успевает возмутиться, как та быстро продолжает. - Думаешь, я не знаю, что ты хотела отравиться? Дура! Моя дура! Я так переживала! Так испугалась! - Откуда ты..? - Твоя мама обожает меня. Мы созванивались с ней каждый день, и она рассказывала мне о тебе. Так вот почему мама слишком уж часто упоминала о Лисе. Теперь Дженни понимает. - Но я здесь не для того, чтобы тебя отчитывать, - загадочная улыбка заиграла на губах Лалисы. Она достаёт из кармана брюк маленькую коробочку. И Дженни надеется, что там то, о чём она думает. Лиса её раскрывает, и на Ким смотрит то самое кольцо, которое она отдала в день их расставания тайке. Оно переливается серебром и золотом. - Ты будешь только моей всю нашу жизнь? Ким глаза распахивает, за Манобан держится и рот раскрывает, глотая воздух. - А как же... - Я больше не её. Как только встретила тебя, перестала быть её, - Лиса отрицательно покачивает головой. - После того дня, как мы... как я... - Она запинается: ей тяжело вспоминать тот день. - Мы развелись. Я рассказала ей правду. Дженни не верит, заглядывает в глаза и ищет подтверждение словам. И находит его. - Так что..? Ты станешь обладательницей моей фамилии? Матерью моих детей? А сердце уже давно твоё. И согласись, онни, что Дженни Манобан звучит очень даже благородно. Лиса ждёт, рука, которая коробочку с кольцом держит, дрожит. Она уже надумывает уйти, но родные губы касаются её губ, прижимаются, язык просит разрешения войти, и, конечно же, ему его дают - Лалиса рот приоткрывает. Когда воздух заканчивается, поцелуй разрывается. Девушки пытаются перевести дыхание, утыкаются лбами и стоят так. Кума радостный бегает в ногах. Манобан улыбается, не сдерживается и целует снова и снова, зацеловывая всё лицо любимой. Дженни этими поцелуями наслаждается, к губам ближе прижимается. Застывает. Вспоминает о том, что не дала ответ на вопрос Лисы. Поэтому в эту же секунду руку свою ей протягивает. Лалиса её без слов понимает. Коробку на пол роняет и аккуратно кольцо на безымянный пальчик надевает. - Моя любимая жена, - шепчет Лиса, целуя в ушко. - Чеён когда-то тоже была твоей любимой женой, - дразнит Дженни. - О нет! Я никого в жизни так не любила, как тебя, любовь моя. Дженни знает, что Лиса не врёт (по глазам видит), но зачем-то спрашивает: - Правда? - Правда, - подтверждает Манобан и тянется к губам. Кому нужны больное плечо и подгоревший ужин, когда уже твоя жена прижимается ближе и целует со всей любовью, которую в себе бережно хранит для тебя - единственной для неё любимой женщины?