Дьявол во плоти

Дома всегда было тихо и спокойно. На плите стоял ещё не остывший ужин, аромат которого, через открытую форточку, бегло несся во дворы улицы. Полы блестели, в них буквально можно было разглядеть каждый кариес на своих зубах; посуда стояла чистая, вымытая; детские вещи сушились на верёвочке, тянущейся от карниза окна, до самого белого ЗИЛ-Москва. А вот в зале, в кресле разложился, вальяжно так, Степан Герасимович. Смотрел он новостной беспредел нынешней Москвы, в бежевой такой майке алкашке, а снизу виднелись лишь светло синие в клетку семейники. Чесал затылок, охал, ахал. — Люда, — подозвал он свою жену, явно подпрыгнув на долю секунды, — посмотри, что творится! Миловидная женщина с золотистыми кудрявыми волосами, убранными назад, лет тридцати на вид, обувала свои чёрные туфли на небольшом каблучке, с весьма уставшим видом. Привыкла она, ко всем взглосам мужа на любую минимальную проблему в этом мире, так что на этот раз даже глазом не повела, устала сегодня. — Людмила, ты уже ушла? — мужчина, нахмурив бровь, глянул в проём двери прямо в коридор. — Уже ухожу, — кашлянув, отворила дверь и стуча по плитке обувью, вышла на лестничную площадку. — Будь осторожнее, а то всякое тут... Дверь захлопнулась и ключ в скважине сделал три больших солнечных круга. Дамочка, подняв голову вверх и опустив плечи вниз, цокала, направляясь за угол дома. Глядела по сторонам, рассматривая улочки под теплыми майскими лучами, а если вдруг ей встречался знакомый, обязательно приветливо улыбалась и, могла даже, потеряться во времени, заговорившись о бытовых, или даже, о делах художественных. В общем, Людочка многогранная личность. Она и Чайковского читает, и Маяковского слушает, а еще и в Ленинград в Лувр катается. Это все шутки, конечно. Людмила действительно, во всех смыслах, женщина. На такую каждый прохожий смотрит, а муж молчит. Дома, молчит. А Люда и в галереи, и в музеи, и в театр хочет! И на море тоже хочет. И все из её хотений остаётся лишь хотениями. Да, такими темпами она не скоро дома будет. По делам ушла, Люда наша. Скоро должна явиться. Но, знаете, муж привык. Степан был настоящим советским мужиком. И волга была, и детишки умницы, и жена красавица, и по дому, и даже на работе... А вот последняя часть Герасимовичу не особо нравилась. Ну, вот не понимал он, почему его нежная спутница решила забраться на самый верх. Сама милиция! А уговорить её перейти на путь мирный, сидеть дома, детей воспитывать, ужин варить, э-э, че толку то? И так все делает. Вот и сидел он в своём архиве тихо, молча. Ещё и комплекс неполноценности у мужика зародился – жена больше зарабатывает. Вот теперь и крехтит, и всем недоволен, разве что, мысль одна Степана греет. Людка-то, любит его. Мальчик сразу заприметил нежное, такое знакомое и родное личико женщины в светлом плаще. — Мамочка, — протяжно и голосисто протянул, бросаясь к ноге родительнице, — я так рад видеть тебя! Сынишка не выговаривал рычащую согласную, но не беда, шесть лет всего лишь. — Вов, давай зови Наташу, и мы пойдём, — на выдохе сказала Людмила. Черты лица её были расслаблены, а глаза пустели. Не сказать, что стеклянные, а вовсе даже наоборот – тёмные, бездонные. Женщина, вероятно, действительно подустала дома. А как же? И борщи навари, и каждый закаулок убери, где-то сквозь стеллажом и Рубином, где сам Бог простил бы упустить такую несчастную пылинку. Кстати о всевышнем, семья то верующая. Степан, быть может, и не собирался ни во что верить в этой своей жизни, но кто его спрашивать то будет? Он же Людочку любит, а по тому, в этом вопросе с ней солидарен. Православная они семья, и все. Людочкины дела с ног до головы облитые грязью явились домой. Женщина недовольно глядела на чадсов, но далеко не презрительно. Вовочка с Натальей бежали впереди мамочки на некие пару метров, гремча своими игрушками в руках и что-то бурно обсуждая. Это был выход Mariо. Вроде как. А тут машина проехала. Быстро, резко, не жалея бензина. И все содержимое близлежащей лужи тут же оказалось на ребятишках. Малыши испугавшись, замерли, и на цыпочках развернулись к матушке. Глазки прикрыли даже, зажмурились, словно котята новорождённые. А Люда промолчала, вообще ничего не сказала. Так какое тут презрение? — Опять напортачили? — мужчина вышел в коридор и оперся о стену, сложив руки на груди. — Машина окатила, — Людмила ответила коротко, сухо. Она не заостряла внимания на такой мелочи, да и впрочем, на многих вещах – не заостряла. Она же не на работе. Матерью она была, может, и не очень хорошей. Люда была то ли равнодушной, то ли вечно уставшей. Не особо возилась с детьми, муж в основном. Вот он любил своих детей безумно, бережно к ним относился, баловал. А Люда никогда не ругалась ни с мужем, ни на детей не кричала. В основном она предпочитала находиться одной и просматривать жестокие видеокадры с места преступлений. Для улучшенной работы с делом, разумеется. Зато какой она была женщиной! Обаятельная, красивая и привлекательная. Следила за собой, всегда выглядела шикарно. Когда Люда шла вдоль улиц, прохожие оборачивались ей вслед. Женщины завидовали, мужчины же восхищались. Степан гордился своей женой, она досталась именно ему. Пусть хоть, это был и брак по расчёту, и Людмила не собиралась вообще выходить замуж, даже за принца на белом коне, но семья была крепкая. Родители постарались найти ей хорошего мужчину, с наследством, некогда при деньгах. Вот уволили его с работы, дела пошли не очень хорошо, но были у Герасимовича влиятельные родители. Да и есть вообще-то, хоронить их рано. В доме всегда было мясо, сладости и порядок. Люда никогда не отчаивалась. Казалось даже, что она иногда и вовсе не зацикливалась на деньгах, а вот её статус в обществе её волновал. Ну не могла она себе позволить плохую репутацию. Чересчур уже это. В тяжёлые времена, муж часто удивлялся, откуда же у них мясные изделия дома. А жена отвечала коротко, мол, на базаре купила за дёшево. — Я сегодня в ночную, — женщина взяла зонт-трость, и уже собиралась открыть защёлку на двери. — Тебя довезти? — Степан снимал верхнюю одежду с ребят; глянул на жену, осторожно так. Сегодня Людочка была особенно стеклянной. — Не нужно, — она покачала головой и вышла за дверь, — утром позвоню.