лампочки в больничном коридоре и чай с лимоном

***

противный треск больничной лампы уже стал надоедливее попсовых песен по радио, а режущий глаза белый свет, начинал мозолить. вот и сейчас, отвыкшие от метаморфично депрессивной атмосферы психиатрической клиники, Томми и Олли сидели в кабинете Лалли. кудрявый положил голову на стол, пока мужчина рядом заполнял карточки, оперевшись на левую руку. тишина, только тиканье часов нарушало идиллию. на удивление, в эту ночную смену было тихо в том плане, что пока ни одного вызова или буйства пациентов. разве что пришлось увести в палату старичка, который на трясущихся ногах пытался покинуть левое крыло. Томми вежливо отвёл обратно пожилого мужчину, пока Матела наблюдал за ним из-за двери кабинета. Олли всегда наблюдал за другом, будь то дружеская тусовка, концерт или работа. никогда не получалось оторвать от него глаза, иногда это напрягало и сбивало с толку, наводило на очевидные мысли, но парень всегда их откидывал, стараясь переключить своё внимание на что-то другое. Томми это, конечно, замечал, стараясь уделять внимание басисту, но тот пытался избегать этого внимания, особенно касаний. они были как ток, Матела постоянно дёргался от внезапных прикосновений, будь то дружеский хлопок по плечу или объятие на прощание. последние действия в его сторону пару раз вгоняли в краску. старался ли Олли это рефлексировать? конечно, да всё тщетно. такая симпатия к другу заставляла тяжело дышать и нервничать, да только парень плохо давил свои чувства и эмоции. и даже сейчас, когда сонный Лалли уже клевал носом в ручку, Матела рассматривает его овальное лицо, его короткую бороду и прямой нос. парень громко и рвано вздыхает, что естественно привлекает внимание мужчины, и тот переводит взгляд на человека напротив. его голубые глаза копьями врезаются в лицо басиста, который резко прячет взгляд, стараясь не смущаться. если в компании группы он был более раскован, то ночные смены в больнице он переносил как пытки. конечно, трудно оставаться наедине с объектом обожания на 12 часов, когда единственное, что может вас разлучить, это крик из какой-нибудь палаты. и то, Олли с чувствами смотрел, как срывается с места Томми, как красиво болтался на его коренастом теле врачебный халат, слушал тяжелый, будто армейский шаг. хотя сам Лалли был очень тёплым и спокойным человеком, от и до понимающим. профессия психиатра ему слишком идёт. - что-то случилось? - этот вопрос следовало ожидать, и курчавый только резко мотает головой влево-вправо. правда за этим движением следует громкий хруст его же пальцев. слышится хлопок бумаги об бумагу, затем стук пластика об дерево и победный скрежет ножек стула об ламинат. затем шаги, звон стекла и тихий скрип двери. вышел. Матела поднимает голову, видя перед собой пустой стул, стопку карточек и телефон. нажимает на кружочек внизу, активируя устройство. обои Лалли, кажется, не менял всю жизнь, всё та же фотография барабанной установки посреди студии. на часах только половина третьего ночи, а значит осталось ещё где-то шесть часов тишины, неловкого молчания и где-то десяти кружек чёрного чая с лимоном. из коридора слышится приглушённый звук куллера, а значит коллега и впрямь пошёл за очередной кружкой чая. иногда Олли любил ночные смены за то, что очень редко его отправляли на вызов с другими медсёстрами и братьями, а он просто сидел либо в подсобке и слушал истории работников про особо буйных, их разгулы и как они размазывают всё, что попадётся под руку по стенам, либо молча отсиживался у Лалли. голова немного гундела, будто в черепной коробке бегала белка от угла к углу. Томми появляется в дверном проёме, и прямо перед ноcом Мателы появляется кружка, от которой веяло жаром, и из самой валил пар. Олли приподнимает уже тяжелую от усталости голову, смотрит, какой чай ему налили. чёрный, а ещё сверху плавала долька лимона. у Лалли правда хорошая память на предпочтения. молча начинает пить горячий напиток, сладкий-сладкий, успокаивающе однако. - так, попытка вторая, всё хорошо? - теперь Томми уже не занят рабочими делами, он как всегда спокойно рассматривает коллегу напротив, который неловко пьёт любезно им сделанный чай. Олли смущённо хмурится, отводя ясный взгляд в сторону. - всё нормально, честно, - отнекивается кудрявый, ещё раз прислоняя губы к кромке кружки тёмно-серого оттенка. она, вроде, из Икеи, у парня напротив куча таких дома, хоть он и живёт один. и сейчас Олли был загнан в угол, и если раньше как такового смущения и внимания к Томми он не проявлял, то тут, впервые за столько лет, заалел перед другом. а тот видел людей насквозь, и сколько бы ты не пытался соврать о своём состоянии, Лалли лишь цыкнет, и в большинстве случаев не станет приставать с вопросами. - ага, а я вчера видел, как рак на горе свистит, - передразнивает бедного парня господин психиатр. Томми вновь берёт стопку карточек, открывая первую и начиная туда быстро что-то записывать. Олли отвлёкся от горячего чая, разглядывая вечно будто прилизанную челку Лалли, как тот быстро перехватил его взгляд и Матела даже дёрнулся. казалось, друг прямо сожрёт его этими ледяными глазами, - допивай и мы поговорим, - вновь утыкается в работу, даже как-то слишком громко ставя печать. такой жест напряг, будто его друг сильно злился на растерянного паренька, который уже отставил кружку и просто сидел, свёл ноги друг к дружке и чуть сгорбился. молчание убивало, заставляло сердце колотиться и сжаться чему-то в районе солнечного сплетения, только бы не стошнило от чёртовой тревоги. такая реакция организма настораживала, Олли чувствовал себя школьником, который не выучил параграф по биологии, а на уроке его точно спросят. Матела начал потихоньку себя накручивать, что если Томми знает про его какие никакие чувства и прямо сейчас скажет «прости у меня жена трое детей собака и усадьба в Лапландии, а да ещё я против всей этой гомосни, не приближайся ко мне». а что, если он побьёт его прямо тут? зная иногда вспышки желания уничтожения у друга, медбрат помутился, вжавшись в своё тело ещё сильнее. хотя, куда уж больше. сейчас он, наверное, напоминал маленького забитого щеночка у обочины, весь испуганный и с надеждой только на что-то плохое. решив, что нужно успокоиться, Олли решил рассмотреть пейзаж за окном. совсем уже светло, солнце всходило и озаряло розово-оранжевыми лучами прибольничную территорию, игралось в зелёных листьях дуба, который рос прямо у окна кабинета Томми. где-то далеко виднелась проезжая часть, по которой иногда носились машины и байки. у Мателы в груди что-то разлилось, по оттенку похожее на небо и облака сейчас, в 4 часа утра. оно приятно облегало лёгкие, проникало в каждую альвеолу и заплеталось с сосудами в косички. тут сквозь листочки и ветки пробираются лучики прямо в кабинет, падают на шкаф за спиной Томми, который до сих пор что-то прописывал и вырисовывал в карточках пациентов, вклеивал и обводил. лучи изящно опирались об деревянную дверцу фурнитуры, отталкиваясь и прыгая на пол, добегая до другого угла комнаты. Олли хватается за подол своей серой футболки с логотипом какой-то группы. господи, он даже её не знает. и вот, звучит злосчастный хлопок бумаги об бумагу, и Лалли сидит лицом к смотрящему в окно Мателе. тот будто специально сверлил линию леса, лишь бы не начинать разговор с уставшим, а может и чуть злым Томми. - ты же понимаешь, что рано или поздно мы должны были поговорить на этот счёт? – мурашки бегут по спине вместе с лёгким холодком. Олли не переводит на друга чисто из-за страха, молчит и в страхе бегает голубыми глазами по комнате, - знаешь, я же тоже не слепой, ну, я про эмоции и поведение человека, - начинает Томми, уже тоже поворачиваясь в сторону окна, куда только что залипал бедный медбрат. тот лишь громко выдыхает, облизывая засохшие губы. эта атмосфера так странно чувствовалась, но звучала как альбом In Rainbows – Radiohead, так же нестандартно, но до ужаса завораживающе, - я ничего не имею против того, что с тобой происходит, - блять, Лалли, где твоё чувство такта, когда оно так нужно? к глазам подкатили слёзы, и парень рядом точно увидел, как отражается небо в глазах друга, - может что-то и за, знаю, я тебя этим не успокою, но послушай меня сейчас, пожалуйста, - искренности парню не занимать так это точно, и если вкладывал чувства в слова, то не напрасно, - посмотри на меня, прошу, - чуть подрагивающий голос просто вынудил встревоженного до кончика носа Мателу повернуться к другу. господи, он никогда не видел Томми таким, никогда не видел эти зияющие глаза, никогда не видел, как тот жуёт свои губы, трогает свои пальцы в надежде успокоиться. всё таки он тоже имеет чувства, и сколько бы этот человек не старался выглядеть как бесчувственная глыба льда, которая разбивает любые эмоции, как айсберг Титаник, сейчас Олли видел самого настоящего Томми Тапио Лалли. Матела старается держать свои глаза на лице парня, но лишь одно подобие улыбки вынудило его снова пялиться в пол, - я заметил твоё желание быть тронутым на Евровидение, как ты жался к Йоонасу после финала, как запрыгивал на меня в номере, как гладил Алекси по голове и лип ко мне в зале, Олли, я же всё вижу. Понимаешь, я же сам от такого страдаю, - как свинцом в висок. стоп, может он понял всё не так, как на самом деле? - сам страдаешь? – переспрашивает Матела, переводя уже искрящийся от предвкушения взаимности взгляд на Томми. он соврёт, если скажет, что его внутренности не обдало теплом только от подобия улыбки на лице Лалли. тот кивает, уже сам смотрит в пол, занервничал. что ты как пятилетка, Олли? неужели ты начал искать надежду в первом, похожем на взаимность слове? наивный мальчик. - да, и, блять, мне будет, наверное, сказать прямо, в моих словах точно нет ничего критичного, если я всё правильно понял в тебе, - видит, как выпрямился Томми, слышит привычный хруст спины, которое всегда сопровождалось оханьем, - в целом, ну, как я себя принял, ты мне нравишься, без издёвок и шуток. мне нравится тебя обнимать, говорить с тобой, проводить с тобой время, будь то 12 часов на смене или пол часа в очереди в макдональдс, ты только не молчи, я с ума сойду, - глаза басиста точно начали самовозгораться, очищаться и вот, долгожданные слёзы прямо таки водопадами начали капать на колени, - боже, прости, я сказал что-то не то? - видит как сорвался с места Лалли и подскочил к месту, где сидел Олли. тот молча поднимает на него голову, смотрит мутным от слёз глаз, улыбается как припадочный. парень почувствовал искреннее счастье, - ты хоть не от горя ревёшь? - что бы я ревел с горя после твоего признания? ты спятил что ли? - сквозь истерическую смешинку говорит Матела, вытирая тыльной стороной ладони мокрые от слёз дорожки. Томми усмехается, его плечи тоже дрожат от смеха, роняет голову на коленку парня, утыкается носом, обняв правой рукой икру парня, - мы, типо, встречаемся теперь? - а ты мне ещё тоже не ответил, может, ты вообще гетеро и парней не жалуешь, - говорит куда-то в ткань джинс, ластиться лбом. Олли смеётся, даже чуть заливаясь, но опомнившись, что они, вообще-то не дома и не на студии, а в больнице, закрывает рукой рот, только дёргаясь в немом смехе, - серьёзно, ты-то, ну, что чувствуешь? - очень сумбурное и мягкое, блять, Лалли, я думал, что ты мои заскоки на Евро примешь как заскоки, а не признаки недостатка твоего внимания. ты реально видишь всех от и до, удивительно, - запускает руку в кудрявые волосы, чуть распушив их, - ты после смены домой поедешь? можем, ну, пойти кофе попить там, ага, в 10 утра после окончания ночной смены, я гений свиданий, в курсе. - я не сказал, что против, Олли, не нужно себя гнобить за какие-то слова и решения, тем более передо мной, я кусаюсь больно, - Томми поднимает такой же стеклянный взгляд на своего парня, рассматривая его местами резкие черты лица, но внимание концентрирует на мягких на вид и на ощупь щёках. парень рывком касается мягкими губами правой скулы, уже таким породнившимся за эти пять минут взглядом, - я, кстати, не против.