Степень Искренности.

Саша отрывает глаза, но осознание приходит слишком медленно, слишком тяжко, что попытки что-либо принять уходят на второй план. И просыпается она вовсе не от будильника - как в этих нудных, заезженных фильмах о неумелой любви, где главная героиня истерично собирает вещи в попытке смотаться куда подальше, - и даже не от значительно сильного ветра, который заставляет ветки деревьев биться о панорамное окно. Кто-то на протяжении, видимо, долгого времени, стучит в дверь и не даёт нормально уснуть, когда организм только начал нормально воспринимать подушку, и понял, что спать необходимо хотя бы раз в два дня. И, кажется, у человека за дверью и вправду что-то не так с головой, ведь экран телефона показывает начало пятого утра, а не какие-то шесть вечера, когда соседи колотят как ненормальные, а потом с доброжелательной улыбкой на лице просят немного соли, ведь дойти до ближайшего магазина явно в их планы не входит. Сквозь зубы поднимается с кровати, ступая на холодный пол и на ходу придумывает речь, которую будет сообщать непрерывно стучащиму человеку. Ей совсем не хочется. Это неправильно. Не так, как бы сделала Горбачёва. Но не в чёрт возьми, четыре утра. Не тогда, когда ментальное здоровье на исходе, а голова отказывается воспринимать совершенно обычные вещи. Не тогда, когда присутствуешь на работе с семи до десяти, а жить просто не успеваешь. Доходит до двери и даже не смотрит в глазок, потому что это единственное, что сейчас имеет смысл меньше всего. Хочется поскорее разобраться со всем и наконец лечь обратно в мягкую постель, старательно пытаясь игнорировать отсутствие человека на второй половинки кровати. Замок прокручивается два раза влево, а на пороге стоит Алёна, с наглой улыбкой, без капли стеснения и, наверное, точно уверяет себя, что всё делает правильно. Одета в черные джинсы, которые, слава всем богам, она соизволила одеть, потому что на улице далеко не плюсовая температура, а выйти в короткой юбке, которая нечего не согревает вовсе - любимый повод позлить Сашу, как выяснилось. Сверху сашина толстовка, в которой она ходит на работу. Видимо, сегодня придётся менять принципы и одевать что-то другое. Мартинсы, олимпийка, но кареглазая на это даже не смотрит. Сейчас это совсем неважно. Хочется поскорее затащить в квартиру и спокойно поговорить, что наврятле получится, но всё же. — Милая, прости, я забыла ключи, когда уходила вчера. Я разбудила, да? Извини, я обязательно..,— речь не связанная, прерывается в некоторых местах, но суть понять можно. — Ты только не ругайся. Саша только ждёт, когда та снимет с себя верхнюю одежду, тяжёлые ботинки. Молчит. Алёны не было дома со вчерашнего вечера, телефон отключен, а какой-любо записки в доме не оказалось. Швецова подходит ближе, пару секунд разглядывает лицо, а после целует сильно, грубо оттягивает нижнюю губу, хватаясь руками за плечи. Картина эта выглядит жалко, непристойно грустно, но Горбачёва оттолкнуть не может. Только отвечает на поцелуй, вдыхая в губы. И, возможно, даже понимает, что Алена могла целовать так кого угодно в этом грязном клубе, трогая, смотря так, как не должна смотреть. Но нечего не говорит, потому что верит, что младшая любит только её, доставляет неописуемое удовольствие только ей и по ночам разговаривает как прошел день только с ней. — Почему ты не позвонила и не сказала, что уйдёшь? Алён, я волнуюсь. Тебе не 10 лет, ты должна понимать, что уходить просто потому что тебе захотелось нельзя, —На лице проскальзывает сожаление, из-за чего становится тошно от самой себя. Младшую немного качнуло, но старается держаться ровно. Не выдавать волнения. Саша чуть отходит в сторону, разглядывает Швец с ног до головы, а потом приходит на кухню. Там открыто окно, но почему-то никто его никогда не закрывает. Будто всем стало наплевать, что в доме отопление слабое и тепло нужно сохранять. Лампочка на кухне до сих пор еле светит, на столе стоит выключенный компьютер, разные бумаги и отчёты, а на холодильнике куча маленьких записочек и рисунков, которые когда-то оставляла Алёна. У них было всё по простому. Обычная одежда, обычная мебель, обычная жизнь. И никто, кажется, не старался это изменить, но что-то будто толкало их стать лучше, сильнее, важнее. Розоволосая проходит на кухню следом за Горбачёвой, садиться на стул, подпирая подбородок рукой. Она, кажется, даже не осознает, почему Саша на нервах. Почему в доме так резко запахло злостью. Но вымолвить что-то не получается, под пристальным взглядом старшей трудно сосредоточиться, а мысли разбегаются в разные стороны. — Саш, прости меня. Я не думала, что тебя так сильно расстроит то, что я ушла, — смотрит с неким сожалением (ну или пытается сделать вид, что оно есть), будто бы ей правда жаль, что так вышло. Но у светловолосой кулаки сжимаются, а ногти больно впиваются в ладони. Видимо, не все в этом доме сейчас понимают абсурдность всей ситуации, поэтому просто старается молчать, лишь бы не ляпнуть что-то колкое. —Алён, иди поспи, пожалуйста. Ты устала. Давай днём поговорим, у меня выходной сегодня, — отворачивается к окну, поправляя волосы рукой. Швецова аккуратно встаёт, держась за края стола, лишь бы не упасть, целует девушку в щёку и уходит в комнату, в которой до недавнего времени спала Саша. За окном уже практически светло. Город просыпается, а вместе с ним неимоверное желание скрыться, поскорее уйти, чтобы не видеть того, что происходит вокруг. Страх за то, что будет дальше окутывает Горбачёву с ног до головы, и, кажется, она начинает понимать, что не сможет вывести всё. Заваривает себе крепкий кофе, полностью погружаясь в свои мысли. Возможно, правильным решением было бы поговорить с Алёной ещё очень давно, но старшая любит настолько, что боится потерять девушку из-за какого-то нелепого разговора. Хотя, возможно, именно этот нелепый разговор помог бы им справиться со всеми неудачами и препятствиями, которые встали у них на пути.

***

Ближе к обеду Алёна просыпается. Голова болит неимоверно сильно, а ещё, кажется, что вода не попадала в организм почти никогда. На тумбочке, что находилась рядом с кроватью, стоит одна таблетка, стакан, полностью наполненный водой и небольшая записка, на которой мелким неаккуратным почерком выведено: «Таблетка от головы, знаю, что болит. Я на кухне.» Кратко. К слову, Саша всегда такой была. Выпивает таблетку и аккуратно ступает на холодный пол, из-за чего в глазах неприятно темнеет. Накидывает на себя толстовку с котом, которую когда-то дарила светловолосая. Тогда, по-моему, всё было даже хорошо. Идёт на кухню, заламывая пальцы за спиной, потому что страшно, чем может закончиться этот разговор. Только сейчас, на трезвую голову, розоволосая понимает, что натворила. Саша целыми днями на работе, старается сделать всё правильно, а Алёна снова совершила ошибку. Проходит, садится на тоже место куда и ранним утром, но голову даже не поднимает. Стыдно, за то что это случается уже который раз, а младшая осознаёт свою вину только сейчас. — Как спала? Сильно плохо? Могу ещё таблетку дать, — Горбачева говорит почти уверенно, но на девочку даже не смотрит, продолжает что-то печатать в компьютере. — Всё в порядке. Немного тошнит, но это пройдёт, — почти шепотом. — Ты ведь явно не об этом хотела поговорить, да? Извини, но, можно я начну? Если нет, то я.. — Говори. Саша наконец поднимает взгляд на Алёну, пока та нервно кусала губы, не зная с чего начать. Всё это казалось ей слишком странным и необъяснимым. Такого никогда не было, подобные ситуации впервые обсуждаются, и страшнее от этого становится ещё больше. — Я не знаю, с чего можно начать этот диалог. Мне страшно, но я просто постараюсь тебе рассказать всё, что думаю, — смотрит прям в глаза, ни на секунду не отворачиваясь. — Прости меня, правда. Мне жаль, что так вышло. Я слабая трусиха, которая вместо того, чтобы решить проблемы, идёт напиваться в этот чёртовый клуб, где всё пропитано этой ненавистью к окружающим. Я не такая, Саш. Я не хочу так жить. И мне страшно от того, что так может продолжаться. Я просто боюсь, что скоро всё станет настолько плохо, что я не смогу справиться. Что все силы исчезнут и мне больше не за кого будет держаться в попытках выжить. Прости меня пожалуйста. Прости, если сможешь. Швецова отворачивается, потому что солёные капли стали стекать по щекам, а она слишком не хотела, чтобы девушка напротив их видела. Кареглазая всегда знала, что Алёна не та, которая будет показывать свою слабость. Но даже она не сможет вывести всю боль, которая держится на её хрупких плечах. Саше больно видеть младшую такой. Она точно знает, что та не заслуживает всего того, что с ней случилось. Всё должно быть в порядке. Всё будет в порядке. Горбачева встаёт и направляется прямиком к голубоглазой, которая сейчас так усердно старается успокоиться. Заставляет посмотреть на себя, а потом нежно целует, поглаживая щёку большим пальцем. Девушки смотрят друг другу в глаза, а потом обнимаются так, как, кажется, не обнимались никогда. Саша гладит девочку по кудрявым волосам, по спине, особо не зацикливаясь на чём-то одном. Сейчас стало казаться, что всё может наладиться. Будто всё, что было до этого наконец забудется, и они начнут жить новой жизнью. Теперь всё будет по-другому. —Я люблю тебя и прощаю. Всё у нас будет хорошо.