в этом вся прелесть

Аркадий завершает своё выступление на льду под оглушающе-торжественную игру оркестра. Даже несмотря на громкую музыку, он слышит восторженные возгласы, среди них – запоздалый, откровенно фальшивый: ‒ Какой прыжок! Он узнаёт этот голос и узнаёт наигранность, звучащую в нём. Поклонившись гостям, Аркадий оборачивается в том направлении, откуда услышал эту фразу. Он узнаёт заговорщический блеск в этих глазах ‒ Алекс не отрывает от него взгляда, зная наперёд, что Аркадий всё равно обернулся бы, и приветственно салютует бокалом с шампанским. И пусть восхищение, которое Алекс демонстрирует перед публикой, ‒ фальшь и гротеск, улыбка на его лица вполне искренняя. Ему понравился номер. Аркадий, в планы которого неожиданное появление Алекса не входило, коротко здоровается с Алисой и мисс Джексон, обещая присоединиться к ним чуть позже. Заполучив несколько минут свободного времени, он снова оборачивается, не без чувства тревоги ища в толпе Алекса. Тот, позволив кошелькам знатной публики ещё немного задержаться в карманах хозяев, отъезжает к бортику, и Аркадий, кланяясь гостям, следует за ним. «Я даже спрашивать не буду, как ты сюда попал», ‒ думает Аркадий, едва сдерживая обреченный вздох. Присутствие Алекса на императорском катке не обещало абсолютно ничего хорошего. Интересно, он уже что-то украл или пока не успел? Как полицейский, прекрасно осведомлённый о том, чем занимается Алекс, Аркадий должен, обязан выдворить его: даже если Алекс так или иначе достал приглашение, оно не принадлежало ему. Но ведь это никому, кроме Аркадия, не известно. Вся прелесть и проклятие его положения заключается в том, что щемящее, трепетное чувство любви, которое Аркадий испытывает к Алексу с детства, глубиннее, сильнее, чем закон и честь. Это не значит, что Аркадию легко и его не терзают, не рвут на части опасения и чувство долга. Но Алекс, обесчестивший его однажды, не чувствует ни малейшего угрызения совести, раз за разом, лоскут за лоскутом, отнимая у Аркадия новую, в сотый раз заштопанную честь. Он чувствует себя гоголевской шинелью. Оказавшись рядом с Алексом, Аркадий, понимает, что времени на то, чтобы в очередной раз выразить своё недовольство им, нет, и переходит к главному: ‒ Алексей, ты слишком привлекаешь к себе внимание. ‒ Я давно не видел, как вы катаетесь, князь, ‒ очевидно, он всё же предпочитает ответить на незаданное «Что ты тут делаешь?». При любых других обстоятельствах Аркадий улыбнулся бы: он и не помнит, когда они в последний раз катались вместе. При любых других обстоятельствах, но не сейчас. Он выразительно кивает в сторону выхода с катка ‒ Алексу лучше уйти. ‒ Алекс, ‒ настойчивее повторяет он, ‒ это не безопасно. Если бы стоявшие выше чиновники знали, что Аркадия волнует совсем не безопасность знатных гостей, его бы уже лишили всех званий. ‒ Брось, если я привлекаю твоё внимание, то это не значит, что я привлекаю внимание всех остальных, ‒ Алекс ухмыляется, сделав очередной глоток шампанского. Когда Алекс, как сейчас, неуместно шутит, отказываясь прислушаться к словам Аркадия, хочется взять его за шкирку, как неразумного щенка, и выволочь вон, чтобы не мешался под ногами. Но Аркадий знает, что он частично прав и порозовевшие щёки щиплет не от мороза, а от смущения. Старая, неисправимая привычка стыдиться своих чувств. Ещё Аркадий знает, что, несмотря на браваду и насмешки, на языке Алекса ‒ у него ушло много времени, чтобы научиться понимать язык взрослого, живущего в другом мире Алекса ‒ беспечно брошенная фраза значит «ты слишком много беспокоишься». Возможно. Но Трубецкой уверен: осторожность ‒ их лучший друг. Ведь Алекс когда-нибудь погубит себя. И Аркадия погубит. Тогда, когда Аркадий не сможет ему помочь. Или, что страшнее, ‒ тогда, когда Аркадий, связанный долгом, будет вынужден применить меры против него. Он много думал о том, что когда-нибудь они встретятся на улицах. О том ужасе и бессилии, которые могут сковать его, если шайка воров и ее предводитель будут пойманы. О необходимости до последнего исполнять роль полицейского, которая, будь Аркадий достаточно убедителен, может спасти им жизни. Но слишком многое может зависеть не от них. Одно неосторожное действие со стороны Алекса, ещё более губительное бездействие с его стороны – и им придётся доживать последние дни на каторге. Вместе, если повезёт. Но, глядя на расслабленное лицо спящего Алекса, освещенное лунным светом, Аркадий почему-то не может назвать ни одной причины, по которой он арестовал бы его и применил к нему наказание, даже получив приказ. Смотря в лицо сонно улыбающемуся, бормочущему «доброе утро» Лёше, он и вовсе забывает об этих мыслях. В минуты сомнения Аркадию кажется, что в решающий момент он не сможет сделать ничего. Сейчас он знает, что в его силах не допустить худшего, предупредить опасность. Поэтому, сделав усилие над собой, Аркадий говорит – быстро, но отчётливо: ‒ В следующий раз меня не будет рядом, так что, будь добр, позволь мне защитить тебя тогда, когда я могу. Взяв Алекса под локоть и вынуждая приблизиться, он наклоняется, и Алекс, очевидно, застигнутый врасплох той искренностью, с которой говорит Аркадий, слушает, внимательно – так, как не всегда читает излюбленный «Капитал» – всматриваясь в его лицо. ‒ Этот бал устроил великий князь, ‒ продолжает Трубецкой, ‒ а значит, любая пропажа может вызвать особое беспокойство. Уходи и уводи тех, кого привёл с собой, пока не поздно. Полиция будет вынуждена применить меры. Сосредоточенность на лице Алекса не оставляет и следа от насмешливой, наигранной беспечности. На словах о великом князе он обращает взгляд в толпу и, кажется, почти разочаровано вздыхает. Аркадию не трудно догадаться ‒ самую выгодную цель опытный карманник для себя наметил сразу. ‒ Я тебя понял, ‒ кивает Алекс, смирившись с тем, что сегодня экспроприировать не принадлежащее богачам имущество не получится. Лёгкие Аркадия наполняются свежим морозным воздухом вперемешку с облегчением. Он сказал, что полиция будет вынуждена применить меры, но меры не всегда должны быть связаны с грубой силой. Заметив в кругу катающихся знакомого офицера, танцующего с дамой, Аркадий кланяется в знак приветствия. Вальс скоро кончится, ему нужно пригласить Алису на следующий танец. Тень обречённости, промелькнувшая в его взгляде ‒ едва заметная, но неизменно появляющаяся всякий раз, когда Аркадий приказывает себе собраться и сделать то, что должно ‒ не ускользает от внимания Алекса. ‒ Не боишься, что тебя заметят со мной? ‒ будто бы невзначай спрашивает он. Аркадий не знает, на что именно он намекает: на сегодняшнюю встречу с Алисой, ради которой и затевалось выступление на льду, или на офицеров полиции, которые могут узнать потенциального преступника. Но в этом-то и вся прелесть: об Алексе, семья которого разорилась слишком давно, чтобы кто-то увидел в нынешнем карманнике со слишком свободолюбивыми идеями дворянского мальчика, никто не знает. В том числе и Алиса, которой нет дела до того, в кого Аркадий влюблён на самом деле, и которая гораздо более приветливо улыбается юноше, разговаривающему с ней прямо сейчас. Алекс прекрасно знает ответ, но не может отказать себе в привычке испытывать его всякий раз, когда Аркадий оказывается на перепутье и встаёт перед выбором между тем, чего хочет, и тем, что обязан сделать. С ним, бессовестным, наглым, бесстрашным бунтарём, сложно. Но Аркадий научился видеть его почти насквозь ‒ с переменным успехом, не всегда, не всего, но научился ‒ и знает, что в Алексе говорит скрытое, им самим не признанное беспокойство за их хрупкую связь, находящуюся под постоянной угрозой. Он отрицательно качает головой, одними губами произнося «нет», и Алекс, удовлетворённый ответом, снова салютует ему бокалом шампанского – на этот раз на прощание. Он так же, одними губами произносит, кивая в сторону Алисы: «Она хорошенькая». А до чего хорошенькое у неё приданное… Если бы Алекс знал, он, наверное, убеждал бы его просить руки графини ещё настойчивее, чем матушка. Аркадий провожает взглядом искусно огибающего вальсирующих и сливающегося с огнями вокруг, звуками оркестра и звоном бокалов Алекса и замечает, что юноша, беседовавший с Алисой, уходит вместе с ним. Занятная и странная деталь, которая – кто знает – ещё напомнит о себе. Раньше Аркадий его не видел. Но они с Алексом обещали не задавать друг другу вопросов, поэтому Алекс в последующих разговорах Алисой даже не интересуется. Или только делает вид, потому что в их встречу под Рождество, уже без Аркадия, узнаёт её мгновенно. Может быть, поэтому Алиса гораздо более снисходительно разговаривает с ним на следующем приёме Вяземских. И, едва сдерживая улыбку, упоминает, что, по словам Алекса, решение о том, состоится ли их свадьба, за ним, а не за отцом Алисы. Хотя Алиса считает, что принять это решение может сама без чьей-либо помощи. Ну, разве что, Матвей единственный, чьё мнение её интересует... Аркадий краснеет и клянётся, что это всё какое-то недоразумение, мысленно решает выяснить, кто всё-таки такой этот Матвей, а заодно серьёзно поговорить с Алексом. Иногда Аркадию кажется, что он сойдёт с ума или поседеет раньше положенного срока: Алекс умеет быть не только капризным и ревнивым, но и неприлично непосредственным, прямолинейным. Наверное, в этом вся его прелесть.