Я не умею рисовать

Стояла поздняя ночь. Снег искрился от лунного света голубой россыпью и ворчливо трещал под ногами. Итэр не проваливался, а тихо скользил по холодной пелене: снежные залежи на Драконьем хребте древние, твёрдые. Природа замерла, погрузившись в ледяную стужу и звонкую тьму, в которой каждый шаг и усталый вздох оглушает. Из-за печати дремоты на этом зимнем мире Итэру казалось, будто вокруг него не сосновый бор, а театр теней. Было в этом что-то поэтичное и зловещее. Паймон миролюбиво сопела на плече и оттягивала его немного вниз, затрудняя движение. Таковы были её условия: либо они устраивают привал и продолжают путь бодрыми на следующий день, либо она будет спать прямо на идущем Итэре, и ничто её не остановит. Парень сам не верил, что согласился на такое. Было большой удачей, что им не встречались монстры и не валили крупные хлопья с неба — с этим Итэр точно бы не справился. От утомительного путешествия, длившегося без малого месяц, было трудно передвигать ноги, сверяться с картой, щуриться от светящегося снега; даже мысли ворочались болезненно. Но он упрямо плёлся к конечной цели своего безумного похода, нуждаясь во взгляде холодных голубых глаз прямо сейчас. Спускаясь на планере к небольшой пещере, где даже в такое время теплился свет, Итэр мягко улыбался. Он весь продрог, замёрзшие ресницы начинали слипаться, но предчувствие огня и пылких эмоций уже согревали его. — Альбедо! Алхимик сидел за столом, весь заваленный потрёпанными книгами и письменами неизвестного происхождения. Он сосредоточенно писал, время от времени посматривая на сосуд с каменным цветком. В его движениях не было и намёка на сонливость: похоже, ему пришла вдохновенно новая мысль, не дающая права на отдых. Пушистые волосы лезли в глаза, мешая писать, и парень поминутно заправлял их за ухо. Они лезли вновь. Итэр немного помялся, инстинктивно протягивая руки к огню, встречавшему путников у входа в пещеру. Альбедо не замечал его, и Путешественник мечтательно привалился к стене, не отрывая глаз от человека, ради которого он совершил этот подвиг. Итэр слишком уважал деятельность алхимика, его бесконечные знания и чёткую работу ума. Смотреть на него за работой было одно удовольствие. Под неизменное похрапывание Паймон сбоку от себя парень с полной уверенностью уже в который раз убеждался, что в Альбедо он влюбился окончательно, безвозвратно. Куда бы его не заносило глупыми поручениями, просьбами жителей и поисками сестры, он всегда возвращался в этот лагерь. В нём одиноко существовала голубоглазая катастрофа, и благодаря этому факту даже в холодном климате внутри расцветала непобедимая весна. Альбедо был такой один. Чистым горным родником он проливался и очищал тёмные мысли, часто пожиравшие Итэра. Алхимия была его истинным призванием, он и сам весь состоял из гениального, одновременно простого смысла, ответа на сложнейшие вопросы одним тихим словом. Этим он ужасно напоминал Люмин. Ради него можно было пренебречь сном и измучить себя непосильными нагрузками. Это всё посвящалось призраку улыбки, одобрительному жесту, голосу, почти растопленному невинно-милыми поступками Путешественника. За это внимание не страшно было даже умереть. Парень ещё немного полюбовался алхимиком, восстанавливая силы от его ясного взгляда, скользившего по ветхой бумаге. Итэру хватало созерцать красоту, не прикасаясь к ней, не руша её неприступной, холодно-прелестной гордости. Этого и в правду было вполне достаточно. По крайней мере пока. Он плавно отдался спокойному сну. — Итэр, ты ведь всё ещё спишь. Парень нехотя открыл глаза, нежась в удобстве и тепле, которые обступили его со всех сторон. Он с удивлением обнаружил, что держит кружку чего-то горячего и машинально потягивает из неё, ощущая приторно-сладкий привкус на губах. Путешественник развалился на деревянном стуле, укутавшись в потрёпанный разноцветный плед. «Видимо, Сахароза его принесла: Альбедо бы никогда не взял сюда такую домашнюю вещь». Итэр ещё немного повитал в облаках, отходя от долгожданного сна и плавясь от напитка с пледом. Румянец приятно заливал его бледное лицо, подчеркивая медовые, затенённые блаженством глаза. Заслуженный беззаботный отдых был отличной перспективой на несколько дней вперёд. Но, наткнувшись на отрезвляющий взор алхимика, Итэр пришёл в себя. Альбедо был без плаща, в одной синей помятой рубашке. Он сидел на небольшом расстоянии, непринуждённо обхватив руками без перчаток спинку стула и расставив по бокам стройные ноги. Путешественник с гордостью отметил, что Альбедо в его присутствии становится всё более расслабленным. — Теперь привет. — Привет, — всё ещё сонно, но с радостью в голосе промолвил парень. Алхимик помедлил, всматриваясь в громоздкие шкафы и приборы где-то за спиной Путешественника. Итэр знал, что Альбедо требуется время, не торопил его, мягко следя за взглядом ледяных глаз и улыбаясь. О, как хорошо он знал его! — Прости, что не заметил тебя. Но не понимаю, почему ты меня не отвлёк, — глаза алхимика все еще блуждали по стенам. — Я работал над очень важным предметом и думаю, тебе он понравится. Но жертвовать собой так не следовало. Ты буквально превратился в ледышку, Итэр. Будь разумнее в следующий раз, — Альбедо наконец сфокусировался на собеседнике и ровным, непроницаемым тоном выводил буквы в воздухе, как несколько часов назад он делал это на бумаге. — Пустяки. Ты был вдохновлён, а я восхищаюсь твоей работой, сам знаешь. Как же я рад снова видеть тебя! — Итэр встрепенулся и жадно глотал из кружки, теперь понимая, что алхимик собственноручно приготовил согревающий напиток, немного переборщив с цветком-сахарком. «Заботится. Явно. Не скрывает». Приятные чувства оседали в сознании и прорастали красивыми цветами, так похожими на каменные растения Альбедо, его лучшие творения. Солнце осыпало снег золотой пылью и умиротворённо пронизывало лучами прозрачную, студёную высь гор. Книги смиренно пылились по углам; песочные часы уже давно никем не переворачивались. В пещере теперь было почти жарко — Итэр даже скинул плед, а алхимик расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке. За взволнованной, лёгкой болтовнёй Путешественника и разрушавшейся немногословностью Альбедо прошло несколько часов. Они разговаривали ни о чем и одновременно обо всём на свете, и иногда искренний смех Итэра капелью разбивался об каменные своды. Лёд в глазах Альбедо уже заметно трескался. — Ну, хватит о пустом. Опять мы с тобой заговорились, как ненормальные. Расскажи лучше об Инадзуме, — алхимик с безумным научным интересом приготовился впитывать рассказ собеседника. Он придвинулся немного ближе к Итэру, так, чтобы не нарушать свои границы контакта с людьми, но достаточно близко, чтобы дыхание парня отголоском обжигало лицо. — И в правду, уже день, представь! Солнце так высоко. Но перед тем, как я начну рассказывать…. — Итэр с довольной ухмылкой порылся в рюкзаке, стараясь не разбудить до сих пор дремавшую Паймон, — смотри, что я принёс тебе. Держи. Как и просил! На коленях Альбедо лежал аккуратный альбом с рисунками. Он смутился, поэтому не сразу взял его: Путешественник выдыхал ему в шею, восторженно опираясь локтями на его дрогнувшие плечи и ожидая реакции алхимика. Ему нравилось общаться с Итэром, ведь он понимал его неумение выражать чувства и нежелание подпускать к себе других людей. И сам Путешественник держался от алхимика на расстоянии. Он понимал всего Альбедо, потому что, возможно, любил его, с ног до головы, с чёрных длинных сапогов до русой макушки. Но сейчас парень дерзко нарушал эту взаимную дистанцию между ними, и… это было не так уж и неприятно. Даже к месту. Очень, очень вовремя, и только Итэру было подвластно подгадать этот момент. Момент, когда можно, когда пора. У алхимика ушло несколько минут, чтобы привыкнуть к новой обстановке. Паймон издавала нисколько не романтичные звуки, отдававшиеся эхом в пещере; тени от солнечного света падали смешно и пафосно; рисунки потихоньку соскальзывали с колен — это помогло вернуться в реальность. Затем он развернул альбом, на обложке которого кроме надписи «Для Альбедо со всей душой!» ничего больше не было. Парень жадно перебирал один рисунок за другим, хватая куски информации о загадочной стране на лету, не проанализировав их до конца и переходя к следующим. Все подземелья, побережья и деревни, слава о которых была разнесена по свету старыми легендами, оказались у него в руках. Как бы он хотел очутиться там сам! Прогуляться сквозь цветение благоухающей сакуры, среди сказочных самураев и самобытной истории. Конечно же, вместе с Итэром: он был таким же фантастическим и прекрасным, как и эта покрытая тайнами страна Вечности. После затяжного молчания, которое иногда прерывалось удовлетворёнными смешками Путешественника, Альбедо наконец заговорил: — Я же не всерьёз просил у тебя эти рисунки. Ты опять не понял моего юмора, Итэр, — при этих словах парень недовольно опалил волосы алхимика своим дыханием. — Но как же это великолепно! Малейшие детали, плавные формы, древние орнаменты… О большем я и мечтать не смел. Это лучший подарок для меня, о, Итэр, — Альбедо развернулся на стуле и благодарно сиял в лицо Путешественника, с готовностью погружаясь в его медовые глаза. Как же долго Итэр жаждал этого выражения на лице Альбедо. Сколько оно стоило мучений и сражений! Парень не привык смущаться, да и в присутствии такого родного человека это было ни к чему, и через секунду он уже заключил алхимика в объятия. — Я знал, я был уверен, что тебе понравится! Но как же чертовски сложно тебе угодить: пришлось обойти всю Инадзуму в поисках лучших пейзажей и лучших художников. Я был так придирчив! У тебя, походу, научился, — Итэр, прижавшийся к Альбедо, почти чувствовал крылья, выросшие за спиной, и уносящие их обоих далеко… Туда, где нет снега и мороза, где осыпает лепестками и гладит по щекам трепетным ветром торжественная весна. Альбедо вдруг встал со стула и возник перед Путешественником. Смотря прямо и бесстрастно на сбитого с толку Итэра, он задал вопрос: — То есть, это всё нарисовал не ты? Парень недоумённо, искоса поглядывал на алхимика: что-то намечалось в его стеклянных глазах, что-то новое и ему неизвестное. «С ним не соскучишься». — Конечно не я, дурачок. Я не умею рисовать. Алхимик держал свой бесцветный взгляд ещё пару мгновений. Затем с грохотом обрушившаяся снежная лавина понеслась с огромной высоты вниз, в пропасть, затягивая всё живое и неживое с собой, разрушая на ходу сёла, города, многовековые ландшафты. Эта лавина поглощала сами понятия времени и пространства, становясь центром вселенной и прекрасно зная о своём могуществе. Альбедо смеялся. Он смеялся переливающейся через край, журчащей рекой, сменяя интонацию и становясь то невыносимо громким, то еле слышным. Через прикрытые глаза было видно два ярко-голубых водоёма, в которых только что растаяли айсберги, все до единого. Смех был, в конце концов, просто обаятельным, привлекающим слух и мысли, приковывавшем к себе искренностью и заливистым звоном. Заслушаться было можно. Итэр впервые был сражён и до ужаса смущён Альбедо, а не наоборот, как это обычно бывало. Парень ещё ни разу не видел, как алхимик смеётся или улыбается. А теперь он вдруг понял, что роли в их отношениях навсегда поменялись местами. Виновник же покорённого сердца так и продолжал тихонько хихикать, широко улыбаясь и доверчиво взяв Итэра за руки. «Вот он какой, значит. Мне нравится». — Я… подожди. Ох, как же смешно. Ух. Ладно, — Альбедо успокоился, но руки не выпустил. — Прости. Я думал, ты умеешь рисовать, это было чем-то само собой разумеющимся. Ты же умеешь буквально всё. Поэтому и попросил тебя тогда принести хотя бы наброски Инадзумы, раз ты всё равно собирался туда отправиться. Тебе не сложно, а мне в радость, — алхимику определённо нравился эффект, произведённый смехом. Жутко цепляло покорное лицо парня, его розовый оттенок и загоревшиеся глаза. Альбедо воодушевлённо, с ухмылкой продолжал: — А оказалось, ты бегал как угорелый по чужой стране, в которой введено военное положение, и искал художников для каждого нового места! Просто поразительно. И всё это ради меня. Итэру так хотелось стать смелым и самоуверенным, каким он был минуту назад! Но с таким Альбедо не выходило. Касания их пальцев напоминали, что алхимик сам сплёл их и не отпускает. Требовалось время, чтобы к этому привыкнуть. «Он сейчас… неотразимый страшно». — Да, ради тебя. Вообще, вся эта поездка была только ради тебя, как и другие до этого. Ты ещё не понял? — Путешественнику с трудом удавалось держать лицо перед накатывающей волной любви к человеку напротив. Он слишком долго этого ждал, шёл к своей цели маленькими, но упорными шажками, чтобы не спугнуть своё счастье и приручить его. И у него, кажется, получилось. Альбедо после слов Итэра был тихо-радостным, словно он всё это время знал, видел старания Итэра насквозь и теперь вознаграждал его сполна. Момент сближения солнечного мальчика с алхимиком был предрешён: этого ждал снег на ветках сосен, послушные языки пламени в кострах, их общие приятели. Всему миру нравились их чувства. Удивлённое кряхтение Паймон спустило обоих на землю. Оказывается, жизнь продолжалась, она не закончилась на их скрещённых пальцах и многозначительных взглядах. И эта жизнь в виде летающей феи сейчас обиженно напоминала о своём существовании. — Ребята, да чем вы тут занимаетесь вообще? Кто обед будет готовить? Предлагаете Паймон самой с этим разбираться? «Ребята» так и прыснули, еле сдерживая громкий хохот. Как же глупо, нелепо и одновременно хорошо! Изящно, с неохотой покидая руки Итэра, беспрекословно слушаясь приказаний Паймон на фоне, Альбедо маняще сверкнул голубым золотом в глазах. Они были окаймлены длинными ресницами, на которых красовались залетевшие снаружи снежинки. Путешественник очарованно наблюдал, как они тают и чистыми каплями скатываются по щекам. — Если хочешь, зайди ко мне как-нибудь, и я обязательно научу тебя. Рисовать.