Когда разжигаешь в ком-то пожар, убедись, что у него нет системы пожаротушения

Беда не приходит одна, она приходит с Окитой Сого. Даже не то чтобы приходит, скорее, знаете, бросается под колеса несущейся на полном ходу фуры. Такие себе прогрессивные способы задержания особо опасных преступников. Хиджиката, честно говоря, не понимает, почему до сих пор все еще относительно здоров, не схватил хотя бы инфаркт и даже не поседел. И вместо того, чтобы пить валидол, с совершенно отсутствующим выражением лица идет вытаскивать из-под груды дымящегося металла раскуроченное тело. Хиджиката в своем сознании уже настолько преисполнился, что, даже глядя на торчащие из рваной раны кости, даже чувствуя, как собственные внутренности скручиваются от страха в тугой узел, в карету скорой помощи запихивает Сого с таким отстраненным видом, что впору позавидовать. Сого матерится сквозь плотно сжатые зубы. Хиджиката садится рядом и флегматично закуривает прямо в машине, игнорируя возмущенные взгляды врачей. Едут быстро. Приглушенно орет сирена над головой, Окита ругается с медсестрой, отпинывая от себя капельницу. Хиджиката долго вздыхает. Хиджиката, честно говоря, вообще не понимает, какого хрена происходит вокруг и только равнодушно пялит в пустоту. Хиджиката хочет домой — выпить чашечку чая, включить телик, завалиться на футон и, желательно, чтобы Сого валялся где-то в зоне видимости, завернутым в одеяло рулетиком и невредимый. Но у Сого сломаны ребра. И, видимо, инстинкт самосохранения. Уже в палате Хиджиката тушит сигарету о подоконник, пока Окита отвлекает врачей руганью, и выкидывает сквозь порванную москитную сетку. Он знает, что Сого дурачок, но все равно верит, что у его действий есть какая-то своя особенная логика, так что, когда их оставляют одних, присаживаясь на стул рядом с койкой и вытягивая из пачки новую сигарету все же интересуется: — Почему бы не принять хотя бы обезбол? Окита смотрит на него странно. Вроде как с нежностью, а вроде как и на идущую на убой скотину. — Хочу сохранить его для вас, чтобы однажды вы тихо-мирно подохли от передоза во сне. — отвечает. Хиджиката кривится, кусая фильтр незажженной сигареты. — Слишком скучно. Окита согласно усмехается и болезненно хрипит. Хиджиката мысленно пожимает плечами. Ну, хозяин — барин. В чужое тело со своим обезболом не лезут. — Просто, — вдруг тихо говорит Сого. — Так я все еще чувствую себя живым. Раз я сломан весь, значит должно болеть. Когда ничего не чувствуешь — страшно. Хиджиката задумчиво молчит, соглашается молча. Сам он никогда не додумывался именно отказываться, скорее просто молчал о ранах, так что до лечения не доходило. Но если доходило, то просто лежал бревном. Раненый Хиджиката — пассивный Хиджиката. Сого изучающе пялится на застывшего в позе Мыслителя зам. командующего, неуютно вертится на койке, цепляется взглядом за смятую в губах сигарету, облизывает пересохшие свои. — Курите, Хиджиката-сан, — и на вопросительный взгляд. — Курите. Мне так спокойней. Хиджиката хмыкает и лезет рукой в карман, ищет зажигалку, закуривает. Тонкая струйка дыма витиевато тянется к потолку, прорывается сквозь пласты воздуха выше, выше. Сого следит за ней, как завороженный, едва ли не тянет руку — потрогать. Дым мягко касается потолка, гладит выбеленную поверхность и бесстыдно проникает в датчик дыма. Сого орет на всю палату, когда на них обоих льется с потолка холодный дождь.