Незваный гость

Он появился у них на пороге неожиданно, но с такой снисходительной вальяжностью, будто жил здесь всегда. Пришёл, когда уже вовсю занимались сумерки, оттенками синей акварели раскрасившие безоблачное небо. На губах — тонкая улыбка, на ногах — ничего. Изящные ступни, словно вырезанные из слоновой кости, никак не могли принадлежать бродяге или даже скитальцу, но, тем не менее, принадлежали. Он выглядел странно — словно ангел, упавший с небес и разбившийся об их грешную землю. Буквально — губы разбиты, лицо и тело испещрены ссадинами и глубокими порезами, но даже лохмотья, которые и одеждой-то не назовёшь, не могли скрыть его почти нечеловеческую красоту. А ещё он оказался молчаливым. Даже слишком — с его губ не сорвалось даже тихого стона боли, когда Гарри и Джинни в две пары рук смывали с него грязь и наносили заживляющие мази, хотя должно было немилосердно жечь. Оставив странного гостя в кровати и чувствуя, как его внимательный взгляд жжёт им спины, пара покинула домик, чтобы заняться приготовлениями к наступающему дню. Дел оставалось не так уж много, справиться можно было и в одиночку, но обоим хотелось поговорить вдали от любопытных ушей. — Откуда он вообще взялся? — нервно спросила Джинни, загоняя несносных кур обратно в курятник. Те недовольно клекотали, не хуже орлиц, но, видимо устав, всё же послушно засеменили, куда следует. — Мы же на отшибе живём, отродясь сюда никто не захаживал. Что верно, то верно, даже родные Джинни нечасто их навещали, хотя нежно любили и её, и Гарри. — Может, неместный? — задумчиво произнёс Гарри, сметая опавшую листву в аккуратные кучки. Высохнут, и славно на растопку пойдут. — Неместный! — фыркнула Джинни и недоверчиво покачала головой. — Так к нам-то чего припёрся? Неужто его на порог кроме нас, дураков, больше никто не пустил? — А вдруг из леса пришёл? — предположил Гарри, и они оба, не сговариваясь, обернулись к тёмной гряде, раскинувшейся до самого горизонта. Ветви ближайших стволов тянулись к их домику крючковатыми пальцами, в тщетной попытке дотянуться и забрать себе. Гарри поёжился: с одной стороны, это объяснило бы и ссадины, и грязь, и даже потерю обуви, но с другой… не очень-то хотелось иметь дело с человеком, выбравшегося из этого леса живым. Все местные знали — это гиблое место, так что не ходили туда ни на охоту, ни за грибами да ягодами, ни даже за лечебными травами. Благо, с другой стороны раскинулся ещё один лес, в котором люди не пропадали с завидной регулярностью, так что можно было жить не впроголодь. А иначе давным-давно сгинули бы всей деревней, дело-то нехитрое. Джинни, хоть и не могла услышать его мысли, но явно была с ними солидарна: — Не приведи Господь. Однако гнать незваного гостя муж и жена не стали. Жаль им его стало — точнее, пожалел Гарри, а Джинни, как и всегда, недовольно фыркнула, но грех на душу взять не посмела. Юноша — или лучше назвать его молодым мужчиной? — выглядел так, будто без помощи долго не протянет, а гнать его в холодную осеннюю ночь было как-то не по-людски. Так решила Джиневра, но к гостю всё равно присматривалась с опаской, на всякий случай, пряча за пазухой нож. Мужу об этой разумной предосторожности она говорить не стала — не поймёт, да ещё и испугается — но прикосновение холодной стали к коже успокаивало. Правда от пристального взгляда гостя у неё мурашки бежали по спине — казалось, тот отлично знает, что прячет хозяйка дома за красивым платьем из добротной ткани, но его это нисколечко не волнует. А глаза вообще таинственно сверкали предвкушением и приглашением — тогда Джинни нервно вздрагивала всем телом и с трудом останавливала себя от того, чтобы схватить мужа в охапку и убежать из дома — плевать, что из собственного. Прочь от незнакомца с чёрными глазами, где в глубине зрачков порой вспыхивают багровые всполохи. А Гарри… Гарри ничего не замечал. Он знал, что его излишняя доверчивость и мягкость нередко раздражала и даже злила жену, но ничего не мог с собой поделать. Незваный гость ему искренне понравился; пусть и молчаливый — ни словечка за всё время не сказал! — но зато целый человек, с которым можно обсудить всё на свете. Он не кривил губы, как Джинни, не ворчал, не ругался и не кричал — хвала небесам. Гарри порой радовался, что с детьми у них отчего-то не выходит, потому что выносить ещё одного крикуна ему вряд ли было бы под силу. Нет, Том был… другим. Обходительный и нежный, он не чурался любой, даже самой грязной работы; казалось бы, с удовольствием рубил дрова, чистил кастрюли песком и занимался готовкой. Наблюдая за тем, как ловко тот управляется с топором и ножами, Гарри не мог не задаваться вопросом, откуда же тогда столько ран на его теле, но из вежливости не спрашивал. К тому же, Том всё равно не ответит. — Ай! — Гарри выронил нож и машинально прижал палец к губам. На загорелой коже алым бутоном раскрылся глубокий порез — рыба оказалась слишком скользкой. — Господи Боже, Гарри! — Джинни подлетела к нему и прижала к ране тряпку. — Как ты вообще умудрился? — Случайно… — он попытался объяснить, про рыбу сказать, да про свою задумчивость, но осёкся — его жена недовольно поджала губы, точь-в-точь ненавистная тётушка. Неосознанно Гарри вжал голову в плечи, будто стараясь спрятаться от неминуемой кары небес. Не прогадал… — Да сколько можно! Какой же ты бестолковый, Гарри, не понимаю, как вообще дожил до этого момента! — Джинни повысила голос, принимаясь обрабатывать порез спиртом да жгучей заживляющей мазью. — Вечно витаешь в облаках, спотыкаешься, падаешь, вон, палец себе порезал! Что дальше — замечтаешься да с обрыва свалишься? Вдовой меня сделать надумал?.. Гарри уже почти не слушал, просто наблюдал, как её проворные пальцы, усеянные веснушками, достают бинты и деловито заматывают порез. Джинни страсть как любила причитать попусту да преувеличивать — пошла в матушку — но порой он немного от неё уставал. Не так уж часто приходилось запинаться, порезался он вообще впервые за много-много лет! Несправедливые обвинения, беспочвенные. Но Гарри знал — Джинни сколь быстро вспыхивает, столь же быстро и потухает. Поругается-поругается, да остынет, принесёт чашку чая может даже… Сядут они на крылечке, да посмеются над глупой ссорой — как в старые-добрые времена. Но Джинни резво убрала мазь и бинты в ящик и, равнодушно клюнув мужа в щёку на прощание, отправилась в деревню, на рынок. Гарри порывался пойти с ней — купить надо много, не дотащит же! — но жена лишь махнула на него рукой, дескать, дома сиди, неумёха, пока опять не поранился. Хлопнула входная дверь, и Гарри невидящим взглядом уставился на злополучную рыбу. Та его тоже не видела — голову он успел отрезать — да и посмотреть в ответ уже не могла. Из оцепенения Гарри вывело лёгкое, ненавязчивое прикосновение. Неуклюже обернувшись, Гарри искренне надеялся увидеть жену — несмотря на извечные придирки он всё же очень её любил, да и какой-то глупой вышла ссора, вдруг одумалась? — но на него обеспокоенно смотрел Том. Это имя Гарри выбрал ему сам — так он в детстве звал бездомного кота, любившего половить мышей в сарае дядюшки — их гость на того кота был до одури похож — тоже чёрный и тоже… ничей. Длинные пальцы Тома опустились на покрасневшие от крови бинты и легонько, почти невесомо погладили скрытый от глаз порез. Чёрные глаза смотрели с немым вопросом и сочувствием, не было укоризны или злости. — Я в порядке, Том, правда, — Гарри искренне улыбнулся. Юноша чуть поморщился — имя ему не особенно нравилось, но он снисходительно позволял так себя называть — но быстро улыбнулся в ответ. Том провёл по бинтам чуть сильнее, но с прежней лаской, отчего у Гарри вдруг перехватило дыхание, а затем потянулся и прижал несопротивляющегося мужчину к себе. Том крепко, но в то же время мягко, придерживал его за шею и дышал, зарывшись носом в волосы. Гарри удивлённо замер, не вырываясь, но и не отвечая на внезапное объятие. Том его… утешал? Глаза заволокло слезами. Странно, но отчего-то казалось, что такое с ним впервые. Его боль, грусть и обиду чаще всего просто игнорировали, забрасывали в самый дальний угол чулана и запирали на ключ, тут же забывая. Многие чувства считались ненужными, глупыми, да и вообще, откровенно говоря, лишними. Будто мужчина не может чувствовать. Будто Гарри не может. Забывшись, он уткнулся носом в плечо их незваного гостя, тщетно пытаясь остановить хлынувшие градом слёзы, не чувствуя, как дрожит в чужих объятиях и смыкает руки на чужой спине в ответ. Впервые ему было так… хорошо? Тепло. И спокойно. В пылу слёз Гарри не заметил, как улыбающиеся губы запечатлевают на его лбу поцелуй. Когда Джинни вернулась с рынка, у неё от пота блестит лицо, а глаза красные от беспощадного, уже почти по-зимнему холодного ветра. Дома её встречают целых два мужчины, забирают свёртки с покупками, снимают тяжёлую влажную шаль и ставят перед ней тарелку с тушёной рыбой и овощами. Ссоры будто и не было: Джинни усталая, но довольная, Гарри хлопочет по дому, а Том безмятежно улыбается — так что о ней больше никто не вспоминает. И муж, и жена уже привыкли к незваному гостю, не гонят его туда, откуда пришёл; близится зима, а пара лишних рук никогда не помешает, да и как они его отпустят? Уже почти член семьи. Зимой Гарри делает невероятное открытие — ресницы Тома чёрные-чёрные, и снежинки на них не тают, просто красиво блестят в лучах солнца. Отчего-то стало ему так светло и радостно, мужчина расхохотался и повёл несопротивляющегося Тома в дом. — Джин, глянь, какой! — жена оторвалась от шитья на пару мгновений, но лишь для того, чтобы поджать губы и вернуться к порванной рубашке. — Снег и снег. Чего ты, как дитё малое? Вроде взрослый мужик, а всё ерундой маешься. Иди лучше, почисти дорожки, а то к курятнику неделю будем пробираться. И дров наруби побольше, метель обещают, не хотелось бы околеть. Гарри хотел было что-то сказать, но, увидев, как жена небрежно отмахнулась, понурил голову и побрёл обратно на улицу. Неужели Джинни сложно улыбнуться лишний разочек? Ходит какая-то злющая, будто её собаки покусали. Не то, что Том… Тут Гарри осёкся. Как можно сравнивать любимую жену и незваного гостя? Да, они привыкли к нему, считают хорошим человеком, но разве это правильно? Пусть Том и улыбается намного чаще, и внимательнее слушает, и… Вдруг ему на макушку бухнулась охапка снега. Ахнув, Гарри спешно начал стряхивать его с головы и волос, немного ёжась от холода, а когда вскинулся, увидел Тома, который широко улыбался и будто приглашал поиграть. Гарри, звонко расхохотавшись, зачерпнул горсть снега и бросил её в сияющее лицо. На ресницах Тома вновь засверкали снежинки, а чёрные волосы словно подёрнулись серебристой дымкой, делая его — казалось бы, куда больше — ещё прекраснее. Он делано попятился, а Гарри с проказливым гиканьем ринулся за ним — они от души кидались снежками, пихали друг друга в сугробы, пока Гарри не поскользнулся на замёрзшей лужице и не упал на Тома, роняя его в снег с головой. Снег был мягкий, так что падать оказалось совсем не больно — может потому, что Том поймал его, приобнял, не давая упасть. Кончик носа юноши покраснел от холода, а глаза светились от искренней радости и счастья. Том улыбался широко, лучезарно — сияя ярче полуденного солнца. Гарри не мог оторвать от него глаз, заворожено смотрел, подмечая каждую мелочь — вплоть до багряных и ничуть не пугающих его красных всполохов в глубине чужих зрачков. Том свистяще — по-другому он не умел — засмеялся, запрокидывая голову назад, и Гарри, не помня себя, вдруг поцеловал дрогнувший кадык. Том резко посмотрел на него, и от этого пристального, долгого взгляда мужчине стало как-то не по себе. Он успел вскочить — и потянуть Тома за собой, спешно отряхивая его от снега — за пару минут до того, как из окна высунулась недовольная Джинни и, угрожающе сотрясая скалкой, заявила, что сейчас выбьет из обоих всю дурь, если тотчас не будет расчищена дорога к курятнику. Гарри порывался отправить озябшего Тома в дом — тот дул на покрасневшие пальцы и пытался выгрести из-за шиворота остатки снега — но юноша ни в какую не соглашался. Правда, Гарри всё же был рад такому исходу — дело пошло в разы быстрее и веселее, дворик мигом перестал походить на один большой сугроб, а руки не стёрлись до кровавых мозолей от лопаты. Когда они уже почти подошли к дому, Гарри почувствовал на щеке лёгкое прикосновение холодных губ и споткнулся от неожиданности, наблюдая как Том, подмигнув ему, заходит в тёплый уютный дом. Их дом. Отчего-то Гарри теперь плохо спалось. Точнее, спалось-то хорошо, даже слишком, но до него стало сложно добудиться. И сны эти… при одной лишь мысли мужчина начинал краснеть, точно невинный мальчик, и хотелось спрятаться в самый тёмный угол дома, чтобы никто не видел предательски выпирающий бугорок на штанах и расползающееся влажное пятно. Джинни была недовольна — всегда недовольна — и неприкрыто ворчала, дескать, зачем ей муж такой, который и с кровати-то слезть не может. Благо, хоть Том помогает, а иначе всё хозяйство бы пришлось на себе тащить! Гарри вжимал голову в плечи, мысленно соглашаясь с каждым словом. Ему было дурно, воздух казался слишком горячим и сухим, а лоб покрылся болезненной испариной. Голос любимой жены звучал всё более издалека, становясь похожим на противный комариный звон. Гарри пошатнулся и мешком рухнул на пол под испуганный крик Джинни, чудом не разбив себе голову — на весу его удержали чьи-то сильные руки. Сквозь повисшую перед глазами пелену Гарри разглядел обеспокоенное лицо Тома, который коснулся его лба, проверяя температуру. В чёрных глазах мелькнул испуг, и сознание мужчины померкло. Мокро. Жарко. По шее тягучими движениями проводили влажные дорожки, нестерпимо горячие, но быстро холодеющие на свежем ветерке. Слышались утробные звуки, похожие на довольное рычание, и влажное касание опустилось ниже, к ключицам, собственнически обводя тонкие косточки и стараясь проникнуть дальше, за круглый ворот рубахи, ниже, к груди. Гарри тихо простонал, не в силах разомкнуть веки или хоть как-то пошевелиться. Было дурно, жарко, но так приятно и сладко — он застонал чуть громче и услышал одобрительное урчание в ответ. Влажным, тяжёлым касанием провели по линии челюсти к уху, очертили ушную раковину и проникли внутрь, утробно причмокивая. Гарри заскулил, потерявшись в ощущениях, не понимая, что происходит. Воспалённый мозг не желал анализировать и думать, а тело, изголодавшееся по прикосновениям, жадно принимало прикосновения чужого языка. Языка? Гарри забился — точнее попытался, ослабленное тело не желало слушаться — и его быстро, хотя и неохотно, отпустили, проведя влажным касанием по потрескавшимся губам на прощание. Мир снова потух. Очнулся Гарри от очередных влажных прикосновений — но теперь холодных и немного противных. Стоял не самый приятный запашок и, поморщившись, мужчина всё же открыл глаза. Первым, что он увидел, оказался Том, сосредоточенно вытирающий его лицо и шею тряпкой, смоченной в каких-то лечебных травах. Заметив, что Гарри очнулся, тот просиял и нежно провёл по его щеке ладонью. Мужчина подметил наметившиеся круги под глазами, которых у Тома раньше не было, и лёгкую худобу, будто за время его болезни юноша не смог взять в рот ни крошки. Потянувшись к осунувшемуся лицу рукой, Гарри зарылся пальцами в мягкие волосы и прикрыл глаза. — Спасибо, что был рядом, Том. Я уже в порядке, правда. Внезапно послышалось громкое бряцанье, а затем громкий, недовольный голос Джинни: — И всё? Больше никого не поблагодаришь? Никого не вспомнишь? Жена, значит, с ног сбилась, искала лекаря, который согласится притащиться в нашу глушь; отвары делает, ночами не спит, всё хозяйство на себя взвалила, пока ты отлёживаешься в такое непростое время, а благодаришь ты, значит, Тома?! Гарри поморщился — у него немилосердно болела голова и звенело в ушах, так что слушать очередные придирки совершенно не хотелось. Но на очередную ссору просто не было сил. — Спасибо, Джин. Просто… тебя не было рядом, когда я очнулся, вот и поблагодарил первым Тома. Не злись. Джинни гневно фыркнула, явно не удовлетворившаяся этим объяснением, и, резко развернувшись, ушла обратно на кухню. Гарри шумно выдохнул и прикрыл глаза, мысленно радуясь наступившей тишине и покою. Он не видел улыбку Тома, которая теперь больше напоминала кошачью или лисью, не видел, как тот жадно облизнулся. — Прости, Том… что тебе приходится всё это выслушивать, — хрипло извинился мужчина. — Джинни, она… хорошая, правда, просто характер у неё бурный. Вспыхивает, как спичка. Том послушно кивнул и мягко сжал его пальцы. Джинни злилась. Нет, даже не так. Джинни была в ярости. Как так вышло, что этот нахальный гость вальяжно расхаживает по их двору, ест из их тарелок и спит в их кровати? Правда, не прямо-таки «в их» кровати, а всё же в гостевой, но — женщина сжала кулаки так, что на тонкой коже остались следы ногтей — похоже, это только вопрос времени. Том как-то незаметно стал неотъемлемой частью их жизни, они быстро перестали задавать ему вопросы и пытаться спровадить; вот уже полгода он живёт в их доме, и, кажется, уходить вовсе не собирается. А если и соберётся, то только вместе с Гарри. Джинни сначала смотрела сквозь пальцы на их общение, быстро ставшее по-дружески тёплым: Гарри легко привязывался к людям, а доверять начинал с первого взгляда; право слово, если бы не семья Джинни, сгинул бы парень давным-давно! А Том, даром что немой, умудрялся быть обходительным, поддерживать любое желание Гарри — даже самое неразумное — и постоянно находился рядом, больше напоминая верного сторожевого пса, чем человека. А когда эти чёрные с багровыми всполохами глаза смотрели на Джинни, та понимала — псина защищает и от неё тоже. И попробует она сказать заветное «кыш!», то сгинет под острыми когтями и зубами. Понемногу ей становилось всё страшнее засыпать в своём собственном доме. Разговоры с Гарри ничем не помогали, да и остаться с ним наедине теперь не получалось — Джинни в каждой тени видела их проклятого незваного гостя и чувствовала на себе его тяжёлый взгляд. А потом… Гарри всё больше времени начал проводить с ним, а не любимой женой. Про близость и говорить не стоит, Тома было сложно отправить куда-то погулять, отходить далеко от дома он наотрез отказывался, будто боялся чего-то, а Гарри неизменно его жалел и с укоризной смотрел на Джинни. Ситуация не менялась, муж словно забыл суть супружеского долга, и порой женщине на ум начинали приходить совершенно дикие мысли — например, что, вернувшись в очередной раз с рынка или соседнего леса, она застанет их вдвоём на одной постели. Но пока эта беда обходила их дом стороной. Впервые Джинни удалось поговорить наедине с Томом, не боясь, что на выручку придёт Гарри, и всё закончится некрасивой ссорой, когда её муж слёг с тяжёлой лихорадкой. Да, сейчас ей требовалась помощь как никогда раньше, одной посреди зимы выхаживать мужа и следить за хозяйством — это взвалить себе на плечи неподъёмную гору. Но на кону стояло их с Гарри семейное счастье, так что Джинни предпочла рискнуть. — Убирайся, — тихо, но угрожающе сказала она Тому, пока тот вытирал лицо Гарри влажной тряпкой. Тот замер на мгновение и поднял голову, бросив на женщину непонимающий взгляд. — И не смотри на меня так, ты прекрасно понимаешь человеческую речь. Вон из моего дома! Том насмешливо изогнул бровь и жестом указал на больного. Джинни разъярённо прошипела, точно кошка: — Вон из нашего с Гарри дома! Ты как-то слишком задержался, не находишь? Вздумал сыграть на его доброте и поселиться здесь с концами? — она приблизилась к нему почти вплотную, да так, что их носы едва не касались друг друга. — Я вижу, как ты на него смотришь. Гарри — мой муж. А ты можешь убираться к чертям собачьим, откуда вылез. Я тебе его не отдам! Том слушал её внимательно, с ленцой склонив голову на бок. В его манере держаться было столько неприкрытой снисходительности, что Джинни едва сдержалась, чтобы не врезать ему хорошенько. Не рядом с Гарри. Не когда тот мучается от лихорадки. — Ты слышишь меня?! — взвизгнула Джинни, отчего-то начиная ощущать неприкрытый ужас. — Убирайся! Вон! Внезапно длинные тонкие пальцы обхватили её за шею и крепко сжали, за мгновение лишая женщину воздуха. Та безмолвно захлопала губами, точно рыба, выброшенная на берег, и заскребла короткими ногтями по чужой коже, пытаясь высвободиться. Том выглядел так, будто не замечает потуг Джинни: он просто смотрел на неё изучающим взглядом, будто наблюдая за интересным насекомым, а затем спокойно указал на Гарри и прижал палец к губам. — Тшш… Словно ветерок подул, способный разве что свечу погасить, но в этом тихом звуке было столько концентрированной угрозы, что у Джинни перехватило бы дыхание во второй раз, если бы её сейчас не держали крепко за горло. Когда она судорожно закивала, Том нехотя разжал пальцы и снова взялся за тряпку, не обращая более на неё внимания. Женщина упала коленями на пол, кашляя неожиданно колючим воздухом и потирая саднящую шею. Так и не поднимаясь на ноги, она уползла в сторону кухни, где обработала наливающиеся синяки заживляющей мазью. Больше Джинни не пыталась выгнать незваного гостя. Они вели себя так, будто ничего не произошло — оба были солидарны в желании помочь Гарри выкарабкаться из тяжёлой болезни, однако Том не подпускал к нему жену, да и сам не отходил от постели ни на шаг. Однажды Джинни застала Тома, склонившегося над шеей Гарри — у юноши обнажились зубы, а из уголков губ капала слюна. Не помня себя, женщина выскочила из комнаты, а когда пересилила животный ужас и зашла обратно, Том уже выглядел как обычно, словно та пугающая картина была всего лишь наваждением. — Ты же… не убьёшь его? — дрожащим голосом спросила Джинни, почти не веря в положительный ответ. Однако Том посмотрел на неё, как на полную идиотку, и передёрнул плечами. Понимание жестов и намёков никогда не было сильной стороной женщины, но сейчас она поняла, что имел в виду ненавистный гость. «Если бы хотел, то давно убил». Про себя Джинни решила не спрашивать — не была уверена, что ей понравится ответ. Она молилась, чтобы Гарри поскорее очнулся, верила, что тогда-то им удастся сбежать из постылого дома, подальше от него. Но, похоже, Гарри не намеревался куда-то уходить. Оставлять Тома — тем более. И Джинни решительно не понимала, что ей теперь делать. Уходить самой? Но она любила Гарри и не хотела оставлять его один на один с чудовищем. Не важно, кто такой Том — человек, дух или зверь, его нутро злобное и гнилое, он уничтожит Гарри, как только наиграется. Оставаться дома? Но Джинни понимала — теперь уже она становится гостьей, и чем дальше, тем менее желанной. Весна заканчивалась, в свои права вступало знойное лето. В воздухе стоял густой запах мёда от полевых цветов, всюду мельтешили толстенькие трудолюбивые пчёлы — хотелось беспрестанно улыбаться, несмотря на пот, заливающий глаза. Чем, собственно, и занимался Гарри — а ещё заливисто хохотал, так и норовил пуститься в пляс и шумно плескался в мелкой речке. Он соорудил для Джинни и Тома венки и с удивлением обнаружил, что золотистая пыльца цветов на чёрных ресницах Тома смотрится не менее красиво, чем серебристые снежинки. Правда, отдыхать выходило редко — приходилось много работать, обновлять забор и крышу, чтобы в следующую зиму, если вновь свалится с лихорадкой, Джинни и Тому не пришлось срочно всё чинить. Солнце нещадно жгло, оставляя на обычно светлой коже загар, не сходивший целыми месяцами. По лбу и вискам стекал пот, противно капая с носа и подбородка — Гарри отмахивался от него, точно от надоедливого насекомого, но тот неизменно возвращался, принося лишь ещё больше раздражения. Устав от бесплодных попыток, он продолжил вбивать колышки забора в землю, даже немного расслабляясь под монотонные стуки молотка по дереву. Закончив, он шумно вздохнул и поднялся, потирая поясницу, затёкшую от неудобного положения. По виску вновь побежал ручеёк пота, и Гарри уже потянулся раздражённо смахнуть его, как вдруг почувствовал горячее прикосновение языка. Подскочив от неожиданности, он едва не упал и оказался в объятиях Тома, в чьих глазах плясали смешинки и затерялся солнечный свет. — Ты чего? — смущённо буркнул Гарри и аккуратно высвободился из чужих рук. — Не противно разве? Я же грязный весь, потный. Том покачал головой и улыбнулся ещё радостней — казалось, его что-то развеселило, но Гарри не совсем понял, что именно. Он вновь мягко приобнял мужчину за плечи и размашисто провёл языком от воротника рубахи до самого виска, слизывая солёный пот и довольно урча. Что-то вспыхнуло на периферии сознания Гарри, какое-то смутное воспоминание, но он отмахнулся от него и засмеялся, шутливо отбиваясь. — Ну, ты чего, щекотно же! Том отпустил его, чмокнув напоследок в щёку, а когда Гарри наклонился, чтобы забрать рабочие инструменты, резко развернулся в сторону дома и неприятно усмехнулся. Джинни быстро спряталась за оконной створкой, с трудом переводя дыхание. Сомнений не было — чудовище подобралось слишком близко, и, что самое страшное, Гарри этого даже не замечает. Глупость или доверчивость — вопрос десятый, женщина по-прежнему не понимала, что ей теперь делать. Засыпать рядом с собственным мужем было невыносимо жутко: однажды она проснулась от ощущения, будто на неё кто-то смотрит, а, открыв глаза, увидела улыбающегося Тома с заточенным ножом в руке и неизменным пальцем, прижатым к тонким губам. — Тшш. Это успокаивающее шипение преследовало её в кошмарах. Решение пришло в голову Джинни внезапно — она просто убьёт Тома. И всё! Да, он пугает, и наверняка сильнее неё, но можно же попытаться, в конце-то концов! Наплевать, что скажет Гарри, пусть убегает в страхе, главное — Джинни спасёт их от чудовища, надёжно сковавшего обоих по рукам и ногам. И не важно, что на Джинни были кандалы, а на Гарри — атласные ленты, суть всё равно одинаковая. Выпроводить Гарри из дома оказалось до невозможности легко — заняв Тома чисткой кастрюль, Джинни отправила мужа за дровами в лес, крепко поцеловав его на прощание. Гарри смущённо покосился на Тома и помахал обоим, весело насвистывая какую-то незатейливую мелодию. Джинни хлопотала на кухне и поглядывала в окно. Убедившись, что вихрастая макушка её мужа больше не маячит на горизонте, она аккуратно сняла со стены топор и, тихо подойдя к Тому, размахнулась, не скрывая полубезумной улыбки на осунувшемся лице. Гарри остановился на полпути и от души выругался. Как можно было пойти за дровами и позабыть дома топор? Он же не бобёр, в конце-то концов. Хорошо хоть, денёк выдался погожий и не жаркий — можно считать своё незапланированное возвращение дивной прогулкой. Продолжая насвистывать нехитрый мотивчик, подцепленный у какого-то торговца, мужчина бодро зашагал обратно домой, раздумывая, не захватить ли кого-нибудь с собой. Особенно, если дел никаких нет… От приятных раздумий его отвлёк звук разбитого стекла и дикий, нечеловеческий вопль. Гарри запнулся и, не мешкая, припустил бегом — людей кроме них в округе не водилось, значит, что-то стряслось с его родными. От одной лишь мысли, что с Томом или Джинни приключилась беда, сердце кольнуло страхом и болью, и мужчина побежал ещё быстрее. В доме действительно было выбито окно, раздавались неразборчивые крики и брань, а ещё шум драки. Из-за отсветов в стёклах разглядеть ничего не удалось, но Гарри уже стремглав поднялся по ступенькам и распахнул дверь. Увиденное заставило его похолодеть. На полу лежал окровавленный Том, тщетно пытаясь спрятаться за обломками стула, а над ним стояла, возвышаясь, Джинни с безумным оскалом и крепко сжатым топором в руке. Её красивое платье было испачкано каплями крови — крови Тома. Юноша умоляюще воздел руки к небу, моля женщину одуматься, прекратить, но та лишь надменно фыркнула и замахнулась… — Джин, нет! — Гарри в пару прыжков оказался рядом и успел закрыть собой Тома. Джинни вздрогнула от оклика и ослабила замах, так что топор прошёлся вскользь — оставил глубокую рану, но зато не тронул кость и руки не лишил. Том изумлённо расширил глаза, не в силах даже пошевелиться. — Гарри… — женщина пошатнулась и отошла, но продолжала крепко держать топор побелевшими пальцами, — что ты здесь… — Что ты делаешь, Джин? — выкрикнул Гарри, зажимая рукой рану. — Зачем напала на Тома? Он же и мухи не обидит! Лепетавшая что-то Джинни вдруг умолкла и, запрокинув голову, гортанно рассмеялась. Этот звук был пугающим, совсем не похожим на её обычный мелодичный смех. — Мухи не обидит? Он чудовище, Гарри, и я устала ждать, когда ты это поймёшь! Мужчина неверяще покачал головой; ему стало дурно — рана всё же была слишком глубокой. — Ты сошла с ума, Джин…ты сошла с ума… — Нет! — взвизгнула она. — Я в полном порядке, а вот тебе стоило бы раскрыть, наконец, глаза, доверчивый болван! — женщина обвиняюще указала на него топором, и Гарри непроизвольно отшатнулся. Он перевёл взгляд с Джинни на Тома — тот явно был шокирован произошедшим, цеплялся за его штанину и трогательно переживал за рану, то и дело порываясь прикоснуться к ней, но в страхе причинить боль отдёргивал руку. А прямо перед Гарри стояла его жена. С горячечным румянцем на щеках, всклокоченными волосами и безумной улыбкой она держала окровавленный топор и явно не собиралась так просто сдаваться. Чудовище здесь только одно. И это явно не Том. Нужно было действовать быстро: Гарри швырнул в Джинни вязанку, а когда та инстинктивно закрыла лицо руками, схватил Тома за запястье и резко дёрнул на себя. — Бежим! Оба ринулись прочь из дома, от адреналина, кипящего в венах, все раны и боль отошли на второй план. В голове билась лишь одна мысль: «Бежать, бежать, да подальше отсюда!». За спиной вновь раздался жуткий вой неверия и ужаса: — Нет, Гарри, постой! Но мужчина бежал без оглядки, боясь обернуться и, увидев лицо любимой Джинни, остановиться, подставив Тома под удар. Тот тяжёло дышал и явно не был способен пробежать через всю деревню — да даже сделать хотя бы ещё шаг. Чертыхнувшись, Гарри принял решение и повёл юношу туда, куда даже обезумевшая Джин не посмеет сунуться. В проклятый лес. Позади слышались окрики Джин, и Гарри припустил быстрее. Том тоже ускорился — видимо, надеялся, что в лесу уже можно будет перейти на шаг, а ещё лучше — прилечь. Вскоре они оказались под сенью деревьев, а голос Джинни раздавался где-то вдалеке, пока не утих совсем. Только тогда беглецы позволили себе с кряхтением опуститься на мягкую голубоватую траву. Увидев, что Гарри до сих пор сжимает раненую руку, Том, стиснув зубы, поднялся на поиски лечебных трав. Мужчина порывался было его остановить, но от обильной кровопотери сознание начинало путаться, так что ему едва хватило сил проговорить заветное имя. Мир ускользал, и вскоре он потерял сознание, так и не дождавшись возвращения Тома. Очнулся Гарри от утробного чавкающего звука и влажного прикосновения к руке. Дежавю — казалось, будто с ним уже происходило подобное, но когда и как — неизвестно. Он пошевелился, пытаясь отстраниться, но его держали крепко, так что пришлось открыть глаза. Увиденное заставило Гарри закричать, но из горла донеслось лишь слабое, едва слышное сипение. Длинным, раздвоенным языком его рану вылизывало чудовище. Лысая голова была покрыта странными костяными наростами, сероватая кожа казалась мраморной — ни волосинки, ни поры, гладкая до того, что отбрасывала блики до солнечного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев. Тонкие пальцы заканчивались длинными когтями, а вместо ног у существа оказался змеиный хвост, тёмно-зелёный в чёрную крапинку, окружающий их обоих кольцами. Услышав испуганное сипение мужчины, чудовище подняло голову. Черты лица были слишком резкими, гротескными, белки глаз — чёрные, а радужка и зрачки — багровые, но каким-то немыслимым образом Гарри разглядел сквозь весь этот пугающий фасад Тома. Его Тома. Он опустил голову, желая посмотреть на рану: было страшно, казалось, что Том решил съесть его, но боль не чувствовалась, значит?.. Рана больше не кровоточила и медленно затягивалась. Существо — Том — будто учуяв, что Гарри успокоился и убегать не собирается, продолжил с утробным рычанием вылизывать его руку, забирая боль и исцеляя. Отдавшись приятным, горячим прикосновениям, мужчина запрокинул голову и расслабился. Странно — он вроде должен был закричать, начать отбиваться и убегать, и не важно, куда: в деревню, в дом к обезумевшей жене — которая, по всей видимости, давно знала об истинном облике их гостя, но молчала — или глубже в лес; но продолжал лежать, вольготно устроившись на мягкой траве. Уходить не хотелось. Это Том, его Том, и не особо важно, как он выглядит на самом деле. Отчего-то подумалось, что даже если бы Том жрал его руку сейчас, раздирал мягкую плоть и кожу зубами, Гарри и тогда бы не смог убежать. Не захотел бы. Позволил. Тихонько выдохнув, он поднял свободную руку и погладил Тома по костяным наростам на голове, удивляясь их необыкновенной гладкости. Тот вздрогнул и немного отпрянул, уворачиваясь от прикосновения. Вскинув голову, он удивлённо и почему-то боязливо посмотрел на Гарри. Но мужчина лишь ласково улыбнулся: — Спасибо, Том. Том замер на мгновение, вглядываясь в лицо Гарри, будто выискивая что-то. Удостоверившись в чём-то, он резко подался вперёд и поцеловал мужчину, сминая его губы и почти сразу проникая раздвоенным языком в рот. Гарри застонал и обхватил странно твёрдые руки. Не было ни капли омерзения, лишь желание получить ещё и ещё, как можно больше, стать ближе и сплавиться в единое целое. Такого с ним никогда не было — за столько лет брака с Джинни. Джинни… образ жены ускользал из памяти, будто нарисованный углём портрет облили водой и планомерно размазали. Волосы у неё, кажется, были рыжими… но вместо лица — смутное белое пятно, а вместо голоса — неясный шум. Во рту у Гарри хозяйничал чужой мясистый язык, вылизывающий каждый дюйм щёк и нёба, так что последние осколки воспоминаний разлетелись в пыль. Змеиный хвост сильно, до боли, обвился вокруг его ног, и Гарри невольно ойкнул. Том отстранился от него, а, увидев улыбку, улыбнулся в ответ — вдруг черты его лица смягчились, а на лоб вновь упали иссиня-чёрные локоны. Над Гарри вновь нависал тот Том, которого он хорошо знал, а его бёдра теперь сжимали человеческие колени, а не змеиный хвост. Том, красуясь, мотнул головой, от чего по его щеке скользнул солнечный зайчик, а Гарри не мог оторвать восхищённого взгляда с любимого лица. Потянувшись ладонями, он огладил каждую чёрточку, провёл пальцами по густыми бровям, приласкал скулы. Том прикрыл глаза от удовольствия и издал нежный, посвистывающий звук. — Ты прекрасен, — прошептал Гарри, — в любом облике. Том тряхнул головой и неверяще на него посмотрел, но, увидев во взгляде мужчины лишь искренность и нежную любовь, шипяще рассмеялся и навалился на Гарри сверху, крепко его обнимая. С утробным и счастливым рычанием он принялся вылизывать подставленную шею и гладить скрытое под одеждой тело. Гарри запрокинул голову, подставляясь горячим ласкам и издал мелодичный звук, похожий на стон и заливистый смех одновременно. Никогда он ещё не был так счастлив. Теперь Гарри на своём месте. Дома. Под ногой Джинни хрустнула ветка, а от шороха, раздавшегося позади, у неё по спине побежали мурашки. Судорожно вцепившись в топор, женщина обогнула торчащие из-под земли корни деревьев и, оглядевшись, шагнула ещё дальше в лес. Поначалу она надеялась, что муж одумается и вернётся, пусть даже с этим проклятым Томом, пусть, но миновала неделя, а затем и месяц — время текло медленно и размеренно, но одинаковые дни незаметно сменяли друг друга, и, увидев, что потихоньку начинают зреть яблоки, Джинни решилась. С собой у неё была только котомка еды, злополучный топор и заживляющая мазь. Сначала женщина думала взять с собой мел, чтобы отмечать путь и не заблудиться, но после решила, что внезапный дождь может смыть все ориентиры, и лучше выкладывать камнями символы да рисунки — в лесу нет таких сильных ветров, чтобы их раскидало в разные стороны. Место, считавшееся проклятым, на поверку оказалось совсем не страшным. Да, было подозрительно тихо, птицы не пели, а в низинах обосновался туман, но не было при этом и неведомых чудищ, призраков и отрезанных голов путников, свисающих с веток деревьев. Джинни много пересудов слышала, но все они оказались простыми россказнями. Ничего такого нет в этом лесу, просто не растёт толком ничего, кроме деревьев, да и охотиться не на кого. Нужно просто найти Гарри, вернуть его домой, а потом, за чашкой чая, посмеяться над нелепыми байками. Что-то зашуршало справа, но, оглядевшись, женщина не увидела ничего подозрительного. Как и прежде, на опушке стояла она одна. Может, ветка упала? Но лучше соблюдать осторожность, так что Джинни сделала шажок в сторону и продолжила свой путь, не забывая оставлять символы из камней. Пока она не бродит кругами, так что вроде не заблудилась — хотя здесь это было довольно просто, деревья казались совершенно одинаковыми, так что порой женщина начинала сомневаться, что поймёт, возле какого из них оставила ориентир. Куда, чёрт возьми, подевались Гарри и Том? Шуршание раздалось совсем близко и звучало до странности протяжно, будто по сухой траве провели тряпкой. У Джинни перехватило дыхание, покрепче сжав топор, она резко развернулась, готовая напасть на любое чудовище, встретившееся у неё на пути. Крик застрял у неё в горле, когда в поле зрения женщины оказался… Гарри. Джинни дёрнулась всем телом, не веря своему счастью, но, уже потянувшаяся было к мужу, замерла. Тот выглядел странно бледным, куда-то сошёл извечный загар. Черты лица стали резкими, немного гротескными, а глаза смотрели на неё пустым, безжизненным взглядом. Не узнавая. Рубаха исчезла, а вместо штанов — Джинни подавила испуганный вопль — красовался длинный змеиный хвост, красный в чёрную крапинку. — Гарри, — надтреснуто прошептала она, не понимая, бежать ли ей к мужу или от него, — что с тобой случилось? Но Гарри словно не слышал её — или попросту не понимал. Поведя носом по воздуху, он вдруг улыбнулся… а точнее, оскалился. Джинни попятилась — нравится ему в лесу, так пусть остаётся! — но вдруг почувствовала сокрушительную боль в шее. До ушей донеслось знакомое чавканье, и женщина упала на землю, силясь зажать огромную рану на шее, но предательское сердце продолжало мощными толчками качать кровь по её телу, отчего та быстро его покидала, пропитывая сухую землю. Сквозь дымку Джинни увидела, как к ней приблизилось существо с лицом её любимого мужа. Чудовище распахнуло огромную пасть, обнажая ряды острых зубов, и ринулось к своей жертве. Сквозь багровую пелену боли и собственные дикие крики Джинни с трудом расслышала свистящее: — Кушай, Гарри… Кушай… Дом стоял заброшенный, грустно покачивал ставнями разбитых окон. Братья сконфуженно переминались с ноги на ногу, не понимая, куда им идти и что, собственно, передать матушке. Джинни с мужем давно не отправляли весточек, так что Молли заволновалась и отправила сыновей проверить, не случилось ли чего, не нужна ли помощь. Явно что-то случилось, но вот кому помогать — непонятно. Помявшись немного, они пошли обратно, в деревню — местные должны что-то знать, местечко-то тихое, так что любое мало-мальски громкое событие обязательно становилось общественным достоянием. Так и оказалось, словоохотливые бабули, между делом заставившие рыжеволосых мужчин подновлять забор, зашамкали: — Эт самое… вы про Джиневру-то спросить хотели? Да про муженька ейного? — братья поморщились и закивали, мало того, что без зубов говорила бабушка до ужаса не понятно, да ещё и слова проглатывала. — Беду они накликали на свой дом, соколики. Беду. Она с важным видом покивала и умолкла. Младший из братьев, Рон, не выдержал: — Да что за беду-то? Тут же встрепенулась другая бабка, которая, благо, говорила понятнее. — Пустили в дом чудище, прямиком из проклятого леса. Местные туда не ходят, а ночью двери никогда не отпирают, а эти дурачки, видите ли, несуеверными оказались! — она презрительно фыркнула и смачно сплюнула. — Так, а чего вы их не предупредили-то? — спросил старший из братьев, смахивая хвост с плеча на спину. — Раз чудище. — Так околдовало оно их! — вмешалась первая бабка и стукнула о землю клюкой. — Бледные они оба стали, чахлые, здороваться перестали совсем. Да и деревенские стали обходить их стороной, чай, проклятие своё ещё и на других перекинут. — Да, а чудище из дома и не выходило почти, — доверительно сообщила вторая бабка, — а стоило кому из местных подойти, так выскакивало, и как зыркнет! Дом даже поджечь хотели, да чего-то не горело совсем, а Джиневра с мужем и не заметили ничего. Как эти стали, упыри. Муж её вроде занемог зимой, дак она вроде очнулась даже, лекаря порывалась найти, но наш к ним не пошёл, так что пришлось ей ехать в соседнюю деревню. — Лекарь тот хоть живой? — хмуро спросил Рон. — Живёхонек! Мы порасспросили его, говорит, мол, в доме смрад у них жуткий стоит, тряпкой нос пришлось зажимать, Джиневра глазами сверкает, как безумная, муж её бледный весь, а чудище… — бабка снова сплюнула, — чудище старалось не показываться. Выглядел, как паренёк обычный, глаза только странные. Надолго лекарь у них задерживаться не стал, сбежал, будто гнались за ним. — А Джинни куда делась-то? — не выдержал старший из братьев, Билл. — Не могла же она сквозь землю провалиться? Бабки всплеснули руками: — Ей Богу, именно что провалилась, милок. Сначала чудище ушло, мужа её прихватив, а потом и она за ними в лес ушла. Так и сгинула там. А к дому мы не подходим, мало ли. И двери покрепче запираем на ночь — вдруг вернётся уже не одно чудище, а три. — Два, — хмуро поправила её женщина, стоявшая поодаль и кормившая кур, — слышала я, чудище лесное за мужем Джинни пришло, давно его высматривало. На рынке говаривали, что парнишка, по описанию очень похожий на того, кого лекарь в их доме видел, искал её мужа, когда тот на заработки в деревню вашу укатил. Если б не женился на Джинни, да не привёл сюда, к нам, не сомневаюсь — оно бы и до вас добралось. — Так он местный? — спросил Рон и вдруг насупился. — А чего всё он, да он, как зовут-то хоть? — мужчина оглянулся на брата. — Запамятовал я что-то, как имя его? Тот потупился, явно силясь вспомнить. Не выходило. Женщина отряхнула руки и посмотрела в сторону леса, темнеющего на горизонте. — Вот и мы не помним. Увижу на улице — и не узнаю, наверное. Так и поняли, что его лес забрал — кто там остаётся, тот из памяти людской пропадает. Потому как сам уже не человек, чудище. — А Джинни? — спросил Билл. — А Джинни… померла, небось. Мужа она сильно любила, могла и повеситься где-нибудь на опушке. Давно её не видать, столько времени уж минуло, но помним. Значится, человеком осталась. Хоть что-то. Бабки глубокомысленно закивали, соглашаясь. Братья переглянулись — похоже, придётся вернуться в дом с дурными вестями. После услышанного заходить в пустующее жилище сестры не хотелось. — А мне этот… муж её сразу не понравился, — процедил Рон. — Полно тебе, ты его даже не помнишь уже, — успокаивающе сказал Билл и глубоко вздохнул. — Да он же… подстилка лесная! Ещё и Джин в дом к себе приволок, сволочь. Билл покачал головой, но спорить не стал. Внезапно он почувствовал обжигающий взгляд на спине, а обернувшись, увидел, как на кромке проклятого леса стоят две фигуры. Мужчина хотел было их окликнуть или сказать брату, но в тот же миг странные силуэты исчезли. По коже Билла побежали мурашки, и он невольно ускорил шаг.