***
Моя сонливость прошла, на ее место пришла бодрость. Мы сидели на диване в гостиной, Лотти на этот раз угощала всех ароматными шоколадными маффинами. — Грейсон, — послышалось возле входа в комнату, — о, Генри, и ты тут, — Флоранс скрестила руки на груди. — У меня там что-то с окном, посмотри, пожалуйста. Не могу закрыть. Послышался оглушительный грохот за дверью, а за ним последовал не менее оглушительный визг Флоранс. Грейсон большими шагами преодолел расстояние между ним и сестрой и положил руку ей на плечи. — Не бойся ты, — он потрепал ей волосы на голове, на что Флоранс возмущенно фыркнула и принялась поправлять хвостик. Они ушли вверх по лестнице, и мы с Генри остались вдвоём. Он провел пальцами по моей щеке и коснулся своим носом моего. — Ты боишься грозы? — еле слышно спросил он и чмокнул меня в кончик носа. — Нет, — так же тихо ответила я, — скорее, боюсь громкого шума. Генри ничего не ответил и коснулся моих губ своими. Он медленно и нежно поцеловал меня несколько раз, гладя пальцами по щеке. Как же он это умеет… У меня побежали мурашки. Как жаль, что это длилось недолго. Я услышала лай за дверью. Это явно была Кнопка, но как она там оказалась? — Кнопка… Там же такой ветер поднялся! Я сейчас, — быстро сказала я Генри и побежала во двор. — Лив, стой! — крикнул он мне в след, но я уже скрылась за дверью. Кнопка лаяла во все горло на… На дрозда?.. Ну и ветер тут… — Кнопочка, как же ты тут оказалась? Пойдем в дом, — я наклонилась к ней и хотела взять на руки, но эта особа решила вырваться и погнаться за дроздом. Вот же упрямая. — Кнопка! Что это такое? — на моей памяти такого она еще не вытворяла. Но ветер становился еще сильнее, даже мне тут оставаться было небезопасно, не говоря уже о ней. Возле качелей я ее все же догнала и схватила за шкирку. Ненавижу так носить собак, но это было первое, за что я смогла ухватиться. Вдруг на небе вспыхнула молния, а за ней последовал оглушительный гром, следом был сильнейший порыв ветра, от которого я чуть не упала на землю. Я взяла Кнопку под животом и услышала скрип за спиной. Последнее, что я чувствовала, был мощный удар по голове балкой от качелей, жалобный писк Кнопки и душераздирающий крик Генри. — Лив! А дальше ничего не помню…***
— Она жива вообще?.. — как-будто в далеке послышался взволнованный шепот Флоранс. — С ума сошла такое говорить? — это явно был Грейсон и взволнован он был не меньше сестры. — Ох, моя девочка… — а это — Лотти. И, кажется, она плакала. Я почувствовала прикосновение чего-то прохладного до своего лба и открыла глаза. Надо мной сидела Флоранс и накладывала холодное полотенце мне на голову. — Очнулась! — вскрикнула она, когда я встретилась с ней взглядом. — Дай пройти, — Генри слегка грубовато оттолкнул от меня Флоранс, бросив на стол бинт, который он до этого старательно скручивал. — Черт, Лив, ты нас всех так напугала… — мне даже показалось, что у него навернулись слезы, но я не уверена. Он убрал с моего лица прилипший локон и еле ощутимо поцеловал в лоб, аккуратно взяв за руку. Осмотревшись, я поняла, что лежала на диване в гостиной. Справа в кресле сидел Грейсон, который обеспокоенно меня разглядывал, на соседнем кресле была Флоранс, она собирала аптечку обратно в коробку. У моей головы на третьем кресле расположилась Лотти, которая уже в пятый раз высморкалась и пробормотала что-то по немецки. Если меня не подвели мои знания, она сказала: «Благослови тебя, Господь». Макушка жутко болела, как и рука. Я обнаружила, что она была забинтована от запястья до локтя. Я приняла попытку встать, но Генри надавил мне рукой на грудь, заставив лечь обратно. — Полежи пока, головокружение могло еще не пройти, — мягко произнес он и погладил меня по плечу. — Что произошло? — хрипло спросила я, смотря на Генри. Его серые глаза были бледнее обычного. Лотти охнула и снова пробормотала что-то по-немецки. На этот раз я точно разобрала, что она сказала: «Нет, во второй раз я это слышать не хочу». — Нам всем надо немного утешиться… — сказала она себе под нос и удалилась на кухню. После этих слов всегда следовали какао и ванильные полумесяцы. — Ты ведь помнишь, что ты выбежала на улицу за Кнопкой? — начал Генри, поглаживая меня по ноге. На мой кивок он продолжил. — Возле качелей ты ее поймала, и от порыва ветра у них сорвало крепление, из-за чего качели упали на вас. И вдобавок порезали тебе руку. Ты потеряла сознание, и… — он запнулся и перевел дыхание, — и не приходила в себя около часа. Черт возьми, целый час! Теперь мне стало понятно, почему они были настолько встревожены. — А что с Кнопкой? — я снова приняла попытку встать, но сильная рука Генри вновь уложила меня назад. — Она наверху со Спотом, — ответил мне Грейсон. — Не волнуйся, она в полном порядке. Ее, конечно, чуть-чуть придавило, но весь удар ты приняла на себя. — Странно, что крепления сорвало, папа их надежно вкручивал, — отозвалась Флоранс и встала с кресла, подойдя ко мне. Она взяла полотенце с моего лба, заново намочила и вернула обратно. — Полежи так еще минут десять, — она казалась такой заботливой. Иногда все же Флоранс может быть милой. — Грейсон, там ветер стих, надо качели вернуть, как были, — она обернулась на брата и, начав заплетать косичку, молча скрылась за углом. — Как ты, Ливви? — спросил меня Генри, когда близнецы ушли во двор. — Уже лучше, — я потянулась к его руке. Придерживая полотенце на лбу, я вновь попыталась аккуратно встать, и эту попытку Генри пресекать не стал. Он лишь придержал меня за спину и аккуратно откинул заплетенные в косичку волосы с плеча (наверное, Флоранс постаралась). — Я так испугался за тебя… — вдруг прошептал Генри и зарылся лицом мне в волосы, перед этим крепко, но очень нежно обняв. Насколько мне хватило сил, я обняла его в ответ и погладила по голове. — Все обошлось, я в порядке, — ответила я и поцеловала его в макушку. — А вот и полумесяцы, — в гостиную вошла Лотти с подносом, на котором в центре стояла миска с печеньем и дымились четыре чашки какао. — А где все? Налетайте, пока не остыло, — она поставила поднос на стол и подошла ко мне, погладив рукой по щеке. — Wie geht's, meine Prinzessin? (Как ты, моя принцесса?*) — спросила она. Когда Лотти нервничает или волнуется, она всегда начинает говорить на немецком. Иногда это даже забавно. — Все хорошо, не переживай, — я убрала полотенце со лба и положила его на стол, улыбнувшись Лотти. — Das ist gut. Esset (ну и хорошо, кушайте*), — ответила Лотти и посмотрела на Генри. — Danke, du bist eine Schatz (спасибо, ты прелесть*), — вдруг медленно, но уверенно ответил Генри, чем вызвал огромное удивление как у Лотти, так и у меня. — Выучил несколько фраз, — улыбнулся он, и его серые глаза заблестели. — Как чудесно, как чудесно! — затрепетала Лотти. — А что ты ещё знаешь?***
За окном уже стемнело, мы все сидели в гостиной (кроме Лотти, которая ушла в комнату, объяснив это тем, что ей хватит эмоций на сегодня и что она хочет отдохнуть). Чувствовала я себя намного лучше, особенно понимая, что Генри останется сегодня у нас. Это была исключительно его инициатива под предлогом присмотра за мной, ну а я была только «за». Головокружение полностью прошло, но на голове явно осталась шишка, рука в целом не беспокоила, но иногда пощипывала. Иногда при глубоком вдохе в грудной клетке щемило, ведь меня нехило придавило качелями, но это все было мелочью. Через минут двадцать мы решили разойтись по комнатам. Перед тем, как мы с Генри вошли ко мне, Грейсон пробежал по мне взглядом и тихо сказал: «Береги себя, Лив». Какой же он милый. Я не смогла удержаться, чтобы не обнять его. Я подошла и обвила руками его торс, положив голову на грудь. Благо он был такой каланча, что мой рост позволял это сделать. Он обнял меня в ответ. Причем довольно крепко. — Спасибо, Грейсон, — я отпустила его и сделала шаг назад. — Ты тоже береги себя. Лежать с Генри в моей кровати было немного необычно, но безумно приятно. Ощущать, как он нежно гладит по голове и спине, целует в лоб, щеки, губы. Мы много разговаривали обо всем, что приходило в голову. — Ливви, — вдруг резко сказал он, — я так испугался, что потеряю тебя. Если бы ты увидела все моими глазами, ты бы поняла, насколько я был напуган, — его глаза потускнели, он смотрел куда-то в стену. — Как вспомню, как на тебя падали эти качели и как ты теряешь сознание… — его руки покрылись гусиной кожей. — Эй, Генри, не надо, — я приподнялась на локтях и заглянула ему в глаза, — все обошлось. Впредь я буду аккуратнее. — Конечно, будешь, — уголки его губ дрогнули, и он перевел взгляд на мои губы. — Береги себя, Ливви… Я люблю тебя, — еле слышно произнес Генри и нежно поцеловал меня, погладив кончиками пальцев от уха до ключиц. Его губы были такими мягкими и теплыми, а руки такими нежными и успокаивающими, что вся моя тревожность и небольшая ноющая боль отошли на второй план.***
«Und selbst der schlimmste Sturm wird das übliche unwetter daneben Sein…» (И даже самый страшный шторм станет обычной непогодой рядом с ним…*)