Бессмертные плюмерии

      Впервые Сан встречает Ская, когда проходит только пара месяцев, как отец забрал его из приюта. Они с Виротом приезжают по приказу в дом отца и направляются не к главному входу, а к боковому, и Сан цепляет взглядом мальчишку среди зарослей плюмерии. Ее так много, словно где-то рядом находится буддистский храм, и Сан даже вертит головой в его поисках. Но храма нет, а мальчишка — вот он, прямо перед ним. Сидит прямо на земле, скрестив ноги, и, прикусив язык, сосредоточенно ведет карандашом по альбомному листу.              Запах плюмерии из-за невыносимо знойной погоды настолько удушающе яркий, что у Сана начинает тяжелеть голова, но взгляд от незнакомца он не отрывает.              — Кто это? — негромко спрашивает он, дергая Вирота за рукав, чтобы привлечь внимание.              Вирот оглядывается и, проследив за его взглядом, коротко отвечает:              — Сын босса.              — Сын? — удивленно переспрашивает Сан, не отрывая глаз от мальчишки. Тот выглядит его ровесником, может, немного младше, но совсем не похожим на того, кого взяли из приюта и обучают, как его самого. Слишком аккуратно одет и занят беззаботными делами. Сан не может вспомнить, когда в последний раз рисовал. Его обучали самому необходимому: письму, чтению и арифметике. Вирот обещал, что позже в обучении будет больше предметов, а пока достаточно и этого.              — Настоящий сын, — уточняет Вирот, и все встает на свои места. Сан кивает, бросая еще один взгляд на того, ради кого он существует по воле отца, и спешит войти в дом вслед за наставником, который поторопил его взмахом руки.              Скай теперь прочно ассоциируется с запахом плюмерии, невольно вспоминаясь каждый раз, когда Сан посещает храм.              В следующий раз Сан видит Ская только через несколько лет. Снова в доме отца. Внутрь Сана не зовут, и он остается все у той же боковой двери, ожидая, когда Вирот освободится. Он скучающе раз за разом собирает и разбирает кубик Рубика, когда слышит возглас:              — Я не собираюсь праздновать день рождения по твоему сценарию! — голос звонкий, резкий и уверенный. — Это мой день рождения, а не твой!              Сан не успевает отреагировать вовремя и шагнуть в сторону, поэтому автоматически подхватывает под руки вывалившегося из дверей взлохмаченного парня, чтобы тот не свалился от внезапного столкновения. Тот ошарашенно несколько раз моргает, медленно поднимая голову, и Сан невольно сглатывает, когда их взгляды встречаются. У Ская взгляд упрямый, жесткий, недовольный, но прямой и бесхитростный. Сану хватает мгновения, чтобы взять себя в руки и отстраниться, опуская голову в поклоне.              — Ты еще кто такой? — спрашивает Скай, сводя брови к переносице. Но тут же цокает языком, тряхнув головой: — Да плевать. Уйди с дороги.              Сан медлит. Не знает, как ему поступить. Сейчас Скай выглядит так, будто может с легкостью перемахнуть через забор и убежать. Сан вовсе не хочет подводить отца, упустив Ская по такой глупой причине, поэтому не двигается до тех пор, пока не слышит:              — Пусть идет.              Он оборачивается и тут же снова кланяется — теперь глубже и почтительнее, но отец лишь хлопает его по плечу, призывая оставить формальности. Наблюдающий за ними Скай пренебрежительно фыркает и, несильно толкнув Сана в плечо, уходит вглубь сада. «Наверное, туда, где растут плюмерии», — невольно думает Сан, но тут же обращает все свое внимание на отца. Тот не выглядит расстроенным.              — Он остынет, — говорит ему отец, будто успокаивая. — Так всегда бывает, когда ему хочется показать характер, но он понимает, что я делаю все, что необходимо для его безопасности, — слегка улыбается он, приподняв уголки рта. — Подростковый возраст — морока для всех родителей.              Сан кивает. Он не знает. Он не помнит родителей, а те не видели его в подростковом возрасте. Отец вдруг меняется в лице и, сузив глаза, хитро смотрит на него.              — Ты ведь тоже уже не ребенок. Помнится, у тебя не так давно был день рождения. Сколько тебе исполнилось, пятнадцать?              — Шестнадцать, — поправляет Сан, вновь склоняя голову в легком поклоне. Отец коротко смеется, вновь опуская ладонь на его плечо:              — Мне нравится твоя вежливость, но ты можешь быть не таким учтивым, когда мы наедине.              Сан ничего не отвечает, не собирается изменять привычкам и бесконечной благодарности за то, что его детство и юность прошли не в приюте, где он мог сгинуть в любой день, а в хорошем доме с удобной кроватью и вкусной едой, пусть и с тяжелыми ежедневными тренировками.              — Знаешь, я думаю, у меня есть для тебя приятный подарок, — говорит отец.              — Подарок? — удивленно спрашивает Сан. Он думает, что одно то, что он здесь находится — уже подарок для него. Самый большой. Других не надо.              — Да-да. Раз ты уже такой взрослый юноша, то тебе пора попробовать и что-то приятнее, чем стрельба и метание ножей. На моей территории есть несколько клубов, думаю, какая-нибудь девушка оттуда тебе приглянется. Возраст требует свое, верно? — отец подмигивает ему, и Сан чувствует, как к его щекам мучительно приливает кровь.              «В этом нет необходимости», — хочет сказать он, но язык не поворачивается. Может, потому что он слишком смущен, а может, потому что необходимость все-таки есть.              Он краем сознания запоминает имя девушки, с которой оказывается в постели, и тут же забывает его, когда она склоняется над ним, а ее длинные волосы падают ему на плечи. Девушка красивая, очень. И обнаженная. Тоже очень. Сан скользит взглядом по ее ладной фигуре с округлой грудью и белыми бедрами, на которые она уже положила его ладони. Он сжимает их на пробу, и девушка тихо смеется ему на ухо, обдавая его теплым дыханием.              — Босс сказал, что это твой первый раз, — шепчет она, касаясь губами его скулы. — И попросил дать тебе все, что надо, чтобы он стал незабываемым. Я не могу его ослушаться, — она скользит ладонями по его груди к поясу штанов и проворно расправляется с ремнем. Воздух кажется Сану раскаленным до предела, а сам он настолько напряжен, как никогда на тренировках. Он знает, что делать в теории, но, кажется, ему вообще ничего знать не надо. Девушка сама укладывает его на кровать, сама прижимается кожа к коже и сама щекочет вновь упавшими из-за спины волосами сначала его живот, а потом и бедра. И Сан, прикусывая губы чуть ли не до крови, все равно не может сдержать стон.              Это гораздо лучше, чем собственная шершавая ладонь. И, наверное, лучше, чем то, что он вообще когда-либо испытывал. Кроме… Перед сомкнутыми до разноцветных пятен глазами появляется мутное изображение взъерошенного мальчишки с упрямым лицом и нарочито презрительной ухмылкой. Сана ошпаривает изнутри. Он разжимает пальцы, стискивающие простынь, и невольно толкается бедрами глубже во влагу горячего рта, почти не чувствуя, как девушка одновременно успокаивающе и предупреждающе гладит его по бедру свободной рукой. Наваждение не проходит, и Сан выгибается в оргазме, так и сумев избавиться от кривой усмешки в своем воображении.              — Так нельзя, — говорит он сам себе, когда через пару часов, вернувшись домой, стоит перед зеркалом и все еще не может поверить, что сегодня был его первый секс. Несколько раз. И каждый раз с сыном босса в его голове на пике удовольствия. С тем, кого он должен только защищать и не думать ни о чем другом.              Сан с силой трет лицо руками и стонет, опуская голову под струю холодной воды. Ему нестерпимо стыдно — перед боссом, Скаем, собой и даже той девушкой, которая исправно выполнила приказ, а если что-то и заподозрила, то оставила это без комментариев.              — Все в порядке? — лукаво щурится Вирот, когда Сан выходит из ванной и идет прямиком на кухню, чтобы влить еще и внутрь себя ледяной воды. Может, хоть это поможет остыть.              — Ты не спишь? — удивляется Сан, останавливаясь на пороге.              — Ждал тебя. Уже не мальчика — мужчину, — Вирот откидывается на спинку стула, явно с удовольствием следя за тем, как Сан покрывается пятнами краски.              — Брось, — смущенно потирает он кончик носа, отводя взгляд. Будто Вирот по глазам прочтет, о чем думал этой ночью Сан. О ком.              — Ладно, — Вирот становится серьезнее. — Босс хочет, чтобы ты начал принимать участие в делах, поэтому завтра вечером отправишься вместе с нашими ребятами на плановую проверку клубов и баров. Мне надо ввести тебя в курс дела, чтобы ты не попал впросак, — он кивает на стул рядом с собой и поворачивает экран ноутбука так, чтобы Сан его тоже видел. Тот моментально подчиняется, практически забывая о сегодняшнем происшествии. И в дальнейшем возвращается к нему лишь ночами, постепенно переходящими в рассвет, когда сил нет настолько, что он не может уснуть.              Он запрещает себе думать о Скае и не дотрагивается до себя, потому что боится, что невольно подумает. Скай — тот, из-за кого он там, где сейчас находится. Из-за кого у него есть мягкая постель, исправно работающий кондиционер, не сплошной рис на завтрак, обед и ужин и возможность быть полезным. Из-за кого и ради кого.              Сан исправно следует приказам собственному телу и мыслям и ни разу не оступается. Ровно до тех пор, пока в его жизни Скай не появляется снова. Теперь уже взрослым студентом, но все с тем же недовольством во взгляде, когда лохматый и в пижаме открывает входную дверь Сану, смотря на него с недоумением и раздражением одновременно.              — Ты кто, твою мать, такой? — спрашивает он, и у Сана толику мгновения сосет под ложечкой от непривычной волны ностальгии. Обычно с ним такого не бывает. Ему нечего вспоминать и не о чем скучать, но Скай умудряется одной фразой отправить его на несколько лет назад, когда он солнечным днем поймал его за локти, спасая от падения, и целую секунду смотрел в глаза. А потом, кажется, вечность мучился от захватывающих, приятных и непристойных снов, из-за которых стыдливо накрывал лицо подушкой после пробуждения.              Скай — трудный. Сан знает это. Он наслышан о его характере и выходках от отца, который иногда сидит рядом, глядя как кровь Сана медленно перетекает в полимерный контейнер, наполняя его до безопасного для самочувствия Сана лимита. Сан слушает и запоминает — абсолютно все. Потому что это требует его обязанность. Он не только полезный и единственный донор для Ская, но и в будущем тот, кто будет находиться с ним рядом. Скай не знает. Скай, по словам отца, уверен, что сможет избавиться от давления обязанностей сына босса мафии, если просто будет им противиться.              — Рано или поздно ему придется смириться, — говорит отец. — Но пока я могу дать ему насладиться свободой. Перед тем, как он вернется и примет мои дела.              Как обычно Сан молчит, лишь сильнее сжимает ладонь в кулак, наблюдая за набухающими венами.              Он не понимает позиции Ская, но это не его дело. Его дело — быть полезным. На этом все.              — Ты пока еще мой подчиненный, Сан, — говорит ему отец перед тем, как отправить в Бангкок, — поэтому помни о своих приоритетах.              — Вы можете во мне не сомневаться, отец, — Сан кланяется, уверенный в каждом сказанном слове.              Он ошибается. Наверное, так, как не ошибался никогда. Отец должен — обязан! — в нем сомневаться. Прямо сейчас ему необходимо отправить сюда кого-то, чтобы они приволокли Сана обратно, поставили на колени и дали отцу лично отобрать у него жизнь.              Сан вжимается затылком в подушку, крепко зажмуриваясь, но становится только хуже. Память услужливо подкидывает фрагменты с обнаженным Скаем в душе — возмущенным, но абсолютно беззащитным и позже покорным, позволяющим отмыть себя от пены и шампуня, завернуть в халат и высушить волосы. У Сана внутри все сжимается, скатывается к низу живота, а ладонь непроизвольно тянется к резинке штанов, оттягивая ее. Скай в воспоминаниях поднимает голову и смотрит снизу вверх — уже не резко, а открыто и доверительно. Будто его вытащили не из душа всего в пене, которую он не смог смыть из-за отключенной воды, а из потока лавы. Фантазия докручивает образ, накладывает на ту девушку, единственную в жизни Сана, и ему хочется скулить от фантомного ощущения влажных волос Ская на коже бедер, когда он к ним склоняется.              Многолетняя выдержка дает сбой, и Сан утыкается носом в одеяло, перевернувшись набок и подтянув ноги выше. Ему кажется, что он совершенно не контролирует ладонь, скользящую по члену — быстро, прерывисто, доводящую до сладкого оргазма буквально за пару минут. По телу прокатывается волна наслаждения, расслабляя мышцы, а на языке оседает горький привкус разочарования в самом себе.              Он самый худший в мире телохранитель, думает Сан. Он умудрился подрочить на того, с кого должен пылинки сдувать, в первый же вечер. Он должен позвонить отцу и сдаться, рассказать обо всем, признать, что не годится для этой работы, но почему-то только засыпает, а утром готовит идеальный завтрак, едет со Скаем в университет и старается не думать.              Не получается.              Скай — трудный, да. Но еще он оказывается милым, сочувствующим и веселым. Для Сана это все ново, в его окружении таких людей не было, но он не рад изменениям. Лучше бы Скай кололся как и раньше, язвил и строптивел. Потому что Сан каждой клеточкой тела чувствует, что контроль за ситуацией и собой уплывает из рук. Что он становится ближе, чем нужно. И что его фантазии становятся ярче, не ограничиваясь непристойными сценами, казалось бы — что может быть хуже? Но сцены с совместными завтраками, головой, откинутой на колени, пальцах, плавно перебирающих волосы, и теплых прикосновениях к щекам — хуже, гораздо хуже. От них кружит голову, мысли и все разумное, что в Сане есть.              — От вас пахнет плюмерией, юный господин, — говорит Сан, когда вечером сидит за спиной Ская и вытирает полотенцем его волосы. В этом есть что-то идеалистическое, как из каких-то фильмов, которые Сан видел когда-то очень давно и запомнил лишь ощущения, но не фрагменты кадров или лица актеров.              — Не может быть, — Скай разворачивается к нему с широкой улыбкой. — Мой шампунь из линейки «океанский бриз». Вот, понюхай! — он тычется макушкой Сану в лицо, и тот послушно нюхает, но все равно ему чудится плюмерия.              — В доме отца посажено много плюмерии, — вспоминает Сан. — Когда я вас впервые увидел, вы рисовали среди нее.              Скай замирает, напрягаясь. Он хмурится и закусывает губу, кидая на Сана взгляд исподлобья.              — Там, где отец ее высадил, убили маму, — совсем тихо проговаривает он. — Плюмерия ведь символизирует бессмертие. В детстве, когда мне было грустно, я приходил туда. Это было единственным местом, где отец меня не трогал и давал побыть одному.              — Простите, — Сан извиняющиеся кивает в легком поклоне, но Скай трясет головой, отгоняя непрошенные воспоминания, и тут же снова улыбается — не широко, как обычно, а скорее успокаивающе и доверительно. Он кладет руку Сану на колено и слегка сжимает его:              — Не волнуйся. Ничего страшного.              — Но вам до сих пор снятся кошмары из-за этого. Отец знает?              Скай поджимает губы, отвернувшись.              — Он о многом знает.              — Он заботится о вас. Он бы не сделал…              — Я в курсе, — перебивает его Скай. Он трет переносицу. Сан видит, что он раздражен этим разговором, что пора заканчивать. Лучше им обоим лечь спать. Он уже открывает рот, чтобы сказать об этом, но Скай успевает первым, вновь заговорив: — Я знаю, что он заботится обо мне и любит меня, но это не значит, что я должен жить так, как он хочет. Я не желаю иметь ничего общего с тем, чем он занимается. Я хочу другой жизни, обычной.              В его глазах снова упрямство и непоколебимая уверенность, что его планы не сорвутся. Сан вспоминает слова отца, сказанные ему однажды о том, что рано или поздно Скаю придется вернуться. И тогда Сан считал, что отец полностью прав. Что в мире нет ничего важнее того, чтобы обеспечивать безопасность на их территории, что нет ничего важнее бизнеса, которым занимается отец, что в жизни в принципе все остальное несущественно.              Теперь он испытал немного больше. Его ограниченный мирок треснул и развалился по швам, впуская в свои стены, пропитанные годами тренировок и вдолбленной в голову одной единственной целью — защищать Ская, совсем другое — друзей, веселье, глупые шутки и отупляющее чувство влюбленности, пронизывающим с головы до ног до счастливого изнеможения от одних только улыбок, взглядов и мимолетных прикосновений.              — Почему? — едва разжимая губы, спрашивая он, боясь даже моргнуть, глядя в лицо Ская, которое сейчас так близко. В нескольких сантиметрах от его собственного. Кажется, нужно совсем немного качнуться, чтобы уткнуться носом в его нос, потереться кончиком и, склонившись еще немного, коснуться губами приоткрытого рта.              Сан знает ответ на вопрос. Теперь — да. Но ему, завороженному близостью и собственными мыслями, вихрями вызывающими в нем самые почти невинные, но такие примитивные желания, надо сказать хоть что-то, чтобы не поддаться.              — Потому что это не для меня. Мне это чуждо, — ответ ровно такой же, каким Сан его и ожидал.              Но Скай добавляет, заглядывая ему в глаза так, что по спине стекают горячие мурашки, и сантиметры между ними кажутся глупостью, над которой не надо заморачиваться, а следует отбросить ее в сторону.              — Я не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за меня. Как моя мама, — Скай еще сильнее понижает голос, сглатывая. Словно боится признаться, но все равно продолжает: — И не хочу пострадать сам. Разве этого недостаточно?              Этого более, чем достаточно. Для того, чтобы привести Сана в конечный пункт назначения и с головой окунуть в омут чувств, из-за которых ему только сильнее хочется быть рядом, защищать и следовать любой прихоти. Даже той, что противоречит приказам отца.              Так не должно быть. Это неправильно. Для него слово отца — закон. Правило, которое нельзя проигнорировать или сделать вид, что не расслышал. У Сана нет на этого права. Он обязан отцу всем. Даже этими днями рядом со Скаем, наполненными радостным сердцебиением и сухостью во рту от ощущения тепла рядом.              Сан принимает решение — единственно верное в его ситуации. Он долго сидит рядом с давно заснувшим Скаем, рассматривает его спокойное в свете ночника лицо, и рука сама тянется к упавшим на лоб волосам. Сан осторожно убирает их и, не удержавшись, гладит большим пальцем мягкую кожу. Взгляд снова и снова перемещается к приоткрытым во сне губам, перетягивающим все внимание на себя. И Сан сдается. Обещает себе, что больше никогда не решится, не переступит черту, но сейчас, когда готов признать свой провал перед отцом, он позволит себе маленькую слабость.              Губы у Ская мягкие, расслабленные и теплые, как и он сам, когда не колется и не пытается вставить палки в колеса отцу. Сан касается их всего лишь мгновение, но оно ему кажется самым чудесным в его жизни. Неповторимым. Лучше, чем та давняя ночь с девушкой, воспоминания о которой почти совсем стерлись из памяти.              Выдыхая, Сан поднимается к себе и, привалившись к двери, набирает номер телефона отца. Он должен сказать, что не может выполнить свою работу, должен поставить в известность о причинах и больше никогда не приближаться к Скаю, чтобы не причинить ему вреда. Потому что все то, что внутри него прорывается наружу, не поможет ему исполнить долг хладнокровно. В голове — пустота, хотя она должна работать. Зато сердце рвется сквозь ребра, чтобы выпасть прямо в руки Скаю, а ведь Сану оно нужно только для того, чтобы качать кровь, которая необходима для Ская. Гораздо больше, чем его сердце.              — Сан? — отец отвечает после третьего гудка. — Что-то случилось?              Язык скользит по губам, и Сану опять чувствует плюмерию. Он никогда не пробовал ее — еще бы, никто не станет ее есть. Но почему-то он уверен, что на вкус она именно такая. Сладкая, яркая, захватывающая. Оставляющая след на подкорке разума на всю жизнь, выгравировав в памяти само ощущение, в котором можно утонуть. Хочется.              Сан сглатывает и делает то, на что никогда не был способен. Не представлял причины. Не хотел делать. Не собирался даже под угрозой смерти.              Он лжет отцу.              — Нет, все в порядке, — в горле сухо, под кожей зудит, но губы горят вязким вкусом. — Просто хотел сказать, что сегодня без происшествий.              Он просто хочет еще немного времени, чтобы всего лишь побыть рядом. На расстоянии вытянутой руки. Ему большего не надо. Только ощущать запах плюмерии.              — Хорошо, — отвечает отец.              «Плохо», — думает Сан, откидываясь затылком на дверь. Очень плохо.