QWERTY (продолжение)

19 июня 19:34 Я на месте. 19:34 Жди. 19:34 Знаешь, мой парень такой загадочный, тебе бы он понравился;D 19:35 У вас, уже-хирург-Уотсон, вижу, хорошее настроение. 19:35 А разве оно должно быть плохим? 19:35 Только не сегодня. 19:35 Посмотри налево. И Джон посмотрел. В тусклом свете фонаря он увидел высокий силуэт с копной кудрей, и то ненадолго — он подорвался с места и побежал так быстро, что перед глазами замелькали темные пятна. Сердце в груди заходилось то в предсмертных конвульсиях, то в предпраздничном мандраже; из легких будто выкачали весь воздух — так кружилась у Джона голова. Один миг, другой — и он уже прижался щекой к шершавой ткани пальто и обхватил худую, ломкую спину своими широкими ладонями. Его пальцы бездумно скользили по чужим плененным тканью лопаткам, мгновение он даже страшился поднять взгляд: боялся, что фигура в пальто лишь мираж, иллюзия, бред воспаленного разума. Что он давно сошел с ума, а это лишь кульминация его агонии. Но тонкие, длинные пальцы обхватили его затылок. Обхватили крепко, но нежно, а кто-то над ухом произнес: — Джон… Джон, прошу, посмотри на меня, — голос говорившего дрогнул, словно тот сам испугался своей просьбы. Словно встретиться решил под дулом револьвера, и любое неверное движение подарит пулю в сердце. — Я… Шерлок, — выдохнул Джон и наконец поднял взгляд. Он мог утонуть в этих глазах. На худощавом, сером лице, расчерченном чернильными тенями, они казались пронесенными украдкой из другого мира, вылепленными в другой вселенной: в них серо-зеленое море после шторма и воды Темзы в лунную ночь… Джон мог утонуть в этих глазах, и быть самым счастливым человеком на свете. На его собственных глазах навернулись слезы. Он просто не мог поверить, что видит его здесь живого. Что в эту самую секунду он точно не гниет заживо в паршивом притоне и не лежит с иглой поверх одеяла в собственной спальне. Что он только с ним, и мысли его — о нем. Джон не мог прекратить смотреть. Он привык довольствоваться тем, что дают, привык, что жизнь его не баловала, и сейчас он как в последний раз впитывал в себя каждую черточку родного лица. И вот уже в его памяти будто сами собой всплывали воспоминания, которых никогда не было: он мог представить, как двигались губы Шерлока, когда, тот язвил, как он изгибал брови, удивляясь людской глупости, как дергал головой, когда был с чем-то несогласен… мог словно наяву видеть, как он смеется, запрокидывая голову. Или он прикрывает рот рукой? Или отворачивается? Джон не знал. Но надеялся, что сумеет выяснить. Шерлок же словно молчаливо проживал свой худший кошмар: глаза лихорадочно блестели, на лбу выступила испарина, а побелевшие губы были сжаты в полоску. Но он не смел закрыть глаза или отвернуться, и отчаянно запоминал каждую мелочь, словно ждал, что вот-вот Джон убежит, бросит его посреди этого глухого сквера, и не будет уже ни его, ни солнечного тепла в груди, которое тот дарил ему одним лишь своим присутствием. — Шерлок, — вновь сорвалось у Джона с губ, и он, приподнявшись на носочки, прижался своей щекой к мертвенно-холодной щеке Шерлока, так и не решившись поцеловать его; нос Джона касался его уха, а дыхание согревало мочку, когда он продолжал говорить: — Шерлок… это так глупо, но я могу только повторять твое имя, — он рвано хмыкнул и, словно преодолевая стремящееся к бесконечности притяжение между ними, отстранился, не отрывая глаз от бледного лица. Глубокие впадины теней скрывали половину лица, но он все равно смог заметить, что Шерлок не разделяет воодушевления, так и распирающего Джона изнутри. — Я с тобой, милый, — прошептал Джон и покраснел от своих же слов, а Шерлок моргнул, как большая и нескладная неясыть, и иголки-тени ресниц рассыпались под глазами. — Скажи еще раз, — хрипло, будто чужим голосом проговорил он. — Джон… — Милый мой, самый-самый лучший — Джон протянул руку к его щеке и медленно, боясь напугать, коснулся скулы, — единственный в мире Шерлок. И поцеловал его. Это было простое касание губ, невинное, мягкое; оно ничего не требовало и вселяло невыразимый трепет. Это касание было хрупким, и они почти не шевелились, замерли в этом мгновении, будто в рождественском снежном шаре. Каждый из них боялся отступить, боялся неосторожно разрушить это волшебство, а потому мягкие, слегка шершавые губы касались покусанных, словно вырезанных из мрамора губ. Джону казалось, что прошла вечность, когда им все-таки пришлось отстранится. Шерлок часто дышал: его губы покраснели, и он провел по ним языком. Было очевидно, что это был его первый поцелуй. Почему-то эта мысль заставила Джона почувствовать, как в груди расцветает нечто одновременно умиленное и собственническое. — Пойдем гулять, — он взял Шерлока за руку, легонько сжал его пальцы, на что Шерлок отрывисто кивнул. Джон повел его из полутьмы на освещенный бульвар и почувствовал, будто за его спиной вновь вырастают крылья. Раньше именно Шерлок водил его гулять. Он показывал ему город, не умолкая болтал о своих любимых улицах и связанных с ними делах; каждый монумент и барельеф он описывал так, будто стоял за спиной Джона и видел все то же, что и он. Никогда Шерлок не вел его в случайное кафе или ресторанчик: каждый шаг Джона он просчитывал, направляя его по одному ему известным маршрутам. И Джону это нравилось. Нравилось идти, представляя, что Шерлок говорит с ним не через динамик, а шагая плечом к плечу; ему казалось, будто каждое «Джон, ты чуть не пропустил поворот!» сопровождалось рукой, тянущей его за локоть, а после фразы «Джон, осторожно!» Шерлок взаправду его ловит, не давая прополоть носом криво уложенную плитку. Но теперь его ведет Джон. Мысли Джона прояснились, и он словно впервые посмотрел на Лондон. Он сам не заметил, как все его существование стало либо перепиской с Шерлоком, либо ее ожиданием. Его реальная жизнь искажалась через телефон, через человека по другую сторону экрана как через призму. До него словно сквозь вату доносились реплики других людей, пассажиров его действительности. И даже те разговоры были о нем или замещали их. Теперь все иначе: слова истаяли. Джон и Шерлок шли молча, наслаждаясь близостью друг друга, вдыхая сырой лондонский воздух — теперь один на двоих.