***
Белка по имени Грызозуб снует вверх и вниз по ясеню и переносит бранные слова, которыми осыпают друг друга орел и дракон Нидхёгг
Младшая Эдда
Один за другим Глаурунг потерял интерес к жизни, аппетит и вес и начал терять чешую. Он неподвижно лежал в своем огромном загоне и смотрел в стену. Моргот забеспокоился. Выведение Отца Драконов стоило ему немалых усилий, и виды на него Темный имел тоже немалые. Да и просто зверушку было жалко. — А вот Нарготронд, — соблазнял Моргот, лично снизойдя в драконник, — огромная куча золота в пещере и куча непуганых эльфов. Райский же уголок! Я его специально берег для особой оказии. Сходи, прогуляйся. — Что золото? — вяло отвечал Глаурунг. — Не в деньгах счастье. — А вот Хурин у меня сидит, — не сдавался Моргот, — давай я его прокляну, потомство его тебе на забаву отдам. Поморочишь им головы, брата с сестрой поженишь — представь только, как они запрыгают, когда узнают. С драконьего хребта свалилась одна из срединных костяных пластин и с шорохом съехала на пол. — Было бы что… Запрыгают, не запрыгают — все равно околеют, не сейчас, так лет сорок спустя. А бессмертный эльф на сестре не женится. — И это можно! — воскликнул Моргот, в восторге от собственной находчивости. — Вот тут за горами Гондолин — думают, что я не знаю, где он. Так там у Тургона как раз его племянник на дочь его зарится. Или она на него… Пес их разберет. Вот и загляни к ним. И эльфов попугаешь, и этих двоих окрутишь. — Это не брат с сестрой, — отвечал Глаурунг, поворачиваясь к Морготу спиной и утыкаясь в самый угол. — Это двоюродные, им жениться можно. Да и не нужно мне ничего, кроме белки. На том разговор окончился. Моргот, совративший себе на службу сонмы майар, сейчас не умел расшевелить одно собственное творение. Оставалось признать поражение. И созвать по поводу этой неведомой белки консилиум в привычном составе — на троих. — Может, плюшевую ему подарить? — предложил Саурон после первой стопки. Готмог отозвался по-военному кратко: — Сдурел?! Еще бы Кархароту вместо мяса надувного зайца предложил. — Нет, — сказало начальство, занюхивая горькую корочкой черного хлеба, — плюшевая не годится. Нужна настоящая. Майрон, может, обернешься? Что тебе стоит? Саурон решительно помотал головой: такие консилиумы считались заседаниями неофициальными, и чинами на них можно было не считаться — до известных пределов. — Могу обернуться волком. Ну, в крайнем случае, котом — кот животное достойное. Но белкой?! Каким-то паршивым грызуном?! Пусть Готмог оборачивается. Почему все время я?! — А почему я? — пошел в контратаку Готмог. — Какая из меня белка?! Да я и говорить не знаю что. Он меня в момент раскусит. — И меня раскусит. Как я могу обернуться белкой, которую я даже ни разу не видел?! Все трое запили этот печальный факт и принялись думать дальше. — Откуда она вообще взялась, эта белка? — рассуждал Саурон, как самый разговорчивый в компании. — Исполинских говорящих белок не бывает. — Нашел, над чем голову ломать, — сказал Моргот. — Ясно, что это кто-то из майар перекидывается. — Наших? — Известное дело, — сказал Готмог. — Валинорские сюда не суются. — Почему ж тогда перестал? — А надоело дурака валять. — Так надо его найти. Как я раньше не догадался? — У вас дел много, не до того было. — Не раболепствуй! — строго сказал Моргот своему главному подручному. — Завтра издам распоряжение, пообещаю вознаграждение каждому, кто что-нибудь знает о подобном оборотничестве. Ну и сам оборотень пусть не боится признаться — тоже награжу по-королевски. Консилиум распил по третьей и разошелся восвояси. Но все посулы, сколько их было, не принесли ничего. Белка не объявлялась, Глаурунг продолжал чахнуть. На всякий случай Моргот назначил ему сеансы облучения сильмариллами, слегка надеясь, что благой свет поможет исцелению. Но свет, как обычно, не помогал. — Да где же я ему эту белку окаянную возьму?! — ругался Моргот на весь Ангбанд. — Чтоб лапы у нее отвалились и хвост отпал!***
На противоположной стороне дела обстояли немногим лучше. Торондор имел в себе силы носить вести из Средиземья на Таникветиль, но делал это так медленно и скорбно, словно был не почтарем, а похоронных дел мастером. Глаза его были еще печальнее, чем уши его патрона. Погрузившись в тоску, он перестал чистить перья, чем не преминули воспользоваться блохи, и теперь после каждой доставки новостей приходилось изобильно посыпать чертоги Ильмарина порошком сизой ромашки. Это не очень помогало, ибо Торондор приносил все новых и новых, а на редкость проворные паразиты успевали разбегаться весьма далеко. Однако заменить Торондора было некем — только он имел достаточно силы, чтобы совершать такие перелеты, и достаточно ума, чтобы передавать новости, не перевирая их. Пришлось обратиться к Ирмо. Но ни Ирмо, ни Эстэ и никто из их майар не умел лечить орлов. За дело взялся Тулкас. Он потребовал только большой бочонок мирувора и Оромэ. Получив требуемое, Астальдо обосновался на Таникветили и стал дожидаться очередного прилета Торондора. — Ну что? — Манвэ, в нетерпении меривший коридор шагами, бросился на звук открываемой двери. Тулкас довольно потянулся и ответил слегка заплетающимся языком: — Из-за белки он ум за разум запятил. Белка ему нужна. — Какая белка?! — С хвостом. И уши, — Тулкас помахал ладонями над головой, — с кисточками. — Тулкас, ты же пьян! — Само собой! Бочонок на троих усидеть — что же я, по-твоему, трезвым буду? Но я соображаю, что говорю. Приходила к нему белка… …На большой камень рядом со свежевыстроенным гнездом Торондора откуда-то снизу вспрыгнула белка. Белка оказалась размером с хорошего барана. Она уселась, уложила вдоль спины свой пышный хвост и куснула орех. Потом взглянула на Торондора выпуклыми черными глазами и сказала: — Глаурунг просил передать тебе, что ты кур-переросток, а твой вид в полете точь-в-точь как вид жареного тетерева на тарелке Повелителя Ангамандо. Торондор подавился собственным языком. Некоторое время он только судорожно разевал клюв, не в силах вымолвить ни слова. Белка как ни в чем не бывало грызла орех, от чего кисточки на ее ушах мелко подрагивали. — А ты кто? — выговорил наконец орел. — Грызозуб. Прыгаю туда-сюда, — белка повертела головой, — орешки ем. — Передай Глаурунгу, что он длинный слизняк, оставляющий за собой склизкий след, на котором спотыкается и падает его хозяин, такой же ничтожный, как он сам! — Хорошо! — Белка деловито закинула в рот остатки ореха и запрыгала вниз по камням. Так и повелось. Ругаться через посредника оказалось делом увлекательнейшим. Торондор и Глаурунг постепенно втянулись и уже даже не представляли, как они раньше жили без этого. Белка навещала их не слишком часто, однако и это было хорошо — можно было на холодную голову, со вкусом, обдумать полученное послание, попытаться угадать, насколько уязвлен противник, изобрести еще более кусачее поношение… Но однажды все прекратилось. После большого перерыва белка появлялась еще пару раз, но выглядела совсем не такой, как прежде, словно растеряла весь свой задор, а затем и вовсе исчезла. Торондор ждал, считал дни, сочинял новые оскорбления, а потом вдруг понял, что белка больше не придет никогда… — Сам он к Глаурунгу не полетит, потому что не с руки, и Глаурунг к нему тоже не приползет, потому что ему тоже не с руки. Вот и страдает. Манвэ осторожно заглянул за дверь. Торондор, скособочив клюв, валялся на спине, словно целясь вцепиться в небо могучими когтями. На его распростертом крыле почивал Оромэ. — Слабаки, — сказал Тулкас, зевая. Теперь способ излечения Торондора делался очевидным — надо было только вернуть ему эту загадочную белку-посредницу. — Но где же ее взять?! — воскликнул Манвэ, совсем как его брат. — И кто она вообще такая?! Дальнейшие его размышления тоже совпадали с братниными. С темными майар Манвэ ничего поделать не мог, но оставался пусть и ничтожный, но все же шанс, что это кто-то из своих порой украдкой пробирался во Внешние Земли и проказил там. Король Арды тоже издал указ. Вознаграждения в нем не обещалось, ибо Свету подобало служить бескорыстно, но обещалось, что нарушителю, если он признается, ничего не будет. Эонвэ огласил указ во всем Валиноре. Но скоро стало ясно, что неведомый нарушитель хочет сохранить инкогнито. Возможно, его не устраивало обещанное ничего. Торондор продолжал печалиться и рассеивать блох, Ильмарэ натирала мозоли ручкой швабры, ее госпожа теперь благоухала полынью, украдкой почесывающийся Манвэ тоже выглядел не совсем царственно. Время шло… — Занятная штука, — сказал Эонвэ, явившись с обычным ежедневным докладом. — Вчера приходила одна из эльдар, нолдиэ… — Опять с прошением? — с печалью промолвил Манвэ. — Нет, жена… — Эонвэ щелкнул пальцами, словно припоминая, — Нолофинвэ. И сказала… я, конечно, отнесся скептически, но передать обязан… сказала, что, возможно, эта таинственная белка, которую все ищут, на самом деле ее старший сын Финдекано. Манвэ едва не подскочил на своем троне, и на сей раз отнюдь не от очередного укуса. — Она, должно быть, помешалась! — Я тоже не поверил, — отвечал Эонвэ тоном опытного подхалима, — но на всякий случай навел справки. Последние несколько лет Финдекано находится в Мандосе. — Хм… — Манвэ пожевал губами в раздумьях. — Поэтому белка и перестала появляться? В этом что-то есть. — Даже наверняка. Еще она сказала, что способности к чародейству Финдекано, скорее всего… это она так считает… передались через отца от Индис. Манвэ еще чуть-чуть подумал. — Феанаро называл Индис ведьмой, но я полагал, что он имел в виду другое. — Все так полагали, — поддакнул патрону Эонвэ. — Я поинтересовался у Арафинвэ — так, на всякий случай — он подтверждает, что его старший сын и младшая дочь колдовать умеют, а сам он нет, и в роду его жены ничего такого никогда не было. — Интересно, интересно… — Может, спросить самого Финдекано? — с деланным сомнением произнес Эонвэ. — Именно это я и собирался сказать. Заходить в теперешний Ильмарин Намо отказался наотрез, отправляться в Мандос Королю Арды тоже не подобало. Поэтому встречу перенесли в Круг Судеб. Манвэ заранее позаботился, чтобы все слова ветерок уносил как можно дальше и развеивал как можно быстрее. — Отпираться он не стал, — говорил Намо, откинув свой вечный капюшон и подставив солнцу бледную физиономию. — Это действительно был Финдекано. Он и в самом деле умеет менять облик при помощи колдовских песен. Откуда у него это умение, он не знает, говорит, что постепенно научился сам. Белкой он прикидывался просто так, ибо это казалось ему забавным. Новые знания принесли новые печали. Вроде бы дело выглядело парой пустяков: чтобы вернуть Торондора в чувство, достаточно было вернуть Финдекано из Мандоса в Средиземье. Но на пути стояло Проклятие Намо, сулившее всем ушедшим заточение практически вечное. — Как же быть?! — воскликнул Манвэ вслух. Намо пожал плечами: — Если очень надо, я могу выпустить Финдекано хоть завтра или даже сегодня. Мое Проклятие, строго говоря, относилось только к Дому Феанаро. На тех, кто за ним последует, распространялся только гнев валар, не более того. — Так выпускай же! — Тут есть другое препятствие, — сказал Намо. — Я предвидел ход нашего разговора и заранее спросил Финдекано, примется ли он за старое, если снова окажется в Средиземье. А Финдекано ответил, что он бы и рад, но у него не будет на это времени, ибо он снова станет Верховным королем нолдор в изгнании, и ему придется заниматься скучными делами, которыми раньше занимался его отец. — Так пусть перестанет быть королем! Его выпускают не корону носить, а Торондора развлекать. — Он может перестать быть королем только одним способом — если передаст корону Нельяфинвэ. А этого нельзя, ибо мое Проклятие предписывает Дому Феанаро пребывать Обездоленными. Что же мне, из-за какого-то орла свое Проклятие отменять? — Нет, — сказал Манвэ неуверенно, — этого не надо. А кто у них был королем раньше, когда Финдекано делал свои штуки? — Нолофинвэ, его отец. Но он сейчас тоже у меня. — Вот ведь повадились! — воскликнул Манвэ с досадой. Ему и впрямь было обидно оттого, что к Намо нолдор прибывали и прибывали, будто им там медом было намазано, а к нему, Королю Арды, если и забредали, то лишь иногда и только с прошениями. — Тогда выпустить и его, и пусть продолжает быть королем. — А его-то за что?! — кажется, Намо тоже проявил недовольство, и это только подстегнуло Манвэ. Чем больше нолдор выпустить, тем меньше их останется у Мандоса. — Потому что такова моя воля, — сказал Манвэ важно. — Я так хочу, я так приказываю, я король. Намо едва слышно фыркнул, надвинул капюшон до самого носа и исчез, не испросив королевского дозволения уйти и даже не попрощавшись.***
Торондор насиживал вершину утеса. Летать сейчас ему было незачем, есть не хотелось и на белый свет смотреть не хотелось тоже. «Глаза б мои его не видали!» — буркнул Торондор и засунул голову под крыло. Теперь он и впрямь напоминал готовую к запеканию тушку, но ему до этого не было решительно никакого дела. Снизу уже некоторое время доносилось какое-то шебуршание, но орлу было начихать и на это. Он не собирался поддаваться обманам собственного слуха: какой-нибудь горный козел, безмозглый сенной мешок с рогами, бродит по склону. Шебуршание, однако, приближалось. Козел, судя по всему, обладал проворством необычайным, притом умудрялся ни разу не цокнуть копытом. «Все обман!» — бурчал орел в подмышку. Наконец совсем рядом раздалось знакомое «сквиу!» Торондор выдернул голову наружу так стремительно, что прихватил несколько перьев. На привычном камне сидела старая знакомая, настоящая и по-прежнему бойкая. Не веря глазам, Торондор разинул клюв и всплеснул крыльями. Если бы умел, он заключил бы белку в объятия и расцеловал в обе щеки. — Где ты пропадала?! — Дела, — стрекотнула белка. — Так что ты хотел передать Глаурунгу?