Гарри сидел в Большом зале за столом Когтеврана вместе с Гермионой, Падмой и другими пятикурсниками. Только в отличие от остальных он не завтракал, так, как это принято делать, а сидел, уставившись в одну точку, и периодически поднимал вилку с какой-нибудь едой, но так и не доносил до рта. Так продолжалось уже двадцать минут, неприлично долго даже для стола Когтеврана. Иногда на лице Гарри отражались разнообразные эмоции, от насмешки до возмущения, будто он вел с кем-то жаркий спор, а изредка из его рта даже вылетали непроизвольные звуки, отрывки каких-то слов. Впрочем, все его однокурсники, да и весь Хогвартс за пять лет знакомства с Гарри Поттером привыкли к такому положению дел и почти не обращали внимания, только пытались, иногда даже не безрезультатно, заставить его таки поесть. В конце концов, мальчик, в 11 лет победивший темного волшебника, который десятилетиями держал в страхе всю магическую Британию, просто не мог быть
абсолютно нормальным.
После того как Том Реддл переселился в кольцо, жизнь в Хогвартсе стала немного спокойнее, но только немного, ведь Гарри Поттер все еще оставался в нем, и его список Инцидентов стабильно пополнялся почти каждый месяц. Вообще-то, Гарри и Гермиона успешно сдали экзамены еще после первого курса, но все равно решили остаться в Хогвартсе и
попритворяться побыть нормальными детьми. После третьего курса их было уже совершенно нечему учить в рамках Британской Программы Магического Образования. На четвертом курсе некоторые преподаватели, переступая через свою гордость, советовались с учениками по сложным вопросам магии. Директор МакГонагалл (временно выполняющая обязанности директора, пока Дамблдор безмятежно проводит время в Зеркале) прекрасно понимала, что Гарри и Гермионе уже давно нечего делать в школе, но была рада, что они решили остаться, ведь искренне полюбила этих детей и сильно привязалась к ним, после всего того, через что им всем пришлось пройти.
У пребывания в Хогвартсе Гермионы Грейнджер и Гарри Поттера на самом деле было множество причин. Ну, во-первых, это, конечно же, огромная библиотека и особенно запретная секция. Все книги, что есть в замке, им не прочитать и до седьмого курса, к такому выводу они пришли, когда по примерным подсчетам за первые три года не осилили и пяти процентов. Хотя, надо признаться, поначалу Гарри грешил намного более
оптимистичными прогнозами. Ребята даже всерьез задумались о том, чтобы в будущем стать преподавателями, только бы не терять доступ к бесценным знаниям, хранящимся в древнем замке. Во-вторых, им было попросту некуда деваться. Возвращаться к родителям и жить в магловском мире уже казалось невообразимым, оба, хотя и скучали по семье, предпочитали приезжать к ним только на каникулы. Жить где-нибудь среди волшебников тоже не получилось бы, пусть они и
не совсем обычные дети и по законам волшебного мира даже совершеннолетние после сдачи экзаменов, но все же они дети, и адекватные взрослые не допустили бы, чтобы они жили одни. В частности, Минерва МакГонагалл, Аластор Грюм, Амелия Боунс и Ремус Люпин, как особо озабоченные судьбами Гарри и Гермионы, после Победы над Воландемортом посовещались и решили, что было бы лучше и безопаснее (для магического мира и мира в целом), если бы дети оставались в Хогвартсе,
взаперти и под присмотром, но, конечно, они не могли их заставить. К счастью взрослых, дети и сами это понимали. В-третьих, здесь оставались их друзья. До начала учебы в Хогвартсе Гарри и представить не мог, что дружить со сверстниками может быть так здорово. Что это вообще может быть возможно. И пусть у них была огромная пропасть в интеллектуальном развитии, пусть они не могли обсудить науку и тонкости сложной и древней магии, как с Гермионой, Гарри все равно очень любил проводить с ними время, вместе бороться со школьными хулиганами особо изощренными способами, ходить в Хогсмид, помогать с домашними работами. Даже к квиддичу Гарри стал более лоялен, после того, как правила все-таки изменили и ограничили игру полутора часами. За появление у него многочисленных друзей Гарри Поттер был искренне благодарен «профессору Квиррелу» и его армиям, которые, кстати, продолжали действовать и после его
гибели, ведь в глазах общественности он все еще оставался героем
. На самом деле, Гарри много за что был благодарен
профессору Квиррелу Тому Реддлу. В Хогвартсе была Минерва МакГонагалл, которую Гарри любил практически как свою третью мать. Здесь был теперь на должности профессора Защиты и Ремус Люпин, который был близким другом Поттеров. А за пределами Хагвартса в магическом мире ни у Гарри, ни у Гермионы не было никого. Кроме, конечно, толпы фанатов. Поэтому, решение остаться в школе и доучиваться вместе со всеми было для них оптимальным и единственно верным.
У Гарри была и еще одна причина оставаться в Хогвартсе. Причина сидела за столом Слизерина, имела светлые, почти белые волосы и благородное происхождение. Драко Малфой все же простил Гарри тогда, в конце первого курса, и даже изъявил желание продолжить их дружбу и обучение, но заставил пообещать, что Поттер будет искренен с ним и больше не будет никаких уловок, утаивания информации, неполной правды и тому подобного. Малфой в свою очередь пообещал Гарри то же самое. Ему некуда было больше деваться, кроме как вернуться к Гарри. В один момент столько всего навалилось: смерть отца, воскрешение-возвращение мамы и постепенное восстановление ее памяти, внезапное пришествие Воландеморта и такое же внезапное его уничтожение маглорожденной первокурсницей Грейнджер, которая непонятно как воскресла из мертвых, смерть профессора Квиррела, исчезновение Дамблдора, уход Снейпа – близкого друга семьи. Едва ли психика одиннадцатилетнего мальчика могла справиться со всем этим сама. К тому же Драко уже не мог жить, как раньше, и смотреть на мир так, как его приучили с детства. Из-за Гарри и его уроков вся его привычная реальность рассыпалась в пыль. Да, он сам пошел на это, и Поттер предупреждал, что придется принести в жертву свои убеждения, но это не делает его жизнь проще. Может быть, Поттер и виноват в части этих травмирующих событий, но эти события произошли и с ним тоже (а может, и еще что похуже, – думал Драко), и только он сможет в полной мере его понять. Драко Малфою нужен был друг, близкий человек, а Гарри мог им стать. Поэтому Драко взвесил все за и против, оценил риски, рассмотрел гипотезы и варианты развития событий и пришел к выводу, что не стоит отказываться от Гарри Поттера, какой бы сильной не была обида на него. Отчасти он даже понимал, что эта обида не совсем обоснована, но его психика требовала найти виновного, а он не мог ей отказать. Да и прекращать обучение рациональному мышлению было бессмысленно: как раньше уже все равно не будет, значит надо совершенствоваться и учиться пользоваться наукой.
За прошедшие четыре года Драко, Гарри и Гермиона стали настоящими друзьями, неразлучной троицей и грозой Хогвартса. Они занимались вместе, чтобы не пришлось снова скрывать что-то друг от друга, и делали большие успехи. К пятому курсу Драко уже почти не отставал от товарищей. Они по-прежнему оставались генералами армий и их битвы были по истине впечатляющими, за ними следили даже с большим интересом, чем за матчами по квиддичу в конце года.
Драко Малфой из того мальчишки с мраком в голове, с которым Гарри познакомился на вокзале, вырос в благородного не только по статусу юношу, которого искренне уважала сама Минерва МакГонагалл. В этом, конечно, не только заслуга Гарри, на мальчике сказалось и влияние вновь появившейся матери, которая любила Люциуса, но не слишком одобряла его взгляды.
И именно о Драко Малфое так сильно задумался Гарри Поттер за обедом. Он стал причиной его внутреннего конфликта.
Накануне вечером внутренний Слизеринец, прервав поток мыслей Гарри удивленно спросил: – стоп, а почему мы вообще думаем о Драко Малфое?
— Потому что он наш друг и мы провели с ним сегодня весь день? — спокойно ответил Пуффендуец.
— Гермиона тоже наша подруга, но мы не думаем о ней
так, — заметил Слизринец.
— Как
так? — спросил заинтересовавшийся Когтевранец.
— Ты понял,
как, — огрызнулся Слизеринец.
— Мы проигрывали недавние воспоминания о нем и при этом испытывали очень светлые чувства! — смело заявил подключившийся Гриффиндорец.
— Отлично, ну и кто просил тебя признавать это? Мы же теперь не сможем ничего отрицать! Идиот. — внутренний Слизеринец мысленно ударил ладонью по лбу.
— Ну вообще-то, ребята, я тут не причем, — начал Когтевранец, — но если
вы не заметили, то
вы делаете это уже полтора года, и частота таких случаев постоянно увеличивается с равномерным ускорением, начиная с одного раза в полгода на третьем курсе. Сейчас мы думаем о Драко Малфое ежедневно, за исключением дней, когда сильно устали или увлечены книгами.
— Так ты все знал и не говорил нам!?
— Ты предал нас! — в один голос возмутились Пуффендуец и Гриффиндорец.
— Я просто наблюдал и не счел нужным вмешиваться. Это не моя компетенция.
— Мы должны срочно что-то с этим сделать, — забеспокоился Слизеринец, — пока не появились никакие внешние признаки этого помешательства. Они ведь еще не появились? — осторожно спросил он.
— Вообще-то за это ты отвечаешь, у тебя и надо спрашивать, — предъявил Гриффиндорец.
— О нет, мы слишком поздно это заметили и нас могли в чем-то заподозрить, — рассуждал Слизеринец. — Когтевранец, почему ты не предупредил? Хотя ты прав, если бы мы знали, то вели бы себя неестественно, Драко бы заметил. Вот черт, теперь то мы знаем.
— Может, просто пойти и признаться ему во всем? — предложил внутренний Гриффиндорец.
— Ты что, совсем идиот?! — в один голос закричали все остальные.
— Ребят, пожалуйста, давайте разберемся с этим вопросом завтра, нам нужно поспать, — жалобно попросил внутренний Гарри.
Голоса в голове Гарри Поттера стыдливо притихли. Мальчик подумал напоследок, что его субличностям повезло, ведь у них нет тела, которое устает и требует еды, и они могут вести мыслительную деятельность хоть сутки напролет, возможно, они даже разговаривают, когда основной Гарри спит. Уже почти провалившись в сон, он отверг эту гипотезу и поругал себя за ее абсурдность, ведь все дополнительные личности лишь проекции его воображения.
Утром за завтраком, как и следовало ожидать, спор возобновился. И начал его сам Гарри или, если быть точнее, дал разрешение начать, когда по дороге в Большой зал сказал: — Ладно, я готов обсудить, что там у нас с Драко Малфоем.
— Оу, да ничего особенного, мы просто влюбились в него, — сразу начал Гриффиндорец.
— Не слушай этого идиота, — вздохнул Слизеринец, закатывая глаза.
— Это слишком поспешное заявление, мы еще не проверили ни одной гипотезы, — протестовал Когтевранец, — и не говори «мы», пожалуйста.
— Почему ты отделяешься от нас? Я думал мы один человек, просто разные его стороны, — удивленно и немного обиженно спросил Пуффендуец.
— Разум Когтевранца должен быть кристально чист и объективен, — он мысленно вздернул подбородок, а где-то на фоне хмыкнул Гриффиндорец, — я не могу позволить влюбленности мешать нашим
общим мыслительным процессам, это может закончиться трагично.
— Напомню, — Слизеринец перешел на полушепот-полушипение из-за раздражения, — что мы пока еще ни в кого не влюбились и не собираемся.
— С Когтевранцем все понятно, но тебе то почему так претит мысль о влюбленности? — продолжал удивляться Пуффендуец.
— Профессор Снейп слизеринец, и он долгие годы был влюблен в нашу маму, должны же были тебе передаться какие-нибудь… ну… гены? — добавил Гриффиндорец.
— КАКИЕ ГЕНЫ?! — глаза Когтевранца полезли на лоб от такого абсурдного нарушения принципов наследственности, и он отскочил подальше от Гриффиндорца, будто ему было физически невыносимо находиться рядом с ним.
— Уж извини, но похоже гены нашего биологического отца Джеймса Поттера передались именно
тебе, — съязвил Слизеринец.
— Эй, ну хватит вам, —примирительно сказал Пуффендуец, — мы вообще-то обсуждаем важный вопрос.
— Так что все-таки с нами происходит? — спросил Гарри.
— Первым шагом давайте рассмотрим все свидетельства отклонения от нормы, — предложил Когтевранец.
— Для начала нужно определиться,
что именно мы считаем нормой, — сказал Гарри.
— Странностей в отношении Невилла Долгопупса не замечено? — спросил Пуффендуец.
— Что? Он-то тут при чем? — не понял Слизеринец.
— Ну смотрите, Невилл наш хороший друг, как и Драко, он тоже мужского пола, мы знакомы с ним с того же возраста и общаемся почти так же часто, как и с Драко, значит в норме наше отношение к ним должно быть примерно одинаковым. Если с Невиллом нет никаких странностей, то это и есть норма.
— А ты молодец, Пуффендуец, делаешь успехи.
Пуффендуец отвесил шутливый поклон.
Гарри попробовал представить, что думает о Невилле в том же ключе, что и о Драко, но у него ничего не вышло, это было слишком странно и даже неприятно. И Гарри как-то сразу понял, что именно так и должно быть, когда пытаешься романтизировать
друга.
— Нет, с Невиллом точно все по-другому, с ним все
нормально,
— заключил за него внутренний Слизеринец.
— Отлично, так вся проблема только в том, что мы думаем, какой Драко красивый, какие у него прекрасные глаза, шелковистые волосы и как нам приятно случайно к нему прикасаться? — Гриффиндорец уже терял терпение.
Пуффендуец засмущался и слегка покраснел после его слов.
— А тебе этого мало? — фыркнул Слизеринец, Гриффиндорец уже давно начал его бесить. — Если ты еще не понял, мы тут собрались, потому что такие чувства являются
неуместными по отношению к
другу. Нам еще повезло, что в магическом сообществе романтические чувства к человеку своего пола хотя бы не являются
неприемлемыми. В любом случае, если Драко узнает об этом, мы скорее всего лишимся друга, напарника и союзника, он начнет нас избегать, и это будет совершенно логично с его стороны.
— А он, кстати, еще не начал? Нет никаких признаков того, что он
заметил? — обратился Когтевранец к Гарри.
— Нет, Драко ведет себя как обычно, по крайней мере, я не заметил странностей, — успокоил всех Гарри, — если честно, мне иногда кажется, что он стал даже лучше к нам относиться, в смысле,
еще лучше. Он как будто стал более искренним, когда мы остаемся наедине, я иногда вижу его без маски. Мы стали больше времени проводить вместе, и часто именно он инициатор встреч.
— Вообще-то это можно назвать странностью…— Слизеринец недоверчиво покосился на Гарри.
— А еще это можно назвать причиной нашего изменившегося отношения к нему, — предположил Когтевранец.
— Извините, что отвлекаю, но мы вообще собираемся
вслух признать, что влюблены в Драко Малфоя? Никаких опровержений я так и не услышал, — вмешался Гриффиндорец.
— Наверное, мы должны, — нехотя согласился Гарри.
— Поддерживаю, — проголосовал Пуффендуец.
Слизеринец и Когтевранец переглянулись.
— Ладно, наблюдаемое мной состояние, соответствует состоянию влюбленности, описанному в книгах, — сдался Когтевранец.
— Предатель, — буркнул себе под нос Слизеринец, — Хорошо, раз вы все за, то я тоже готов признать это, но ответственность за последствия я не несу.
— Какие последствия, мы же не собираемся идти и замуж Малфоя звать, хотя я и не против, — раздражался Гриффиндорец, — Хватит все усложнять, Слизень.
Слизеринец хотел ответить что-то едкое, но Гарри его прервал:
— Ну что давайте на раз-два-три? — все согласно, а некоторые обреченно закивали.
— Раз, — начал Гриффиндорец.
— Два, — продолжил Пуффендуец.
— Три! — скомандовал Гарри.
— МЫ ВЛЮБЛЕНЫ В ДРАКО МАЛФОЯ, — прозвучал нестройный хор из пяти голосов, и наступила полная тишина.
— Пи**ец, — выругался Слизеринец.
— Так, ну с этим уже можно работать, — выдохнул Гриффиндорец.
— И что нам теперь с этим делать? — Слизеринец был сильно не в восторге от всего происходящего.
— Нужно продумать наше поведение с Драко, так чтобы он ничего не узнал, — уверенно сказал Когтевранец, — Это твоя работа, — он кивнул в сторону Слизеринца, — ты же у нас главный по маскам и контролю эмоций.
— То есть вы решили все свалить на меня? Напомню, я был против этой затеи и предлагал все отрицать. И между прочим, отказался от ответственности! — возмутился Слизеринец.
— У тебя нет выбора, —усмехнулся Гриффиндорец, — мне то все равно, но это же ты так не хочешь, чтобы нас спалили, — издевательским голосом проговорил он.
Когтевранец сочувственно посмотрел на Слизеринца, нехотя подтверждая, что Гриффиндорец прав — у него действительно нет выбора.
— Честно говоря, если уж мы собрались все скрывать, было бы неплохо позаботиться еще и Гермионе и вообще обо всем Хогвартсе. Заметить симпатию может кто угодно, —добавил Гарри.
— Ой да брось, большинство учеников не способны заметить вообще ничего, они и-ди-о-ты — грубо оспорил еще один холодный голос.
—Эй, а вот Темную Сторону сюда никто не приглашал! — воскликнул Пуффендуец.
— К сказочкам о нас с Драко давно уже все привыкли, а если узнает Гермиона, пожалуй, ничего страшного не произойдет, — ответил Гарри Когтевранец.
— Послушайте, а зачем нам вообще что-то скрывать? — начал Пуффендуец.
— Вот-вот, — влез Гриффиндорец, — и я о том, — он подошел поближе к единомышленнику в пространстве черепной коробки Гарри, которое выглядело как небольшая пустая комната с плохим освещением (к слову, источника света или окон в ней не было).
— Нет, я к тому, что — продолжил Пуффендуец, — к чему нам все эти маски? Мы уже давно дружим с Драко, я думал мы ему доверяем и можем быть искренними друг с другом.
— Ой, Пуффендуйчик, тебе лишь бы кому довериться, — отмахнулся Слизеринец.
— Между прочим, Дамблдору действительно стоило бы доверять, — обиженно ответил он, слова соседа по внутреннему миру его задели, — и тогда, может быть, мы обошлись бы меньшими потерями, половина слизеринцев не остались бы сиротами, а директор не торчал бы в зеркале который год. — Теперь обидно стало уже всем остальным.
— И раз уж на то пошло, — добивал Пуффендуец, — профессору Квирреллу я не доверял, а кое-кто, — он намекнул на Слизеринца и Когтевранца, выразительно посмотрев их сторону, — просто фанател от него.
— Ну хватит, — начал оправдываться Когтевранец, — я не фанател, а просто отдавал должное его выдающемуся уму и магическим способностям.
— А я никогда не доверял ему на сто процентов, — со спокойной гордостью заявил Слизеринец, — просто он был действительно единственным здравомыслящим человеком в Хогвартсе, я и сейчас так считаю, а то что он был ужасным и жестоким темным волшебником и манипуляторром — что ж, это минус, но никто не идеален.
Пуффендуец чуть не задохнулся от возмущения после таких слов.
— Спокойно, Пуффендуйчик, — уже мягче сказал Слизеринец, — я его не оправдываю, Квиррел, точнее Реддл, все еще плохой парень.
— Давайте вернемся к нашему вопросу, — направил Гарри ход обсуждения в своей голове.
— Давайте, — согласился Пуффендуец, — я имел в ввиду, что раз уж нам нравится Драко в романтическом смысле этого слова, и мы все с этим согласились, — с нажимом проговорил он и обвел взглядом всех присутствующих, — то почему бы нам не вести себя естественно, как получается? Догадается Малфой или нет, будь что будет.
— Будь что будет?! — возмутился Слизеринец. — Да как ты вообще можешь так говорить, ты что нам не родной?!
— Мы уже обсуждали, что если Драко узнает, скорее всего мы лишимся друга, — более спокойно объяснил Когтевранец.
— Я вроде как чуть лучше вас разбираюсь в дружбе, — осторожно вступил Гриффиндорец, — и хочу заметить, разве, если мы начнем притворяться и прятаться за масками даже без злого умысла, и Драко это заметит, а он, можете быть уверены, заметит, не лишимся ли мы друга и в этом случае? — задал он вопрос, но остальные не сразу его поняли, и он продолжил. — Условием продолжения нашей дружбы четыре года назад была полная искренность, если вы забыли, и Драко это условие соблюдает, что для наследника рода Малфоев непросто.
— Поэтому, — уже с победной улыбкой радостно продолжил он, — мы должны во всем ему признаться!
— Опять ты за свое, — закатил глаза Слизеринец.
— Вообще, он в чем-то прав, — вступился Гарри, а Когтевранец согласно кивнул.
— В чем-то, но не во всем, — продолжал протестовать Слизеринец, — идти и признаваться точно не надо.
— Скрывать свои чувства за хорошо продуманным поведением и самоконтролем мы действительно не можем, — Когтевранец задумался. — Это опасно. Нужно лечить болезнь, а не симптомы.
— Чего, какую еще болезнь? Ты что несешь? — не понял Гриффиндорец.
— Это фигурально, я имел в виду, что мы должны выяснить природу наших чувств и работать с внутренней составляющей, а не внешней.
— Все эти рассуждения о чувствах так утомляют, — буркнул Слизеринец.
— Согласен, — подал голос Гарри, — но ты же не думал, что эта участь никогда не настигнет нас? Мы должны были это предвидеть, даже удивительно, что это произошло так поздно. А Гермиона еще на первом курсе предупреждала.
— И что мы можем сделать с этой «внутренней составляющей»? — передразнил Пуффендуец. — Все книги на соответствующую тематику, что мы прочитали, свидетельствуют о том, что «любовь накрывает человека, как цунами, и ничего он сделать с этим не может, она стихийна и неизбежна, а несчастная жертва влюбленности страдает от помешательства на другом человеке до конца своих дней, ну или, если повезет, до тех пор, пока ей не ответят взаимностью».
— Действительно очень похоже на болезнь, — поморщился Слизеринец.
— Неизбежна…—пробубнил себе под ном Гарри. — Но ведь мы читали только магловские романы, — уже громче сказал он.
Все субличности уставились на основного Гарри.
— Ты хочешь сказать… — начал Когтевранец.
— Да! — воскликнул Гарри, — может быть, в магическом мире есть средства, чтобы избавиться от влюбленности. В конце концов, если есть приворотное зелье, должно быть и отворотное!
— Я уже проанализировал все прочитанные нами книги по зельеварению, истории магии, а также дневники великих волшебников, ничего подобного мы не встречали даже в упоминаниях — осадил его Когтевранец.
— Отлично! Значит мы его сами изобретем. Будем первыми, кто создал действительно полезное любовное зелье, — не унывал Гарри.
— Подождите, — вмешался Гриффиндорец, — зачем нам вообще избавляться от этого? Не такие уж и ужасные перспективы описаны в книгах, — на этих словах он зло зыркнул на Пуффендуйца, который, к слову, не считал описанные им перспективы ужасными, — в восьмидесяти пяти процентах чувства оказываются взаимны, и обе жертвы обретают покой и счастье.
— Я бы, если честно, вообще не доверял в этом вопросе книгам, — фыркнул Слизеринец, заработав удивленные взгляды остальных. — Вы разве не помните, что сказал нам Снейп?
Все согласно закивали, опустив глаза, а кто-то даже тяжело вздохнул — всем было неприятно вспоминать ту ситуацию.
— Хорошо, — начал подытоживать Гарри, — мы не можем найти ответ в книгах и не можем придумать решение сами, потому что у нас даже нет единого мнения о том, какой именно результат нам нужен. Что мы имеем: Гарри Поттер влюблен в Драко Малфоя — с этим согласны все. Слизеринская часть сознания хочет избавиться от этих чувств или хотя бы скрывать их, чтобы не разрушить дружбу с Драко, — Слизеринец кивнул. — Когтевранская часть солидарна со слизеринской и вдобавок сопротивляется иррациональному отношению к Малфою, которое отвлекает нас от науки, — Когтевранец тоже кивнул. — Гриффиндорская часть хочет признаться во всем Малфою, чтобы между нами не было никаких секретов и недомолвок, дальнейшие последствия его не интересуют, — Гриффиндорец кивнул и добавил, что признание позволит им чувствовать себя свободнее. — Пуффендуйская часть тоже за признание, но рассчитывает на взаимность, так?
— Уточню, — добавил Пуффендуец, — я за
аккуратное признание, не стоит просто все вываливать на Драко, можно сначала прощупать почву и сказать все так, чтобы не слишком его шокировать. Мы можем просто рассказать ему все и остаться друзьями, если Драко не испытывает аналогичных чувств.
— Пуффендуйчик, как у тебя все идеально получается, — закатил глаза Слизеринец.
— Итак делаем вывод, — прервал перепалку Гарри, — нам нужно посоветоваться с человеком, чей
эмоциональный интеллект значительно превосходит наш, а именно с Гермионой Грейнджер, — ответил он на вопросительные взгляды.
— С настоящей или с нашей проекцией? — уточнил Гриффиндорец?
— С настоящей. Проекция не скажет нам ничего, чего мы сами не знаем, — объяснил Гарри.
— А может еще с Темной Стороной посоветуемся? — в шутку предложил Слизернец, — мало ли, может у нее найдется решение.
— Да что она нам может предложить? Убить Малфоя и дело с концом. Нет человека — нет проблемы, — фыркнул Гриффиндорец.
— Эй, я
темная сторона, а не
тупая, Малфой нам еще нужен, — прошипел ледяной голос из угла и заставил всех дернуться от неожиданности.
— Все согласны поговорить с Гермионой? — продолжил основный Гарри и получил в ответ согласные кивки и реплики от своих субличностей.
В этот момент тело Гарри Поттера дернулось, как будто очнулось от нежелательного сна. Он проморгался и оглядел своих однокурсников, стол и еду на нем, будто видел первый раз, а не сидел тут уже больше получаса. Он повернулся к Гермионе, что сидела слева от него и увлеченно обсуждала домашнее задание с Падмой Патил, одновременно допивая какао.
— Гермиона, — негромко позвал он и слегка ткнул девочку в бок, чтобы привлечь внимание.
— О, Гарри, — она повернулась к нему, — о чем ты так долго думал? Уже почти все позавтракали, — Гарри посмотрел по сторонам и увидел, что в Большом зале действительно осталось лишь пару десятков человек. — Надеюсь ты не задумал ничего угрожающего безопасности Вселенной, — строго посмотрела на него Гермиона.
— Нет-нет, что ты, — поспешил успокоить ее Гарри. — Я хочу с тобой поговорить кое о чем. Мне нужен совет, — видимо взгляд мальчика на этих словах стал умоляющим, потому что Гермиона очень сочувствующе на него посмотрела. — Давай прогуляемся к озеру сегодня после занятий?
— Конечно, Гарри, хорошо, — она согласно закивала. Гарри тоже кивнул сам себе, будто поставив галочку у выполненного пункта плана, а после повернулся к еде, вспомнив, что так и не смог нормально позавтракать.
***
Гермиона терпеливо дождалась, когда Гарри закончит завтракать, и они вместе направились на занятия. Вообще-то им негласно было разрешено свободное посещение, ведь смысла в освоении ими школьной программы было неутешительно мало, однако они все равно посещали все занятия, в основном, чтобы не отрываться от коллектива, и совсем немного, чтобы умничать на уроках. В тот день им предстояло высидеть всего три урока: ЗОТИ, Зельеварение и Трансфигурацию. В очередной раз продемонстрировав свои исключительные умения во всех областях магии, Гарри и Гермиона пришли к озеру и уселись у большого размашистого древнего дуба. Был октябрь, еще не слишком холодно, но все же зябко. Впрочем, это не проблема, когда ты в совершенстве владеешь согревающими чарами.
Гарри смотрел на тихую гладь озера, в глубине которого занимались своими делами русалки, и не начинал разговор. Гермиона, обладая высокой эмпатией и хорошо зная самого Гарри, не торопила его. В сознании Гарри Поттера снова разгорелся спор, хотя и не такой жаркий, как во время завтрака.
– То есть, я правильно понимаю, мы позвали Гермиону на разговор, и даже не придумали,
что говорить? – едко спросил Слизеринец.
– А что тут думать? – возмутился Гриффиндорец, – Говорим, что влюбились в Малфоя, и спрашиваем, что с этим делать.
– Нельзя говорить об этом так прямо, мы не знаем, как она отнесется, – спокойно возразил Когтевранец.
– К тому же, мы не должны так открыто демонстрировать свою некомпетентность в подобных вопросах, – добавил Слизеринец.
– Как будто бы у Гермионы есть сомнения в нашей некомпетентности, – Гриффиндорец закатил глаза.
– Давайте предложим ей найти выход из некой гипотетической ситуации, – начал Пуффендуец, – Юноша начал испытывать романтические чувства к своему другу. Признание может разрушить их дружбу или, по крайней мере, внести в неё недопонимание. Сокрытие факта влюбленности также подвергает дружбу риску, так как второй юноша все равно обо всем догадается и обвинит первого в неискренности.
– А мне нравится эта идея, – Слизеринец кивнул в знак согласия, – скажем, что читали о чем-то таком в книге и задумались. Молодец, Пуффендуйчик, можешь ведь, – едко похвалил он.
– Толку-то что? – возразил Гриффиндорец. – Гермиона все равно догадается, что мы говорим о себе, сопоставит факты и поймет, что мы влюбились в Малфоя. Она все равно будет
знать это.
– В таком случае, она достаточно тактична, и нам хотя бы не придется с ней это открыто обсуждать, – не отступал Слизеринец.
– Напомню, – вмешался Когтевранец, – мы здесь собрались, чтобы как раз
обсудить это с ней. Вероятность, что она отреагирует негативно и предпримет нежелательные для нас действия, есть, но она минимальна. Это тот риск, на который мы готовы пойти, чтобы получить ее консультацию.
– Так ты что, тоже за то, чтобы сказать все прямо?! – удивился Слизеринец.
– Я думаю, перенос проблемы на абстрактных людей станет только помехой, потому что тогда Гермиона не сможет учесть специфику конкретной ситуации. В конце концов, она наблюдательна и неплохо знает Малфоя.
Слизеринец обреченно вздохнул.
– Итак, Гриффиндорец и Когтевранец за то, чтобы сказать все прямо, а Слизеринец и Пуффендуец за абстрактную гипотетическую ситуацию? – подытожил Гарри. – Интересное распределение ролей, – мысленно пробормотал он.
– Э-э, я вообще-то тоже за полную искренность и прямоту, – осторожно поправил Пуффендуец, – просто хотел предложить компромисс для Слизеринца, – он посмотрел в его сторону извиняющимся взглядом.
– Получается, я в меньшинстве, – обиженно фыркнул Слизеринец. – Что ж, поступайте, как хотите, но я не несу за это ответственность, – он гордо отвернулся.
– Мы
все несем за это ответственность, мы ведь
один человек, – напомнил Гарри.
– Гарри, ты меня пугаешь, – Гермиона остановила его размышления, осторожно дотронувшись до плеча. – Ты молчишь уже десять минут, все в порядке? О чем ты хотел поговорить?
– Да. Понимаешь, дело в том, что… что я начал испытывать чувства романтического характера в отношении Драко Малфоя, – сказал и выдохнул Гарри.
– О, до тебя наконец дошло, что ты влюбился в него? – она была совсем не удивлена. – Я уж думала ты никогда не придешь ко мне с этим разговором.
– Что? Ты знала? – а вот Гарри был удивлен. – Это
Гриффиндорец тебе рассказал? – возмущенно спросил он и в ту же секунду пожалел, поняв, какую чушь ляпнул.
– Чего? Какой еще гриффиндорец, Гарри? – не поняла Гермиона.
– Мой Гриффиндорец… не важно, – смущенно пробормотал он. – Так как ты поняла?
– Ну… это просто, Гарри. Я вижу, как ты смотришь на него,
каким взглядом. Ты часто говоришь о нем, я бы даже сказала
постоянно. Ты находишься ближе к нему в физическом пространстве, чем к другим людям, ты более тактилен с ним. Это очевидно, хотя сам ты этого не замечаешь.
– А кто-то еще… замечает? – настороженно поинтересовался Гарри.
– Не беспокойся, не думаю, что кому-то есть до этого дело, – успокоила Гермиона. – Тем более что ваши отношения с Драко изначально были
странными, с точки зрения
нормальных людей.
– И что мне с этим делать?
– А что у тебя много вариантов? – усмехнулась Гермиона.
– Вообще-то, всего два: признаться во всем Малфою и делать вид, что никакой влюбленности нет.
– Но она ведь есть, и ты не можешь это отрицать, – рационально заметила Гермиона.
– Еще я думал, что, возможно, есть какое-нибудь заклинание или отворотное зелье… – неуверенно сказал Гарри, а Гермиона рассмеялась.
– Нет, Гарри, – смеясь, сказала она, – это так не работает.
– Ты уверена? Может, ты читала что-то…
– Нет, – оборвала она, не дав ему договорить. – Ты же понимаешь, что как бы могущественна не была магия, она может
не все?
– Но почему с помощью магии можно воскресить человека, – он намекнул на Гермиону, – но нельзя избавиться от ненужных чувств? – Гарри искренне не понимал. – Тем более что есть ведь приворотное зелье, значит создать чувство влюбленности можно. Следовательно, можно его и уничтожить.
– Ты ведь и сам знаешь, что все приворотные зелья, мягко говоря, несовершенны. Это ненастоящая влюбленность.
– А если с помощью легилименции… – не унимался мальчик.
– Ты окклюмент, Гарри, – напомнила Гермиона. – А даже если бы не был им, все равно это невозможно, – она покачала головой. – И почему ты так хочешь избавиться от своей влюбленности в Малфоя? – она говорила об этом так спокойно, что Гарри и самому начинало казаться, что ничего страшного не произошло.
– Если Малфой узнает, это пошатнет нашу дружбу, если не уничтожит ее совсем. Я слишком ценю отношения, которые мы выстроили за эти годы, чтобы испортить все какими-то иррациональными чувствами.
– Так ты боишься, что он тебя отвергнет? – по-своему поняла его слова Гермиона.
– Ну в каком-то смысле да… – согласился Гарри
– Оу… что ж, думаю тебе нечего бояться, – туманно успокоила Гермиона.
– Что ты имеешь в виду?
– Если ты хочешь совет, то я думаю, что тебе нужно просто пойти и рассказать ему обо всем.
– Ты говоришь, как Гриффиндорец, – фыркнул Гарри.
– Да что еще за гриффиндорец, о ком ты говоришь? – Гермиона начала беспокиться.
– Мой Гриффиндорец, ну который в моей голове, моя гриффиндорская часть, – Гарри стушевался, – ладно, не важно, забудь, – отмахнулся он.
– Знаешь, Гарри, иногда мне кажется, что у тебя серьезные проблемы с головой, – Гермиона подозрительно посмотрела на него.
– Конечно же у меня проблемы с головой, я ведь Гарри Поттер, – улыбаясь, успокоил он.
– Действительно, – согласилась Гермиона. – В общем, Гарри, поговори с Драко. Не бойся быть собой и быть честным с ним. Знаешь, с тех пор, как он начал жить со своей матерью, он стал гораздо более чутким к человеческим чувствам. Ты можешь ему довериться, он не оттолкнет тебя.
Гарри показалось, что Гермиона говорила так, будто знает обо всей этой ситуации больше, чем он предполагал, а он предполагал, что она ничего не знает. Значит ли это, что она обсуждала этот вопрос с Малфоем? И значит ли это, что Драко пришел к Гермионе с той же проблемой, что и Гарри? Так или иначе, Гермионе удалось подобрать именно те слова, которые нужны были Гарри Поттеру. Она всегда понимала его лучше, чем он сам даже с целым веером дискутирующих субличностей.
***
В этот же день Гарри спустился в гостиную Слизерина, чтобы найти там Драко Малфоя. Он не стал менять тактику и решил пригласить Драко прогуляться к озеру. Такие прогулки не были редкостью для них, юноши часто встречались за пределами замка вечерами после занятий и в выходные дни. Поначалу они обсуждали только науку и магию, однако со временем незаметно для обоих их разговоры стали касаться повседневных тем, и главное – друг друга. Гарри и Драко были друзьями, но все же учились на разных факультетах, соответственно и жили в разных частях замка, точнее даже в противоположных: Гарри на самом верху, в башне Когтеварана, а Драко – в самом низу, в подземельях Слизерина. Разное расписание и факультетские столы в разных концах Большого зала тоже не добавляли возможности перекинуться парой фраз. Так и получалось, что во время своих совместных прогулок на воздухе юноши делились друг с другом не только идеями и наработками, но и последними новостями, интересными и забавными наблюдениями, да и чего уж там – сплетнями. Между повседневными разговорами нашли место и личные переживания. Гарри и Драко, будучи не самыми эмпатичными людьми, хорошо понимали проблемы друг друга, так как были
похожи. Поэтому, когда Гарри позвал Драко на очередную прогулку, тот нисколько не удивился и сразу же согласился.
Через час, походив по берегу озера и обсудив нелепую драку двух гриффиндорцев-первокурсников, в которой каким-то образом пострадали две древних статуи и мантия профессора Флитвика, а на самих учениках не обнаружилось ни царапины, случай с кошкой одной когтевранки-третьекурсницы, которая, как выяснилось после двух дней поисков, умудрилась оказаться в тайной комнате, что означает наличие у нее
самосознания, чего вообще-то у кошки быть не должно, мальчики расположились под тем самым размашистым дубом, под которым несколько ранее Гарри разговаривал с Гермионой. Несмотря на бравые призывы внутреннего Гриффиндорца, убедительные аргументы внутреннего Когтевранца, ехидные насмешки Слизеринца и поддержку Пуффендуйца,
сам Гарри почему-то никак не мог решиться начать разговор, ради которого он и затеял эту встречу. Столь гениальный мальчик банально не мог подобрать слова и совершенно иррационально
боялся говорить о своих чувствах. Гарри так и не понял, кто из его субличностей боялся быть отвергнутым, и не признавался в этом остальным. К счастью, Драко изучил своего друга достаточно, для того, чтобы заметить перемену в его поведении, и понять, что тот чем-то озадачен и ведет мысленную работу, которая не проявляется вербально. Он что-то скрывает? Драко не видел причины просто не спросить об этом Гарри, тем более, что они уже несколько минут сидели молча, глядя на озеро.
– Гарри, ты хочешь о чем-то поговорить? – Драко повернулся к нему. – Ты же знаешь, мы можем доверять друг другу, я не хотел бы, чтобы ты скрывал что-то важное…
– Да, – Гарри не дал ему договорить. Отступать некуда. В конце концов, они уже все обсудили. – Да, я хотел поговорить, это важно, – Гриффиондорец гордился бы им. – Я должен быть абсолютно честен с тобой, поэтому не могу скрывать то, что мои чувства к тебе несколько изменились. Я больше не могу в полной мере считать тебя другом. – Гарри пристально смотрел на Драко, пытаясь определить его реакцию.
– Что? – Драко был сбит столку и… расстроен? Неужели Слизеринец был прав и признание действительно разрушит их общение? – Но почему? – непонимающе продолжил Драко, – Я что-то сделал не так, я подвел тебя? Но мне казалось, что все в порядке, почему ты не говорил раньше...
Вот черт, он кажется ничего не понял
– Нет! – воскликнул Гарри, – Нет, нет, Драко, ты не правильно понял. Я не могу считать тебя другом, потому что, – вдох, выдох, – Потому что я испытываю к тебе романтические чувства.
Наступила тишина. Гарри начал волноваться. Та подлая субличность, которая рассчитывала на взаимность и не признавалась в этом, была почти в отчаянии. Что ж, по крайней мере, он был честен с собой и с Драко.
– Прости, я должен был это сказать, – прервал тишину Гарри, – Не подумай, что я на что-то рассчитываю или чего-то требую от тебя. Ты в праве перестать общаться со мной, и я тебя пойму. Наверное, это будет даже правильнее всего. Мне жаль, – по молчанию Драко, Гарри понял, что на этом все, и стал вставать, чтобы уйти в замок, но друг остановил его.
– Подожди, Гарри, – начал он уверенно. – Я не собираюсь прекращать с тобой общение. Я благодарен тебе за честность. На самом деле, я сам не был до конца откровенен. Мои чувства к тебе аналогичны. В смысле, ты мне тоже нравишься, Гарри, – он улыбнулся. У влюбленной субличности приостановилось сердце, и кто это, черт побери, так всех подставил? – Прости, что не был так же искренен с тобой, – он посмотрел на Гарри в надежде найти понимание.
Ох уж эти слизеринцы. Гарри и предположить не мог, что в отношении Драко к нему есть что-то
помимо дружбы. Впрочем, возможно дело не в масках, а в его непроницательности. Гермиона вот кажется все поняла.
– И что мы будем делать? – Гарри не предполагал такого развития событий, поэтому у него не было плана, хотя кто-то из его субличностей, по всей видимости, все же
предполагал. – В книгах, которые я читал, дальше обычно следуют
отношения, – на этом слове он тревожно скривился.
– Я думал об этом, – начал Драко.
Ох, отлично, он еще и
думал об этом.
– Ни я, ни ты – особенно ты, не вписываемся в рамки, которые описаны книгах и подходят другим людям. Поэтому я предлагаю оставить все как есть.
– Ты имеешь в виду, не обращать внимание? – не понял Гарри.
– Не совсем. Теперь мы знаем о чувствах, которые испытываем друг к другу, мы просто продолжим наше общение, с учетом этого знания, – пояснил Драко. – Мы просто будем действовать так, как нам обоим комфортно, понимаешь?
– Кажется да, – Гарри расслабился. – Это отличная идея, Драко!
– Эм, что ж, раз мы оба согласны и все выяснили, может, пойдем в замок?
– Да, пошли, – согласился Гарри.
***
Вернувшись в замок, юноши пошли в выручай-комнату, в которой за экспериментами или чтением книг проводили почти все время. В этом месте обоим было намного комфортнее, чем в библиотеке, пустых коридорах или факультетских гостиных. Гарри и Драко работали над расшифровкой древней магической книги, написанной на древнейшем мертвом магическом языке. Внешне в их отношениях не изменилось ничего. Однако Гарри чувствовал себя намного спокойнее и
ближе к Драко. Его больше не мучало чувство вины и неловкости за свои чувства. Забавно, но Гриффиндорец со своей бравадой оказался прав. Нужно было просто признаться.
Когда наступил поздний вечер, юноши решили, что пора ложиться спать, так как толку от сонных мозгов все равно не слишком много. Они вышли из выручай-комнаты, и прежде чем разошлись в разные стороны к своим спальням, Гарри очень сильно захотелось обнять Драко. Это желание возникало у него не впервые, но теперь он имеет на это право, не так ли? Если, конечно, Драко не против.
– Драко, – тихо обратился он к другу, – Могу я… обнять тебя?
Драко улыбнулся и, ничего не ответив, сам подошел и крепко обнял Гарри. Пока они стояли так, прижавшись друг к другу, Гарри чувствовал, как окситоцин выбрасывается в его кровь и разливается с ней по всему телу. Драко, вероятно, чувствовал то же самое. После нескольких минут объятий юноши разошлись по своим комнатам в противоположных концах огромного замка и легли спать.
В эту ночь все субличности Гарри молчали.
