"На красных крыльях в мою душу"

POV Асами

С самого утра меня не покидало тревожное чувство. Я проснулась раньше остальных и потому ждала их пробуждения на кухне. Смотря на только что заваренный черный кофе, я никак не могла унять бушующее внутри беспокойство. Шестое чувство, как его часто называют, будто предвещало нечто плохое. Сначала я думала, что дело в симбиоте, но это не так. Он, казалось, «спал», если такое, конечно, вообще возможно. Он не терроризировал мое тело, даже не распространялся хаотично, как последнее время, левая рука, что обычно была окутана им, сейчас была «чиста». Карнаж окутывал только левую сторону груди и ключицу, лишь немного заходя на плечо. Прямо, как в первый раз. Но больше, помимо него, у меня не было мысли, что может быть причиной этого липкого чувства тревожности. Оно не покинуло меня, даже когда проснулись ребята. И даже когда мы пришли в академию. И на уроках тоже. Это начинало напрягать и чувство страха перед неизвестным постепенно окутывало меня. На третьем уроке, у Цементоса, в класс осторожно зашёл учитель Айзава. — Простите — сказал учитель, остановившись в проходе. По нему было видно, что он тоже был чем-то встревожен и даже опечален. Это только усилило мои собственные переживания. Да и видеть мужчину таким было крайне странно и непривычно. И привыкать к такому не хотелось — Асами, можно тебя — просьба учителя окончательно ввела меня в ступор, сердце забилось в разы сильнее, а шестое чувство, казалось, забило тревогу. Я встала из-за парты под удивлённые взгляды одноклассников. Учитель Айзава ждал меня в коридоре. Казалось, он не знал, с чего стоит начать, потому смотрел куда угодно, только не мне в глаза. Но, найдя в себе силы, или же подобрав нужные слова, красные глаза встретились с моими. — Позвонили из центральной больницы — начал учитель, первыми же словами напугав меня. Затаив дыхание, я ждала, когда он продолжит, но, герой словно специально тянул время в тишине, нагнетая и без того тревожную обстановку — Твой отец получил пулевое ранение во время задержки сбежавшего злодея. Твоя семья уже прибыла в больницу — от услышанного внутри что-то треснуло. Я отчетливо услышала мгновенный треск, схожий на то, как раскалывается стекло и больше не слышала ничего. Я смотрела на учителя, но словно не видела его вовсе. Все во вселенной будто в один миг перестало для меня существовать. Разум помутнелся, не позволяя мне рационально мыслить. Я даже не в силах выдавить из себя хоть слово в ответ, хотя, герой вряд-ли ждал от меня ответа. Он лишь с сожалением и пониманием в глазах смотрел на меня, видя, как прерывисто и тяжело вздымается моя грудь от сбившегося дыхания. Так ничего и не ответив преподавателю, я побежала прочь из академии. На выходе разошлась с Полночь, что кинула на меня печальный взгляд. До больницы я добралась за пару минут, передвигаясь с помощью упм. Всю дорогу я молила Бога: «Господи, пожалуйста, пусть все обойдется» и «Пожалуйса, только не мой отец». Я умоляла его, сдерживая подступающие от плохих мыслей слезы. Я думала только о том, как бы все обошлось, лишь бы он был жив. В этом мире только он один меня всегда понимал, ведь мы одни несли то бремя, что взваливала на нас наша причуда. Он многому меня научил, о многом рассказал, многое показал, он мой отец! Когда было больно, когда было обидно и невыносимо одиноко, он всегда был рядом, всегда успокаивал и поддерживал, Я НЕ МОГУ ЕГО ПОТЕРЯТЬ! Я не хочу… Вбежав в больницу, под недовольные крики вахтерши я поднялась на второй этаж, применив причуду, определила, где находится моя семья. Оказавшись в нужном крыле, я встала напротив операционной палаты, что была видна за стеклянной стеной. Тяжело дыша, я старалась перевести сбившееся дыхание. По ту сторону стекла я могла видеть и слышать, как мама горько плачет, склонившись над телом отца. Нацу, которую Акааши держал на руках, плакала, тянув свои ладони к спокойно лежащей руке отца. Я оглядела всех, включая Кейджи, видев, как он усердно прижимает к своей груди Нацу, будто стараясь спрятать ее от всего происходящего. Глаза наполнялись слезами, нос стал неприятно сжечь в преддверии последующих слез. Со страхом в душе я перевела взгляд на отца, чья голова мирно покоилась на белоснежной подушке. Все тело пробила дрожь, когда в попытке услышать стук его сердца я не услышала ничего. Тело задрожало, глаза накрыла пелена соленых слез. «Я тебя не слышу… Я больше никогда тебя не услышу». — Папа… — стоя в коридоре, я пошатнулась, прислонившись к холодной стене. Я смотрела, как мать дрожащими руками накрыла голову отца белой простыней. Услышав меня, Акааши поставил Нацу на пол, после чего та сразу подбежала к маме, и выбежал в коридор, крепко обняв меня. Собой он заслонил палату, словно пытаясь уже меня отгородить от этой боли и потери. Но, сжав футболу на его спине, я все же могла смотреть на спрятанное под простыней бездыханное тело отца. Из груди, во весь голос, вырвался мой протяжный крик, собравший в себе всю боль и отчаяние. Под силой голоса, стекла во всей больнице треснули, крик эхом отозвался в головах всех людей, находящихся в помещении. Так, рыдая в плечо Акааши, я срывала голос, чувствуя грудью, как дрожит тело парня, и слышала, как ему больно, а мои крики только усиливали боль от утраты. С каждым моим последующим выкриком Акааши прижимал меня к себе ещё сильнее, лишь бы спасти от боли. В одно мгновенье я разом услышала мысли всех: мамы, Нацу, Акааши. Услышала всю их боль и душевные страдания. Такая симфония утраты вызвала у меня новый, сильнее прежних, всплеск эмоций. Крик, вышедший из моей груди в ту секунду, словно криком отчаявшегося зверя разошелся по всей больнице и, казалось, за ее пределы. От уголков губ к щекам отошли уже знакомые линии. Окна здания, стекла палат, взорвались, разлетевшись на сотни осколков. Акааши, не смотря на то, что находился плотную ко мне, ближе, чем кто-либо, не выпускал меня из объятий, даже когда из его ушей стекала кровь. Первым, что я увидела, открыв глаза, был потолок моей комнаты. Хотелось бы мне сказать или хотя бы подумать, что мне все приснилось, как это бывает во многих фильмах, но я знаю, что это не так. Присев на край кровати, я принялась вспоминать, как оказалась дома. Последнее, что я помню, это как врачи вкололи мне успокоительное, и перед тем, как потерять сознание, Акааши поднял меня на руки. Мой взгляд упал на семейную фотографию, что стояла у меня на шкафу. Так странно. Ещё недавно у меня была истерика, а сейчас какое-то опустошение, словно все силы выкачали. Хотя тут нечему удивляться, я морально устала. Встав с кровати, я подошла к двери, взявшись за ее ручку. Судя по звукам снизу, мама с Акааши на кухне. Спустившись к ним, я застала, как мама готовит ужин, а Кейджи терпеливо ждёт. Вроде бы все как обычно, но…уже никогда не будет так, как раньше. Заметив меня, Акааши встал с места. — Асами — он подошёл ко мне с читаемым волнением в глазах — Как ты? — я перевела молчаливый взгляд на мать. Даже не видя ее лица, я чувствовала, как сильно она истощена, морально и физически. — Нацу спит — констатировала я факт, слыша доносившееся с комнаты Нацу тихое сопение. — Да, недавно кое-как уложили — Акааши потупил взгляд в пол, отчего я машинально сделала тоже самое — Оно ещё не прошло — сказав утвердительным тоном, Кей дотронулся пальцами до моей щеки, чем вызвал у меня удивление. Я прошла к зеркалу в гостиной и увидела, что эти отметины, что впервые появились на площади, не исчезли. — Наверное, я перенапряглась — дотронувшись до щек, я будто хотела на ощупь ощутить эти странные следы. «У папы таких не было…» — Думаю тебе пока стоит быть аккуратнее с речью — Да, ты прав — верно, пока они не исчезли, мне стоит следить за тем, что я говорю, иначе как бы мои слова в приказ не превратились. Отстранившись от зеркала, я услышала, как Акааши подбирал слова, чтобы рассказать об отце — Лучше на улице — мы вышли на веранду, садясь на деревянный пол. Не хочу обсуждать эту тему при маме. Когда Акааши сел рядом, он первый начал разговор. — Пулевое ранение в живот. Пуля пробила орган и застряла глубоко внутри. Врачи не смогли ничего сделать — краем глаза я видела, с какой тоской и обидой говорил Акааши — Если бы я поехал на то задание, тогда, возможно, твой отец бы… — В этом нет твоей вины — я перебила его, прекрасно поняв, к чему он клонит — Если бы ты был там, возможно, тоже бы погиб или же получил бы ранение. Поэтому не надо сожалеть и тем более винить себя. Я уверенна, что отец сказал бы тоже самое — в ответ на мои слова Акааши сжал кулаки, устало прикрыв глаза. Посмотрев на него, я только сейчас заметила кровавые дорожки от уха. В голове сразу же мелькнули недавние события в больнице — Прости… — мне так жаль, что, не сдержавшись, я ранила Акааши. Должно быть это больно… — Ничего — мягко мне улыбнувшись, парень положил свою ладонь мне на голову — Я же слышу — не смотря на эти теплоту и улыбку, можно было заметить синяки под глазами. Кей устал, помимо своей боли и печали, он очень старался успокоить нас, создал порталы, перенес нас домой, и все ещё не отдыхал. Он вымотался сильнее всех. — Тебе нужно отдохнуть — опустив его руку с моей головы на колени, я хотела убедить его пойти поспать. К счастью, он не стал возражать. — Спасибо — Акааши благодарно улыбнулся мне, и неспеша встал с места — Спокойной ночи, Асами — Спокойной ночи — я услышала, как Акааши поднялся в мою комнату, обессиленно упав на кровать. Мама отправилась спать незадолго до его ухода. Сейчас, оставшись одна, я смотрела на любимые звёзды, но они мне уже не казались столь прекрасными. Следующую неделю мы были заняты подготовкой похорон. С деньгами проблем не возникло, поэтому оставались только вопросы по самому проведению. Утром в назначенный день я встала раньше всех. Облачившись в чёрное, я стояла у окна гостиной, наблюдая за движением серых облаков. Спустя полчаса спустился Акааши. Вчера я отправила его спать в свою комнату, так как ему надо было как следует отдохнуть, сама я этой ночью спала на диване, хоть и уснула поздней ночью. — Привет — Привет — обычно Акааши всегда желает доброго утра, но, сегодня, это как никогда не уместно — Смог отдохнуть? — Более менее — это были единственные слова, которыми мы перемолвились. Все оставшееся время, пока не проснулась мама, мы молчали. Каждый думал о своем. Акааши тоже уже был готов, на нем был черный классический костюм. Пока матушка одевала Нацу, мы с Акааши встречали гостей. На похоронах было много людей. Приехали дальние родственники, пришли соседи, знакомые нашей семьи из города, а также папины сослуживцы. Когда гроб засыпали землёй, мама не смогла удержаться и стала горько плакать, опустившись на колени. К ней сразу же подбежала соседка, с которой часто остаётся Нацу. Товарищи отца по работе первыми отдали дань уважения. Даже друзья искренне проливали слезы, в то время, как от родственников я слышала лишь мысли, как уйти бы поскорее. «Приехали только, чтобы о них плохо не подумали. Раз им дела нет до отца, то лучше бы вообще не приезжали». Акааши стоял вместе с сослуживцами. Он, как и я, уже не плакал. Полагаю, мы оба были уже просто высушены и подавлены. По окончанию церемонии все гости разошлись по домам. Краем уха я услышала, что так называемая родня решила переночевать у нас и утром уехать обратно. Из-за этого я решила, что к вечеру уже вернусь обратно в город. Когда все расходились, к могиле подошла старушка. В ней я узнала ту лекаршу, которой помогла ранее, и которая дала мне камень. Она молча возложила два цветка ликориса, одарив меня напоследок многозадачным взглядом. Она ничего не сказала, не проронила ни слова, и я вдруг осознала, что в тот день, когда я шла от нее, увидев по пути этот злощастный цветок, я получила предзнаменование скорой смерти. Я осталась одна на кладбище, смотря на только что зарытую могилу и два смертоносных цветка паучьей лилии… Акааши хотел остаться со мной, но я убедила его пойти домой, присмотреть за мамой и Нацу, тем более, что его присутствие даст ей поддержку, которую, я уверенна, не дадут «родственники». Даже думать о них мне противно. Сейчас у меня такое странное состояние… Пустое. Я ощущаю себя оболочкой без внутреннего содержимого. Я спала, но чувствую утомление. Мне кажется, будто кто-то выкачивает из меня всю энергию и вообще все морально-духовное, что имеет человек. Усмехнувшись своим же наивным мыслям, я поняла, что это действительно так. «Совсем забыла». Я задумчиво посмотрела на левую ладонь, будто прямо на ней сейчас Карнаж, хотя, на самом деле, он был лишь на груди. Теперь можно не удивляться и не задаваться вопросом, что меня поглощает. Он питается отрицательными эмоциями, в последнее время у меня только они. «Пируешь, да?». Хоть я и понимаю, что он вряд-ли ответит, но мне становится легче от понимания, что я могу с ним поговорить. Посмотрев на надгробье, я глазами прошлась по надписи « Человек становится просветленным, не воображая фигуры света, а осознавая тьму». « И что это значит, папа?» Вернувшись домой, я холодно прошла мимо собравшейся в гостиной родни. Они одарили меня притворными улыбками, словно поддерживая. Казалось, они забыли, что я все равно знаю правду. Попрощавшись с матерью и Нацу на верху, я напоследок поговорила с Акааши. Даже не являясь нашим кровным родственником, теперь он ощущал на себе ответственность за нашу семью. Я попросила его приглядывать за мамой и сестрой. Парень смерил меня учтивым взглядом, показав, что в моей просьбе не было нужды. Это теперь его должное. Попрощавшись с парнем, я прошла в созданный им портал. В квартире теперь ощущалась совсем другая атмосфера, хотя по факту ничего не изменилось. В городе было солнечнее, нежели дома. Но никакого тепла оно все равно не давало, ни физического, ни душевного. На следующий день, на удивление, я проснулась уже вечером. Даже не знаю, как мне удалось так долго проспать, но, наверное, это к лучшему. Раз так вышло, значит, организм так сильно нуждался в отдыхе. Я проспала целый день сегодня. И завтра. И послезавтра тоже. Дело уже даже не потому что мне так хочется, а потому что мне так легче, ведь только когда я сплю, я не думаю об отце. Спустя несколько дней я вышла в город. За это время мне ниразу не звонил никто из ребят и учителей. Я была признательна, что они решили не донимать меня учебой в такое время. Но, в тоже время, было как-то обидно. За эти несколько дней я также впервые надела геройский костюм и использовала причуду. Теперь, мне было ещё более выносимо ее активировать, слышать все надменные и бессмысленные мысли этих людей. Я сидела на крыше многоэтажки, отреченно смотря вниз. В голову, из всех многочисленных мыслей, вдруг ударил голос маленького мальчика. Я спустилась на несколько этажей вниз, на чёрную лестницу, смотря на оставшегося одного ребенка, от которого убежали прочь все друзья. Он стоял посреди детской площадки, сжимая маленькие кулачки. Из детских глаз текли горькие слезы отчаяния и одиночества. Со спины к нему с опаской подошла мать. — Почему… — мать остановилась в паре метров от мальчика, боязливо протянув к нему руку, но так и не решившись коснуться его плеча — Почему… — ребенок всхлипнул, сжав кулочки до хруста костей — Почему я такой?! — дав волю чувствам, он заплакал, став отчаянно кричать во все горло — Из-за этой причуды… я не могу играть со всеми!!! — он кричал, делая передышки на жадный глоток воздуха — Я другой! Я один! Если бы… если бы не эта причуда… я не остался бы один!!! — от собственной злости, от собственной обиды он пинал ногами брошенные другими детьми игрушки — Лучше бы… ее бы вообще не было! — последний крик огласил площадку и словно ножом прорезался в моем сознании. «Он такой же…». Я понимающе смотрела на мальчика, ревущего, осевшего на землю и уткнувшегося в собственные колени. Даже его мать боялась его, не смея подойти. Даже она не могла найти в себе силы обнять своего ребенка, утешить, поддержать. В сердце больно кольнуло. Я вдруг поняла, что таких, как я, страдающих и ненавидящих собственные причуды, много. И самое обидное, что мы не можем ничего с этим поделать. Не сумев там больше находиться, я вернулась, как можно скорее домой. « Лучше бы ее вообще не было!». В голове раз за разом повторялись слова мальчика. Даже холодный душ не помог мне избавиться от навязчивых мыслей. «Был бы только способ…». Сидя на кровати, я смотрела в свое отражение, наивно надеясь найти в нем решение и утешение. За эту ночь я много думала: о прошлом, настоящем, обо всем, что произошло и приняла решение. «Лучше не пользоваться ею совсем, чем раз за разом чувствовать эту боль» Ещё через несколько дней я наконец вернулась в академию. Я купила себе наушники, чтобы слушать музыку, заглушая ею все остальные звуки. После той ночи причудой я так и не пользовалась. В академии ребята встретили меня, как обычно, с улыбками на лицах, от которых мне становилось только противно. Должно быть они не в курсе. Им не сказали, чтобы они лишний раз не волновались обо мне и не донимали вопросами и своим сочувствием. «Так даже лучше». Все перемены я сидела за партой, отрешённо смотря в окно. Даже наушники не снимала. «Не хочу. Не хочу больше ничего слышать». — Асами, о чем разговаривают девчонки? — на одной из перемен ко мне подошел Денки, показывая на Мину с Тсую во дворе. — Не знаю — кратко и холодно отвечала я каждый раз, когда меня спрашивали о подобном. На допросы «Почему? В каком смысле?» я молчала. После урока с учителем Айзавой, он остановил меня на выходе, спросив, как я себя чувствую?. Я ответила «Нормально» и пошла медленным шагом домой. Больше я даже сумку на учебу не брала. Не за чем. Все при себе. Полночь в коридоре, казалось, хотела о чем-то спросить меня, но передумала, просто дав мне пройти. На уроках я молчала, на переменах отказывалась с кем-то говорить. Постоянно ловила на себе взгляды одноклассников и учителей. На практических занятиях больше не выкладывалась на полную, за что получала выговоры, но не принимала их на свой счёт. Я больше не видела смысл ни в чем. После очередного урока с Сотриголовой, он оставил меня в классе. — Я понимаю, какого тебе, но прошло уже много времени, ты забила на учебу, совсем не стараешься — я даже не смотрела на учителя, постоянно опускала голову, желая поскорее вернуться домой. Туда, где тихо, туда, где спокойно — Асами — повысив тон, сделав его жёстче, дабы привлечь мое внимание, учитель применил свою причуду, глядя на меня. Только вот смысла в этом не было. — Ну и что? — сухо спросила я, не поднимая взгляда. Даже если отчислят, не все ли мне равно? Я даже не знаю, почему все ещё хожу сюда. Я ничего не хочу. — Потеря любимых — это неизбежная участь любого. Рано или поздно, это случается со всеми. Нужно найти в себе силы двигаться дальше, чтобы оправдать их ожидания. — Их, или ваши? — задав риторический вопрос, я пошла к выходу, остановившись на пороге класса. Какими бы целями ты не обладал, ЮЭЙ все равно. Академия растит однотипных героев, не зависимо от их желаний — Я понимаю, вы пытаетесь помочь. Но оставьте свои нравоучения для остальных, а ко мне не лезьте — мне и одной хорошо, мне одной легче.