Живя надеждой

Ей скоро двадцать, ему чуть больше тридцати. Стройная, гибкая, она танцует в вечернем полумраке под звуки лютни, окутанная ароматами благовоний. Слишком вызывающе, откровенно. Но такой и должна быть настоящая прелестница, в этом весь смысл. Чем больше довольных посетителей, тем туже кошелек. Поворот. Взгляд. Взмах руки, и почти касание его лица — но нет, нельзя. Не нужно сразу. Многие захаживают сюда развлечься с ней, но его она видит впервые. Высокий, ладно сложенный, он следит за каждым ее движением. Наверняка богат и охоч до красивых женщин, думает она. И придет сюда уж точно не один раз. Его религия многое запрещает, в том числе вино и блуд, но она будто чувствует, что он не из тех, кто столь ревностно служит своему богу. Он усмехается, завороженно следя за ее движениями. А затем хлопает друга по плечу и протягивает ей свою руку. Последнее, что она помнит тем вечером, — звук биения его сердца, когда после бурной страстной ночи она засыпает в его объятиях. Она не ошибается — этот неизвестный паша действительно очень богат. И, как рассказывают подруги, не женат. Много раз он заявляется сюда и, имея возможность выбрать любую из девиц, всегда уходит только с ней. И она делает все, чтобы он приходил сюда снова и снова. Хозяин доволен ее работой, и желаемая свобода все ближе. Когда-нибудь она соберет деньги и уедет отсюда в свой собственный маленький домик с палисадом и озером неподалеку. А пока нужно работать. Иногда он не приходит, и она прислуживает для других мужей. Молодые, старые, опытные в любви или не знавшие женщин — главное, чтобы платили. Уже издалека она приучена отличать зажиточных пашей и беев от бедняков. Плавно изгибаясь и покачиваясь в такт мелодии, она танцует для них в приглушенном свете свечей, наряженная в свои лучшие одежды. Не забывает принять и горький отвар трав, что посоветовала ей жена хозяина — проблемы из-за беременности не нужны. Он появляется здесь внезапно — сегодня у нее другой богач, весьма необычный. Заморский купец, довольно красивый и роскошно одетый, часто заглядывает к ней, а сегодня за кругленькую сумму позволил себе занять весь трактир на одну ночь. И сейчас, сидя рядом, уже ждет ее согласия. Но он врывается, словно вихрь, затевая драку прямо на ее глазах, ясно давая понять, что рядом с ней никогда не потерпит другого. Ей остается только покориться. Крепкие пальцы впиваются в хрупкое плечо — он притягивает к себе, целует на глазах у изумленного приятеля — хищно, властно. Завтра придется сделать успокаивающие примочки, иначе негоже встречать посетителей с покрасневшим от его колкой щетины лицом. Все должно быть безупречно. В эту ночь он особенно груб и ненасытен. Множество пятен оставляет на ее шее и нежных плечах, будто показывает, что теперь она принадлежит только ему. Слишком злой, слишком напористый. Прав был тот иностранец, когда обозвал его дикарем. Среди ночи она просыпается, чтобы собрать с пола рассыпавшиеся бусины с украшения, что он сорвал с нее перед тем, как кинуть на постель. Нескольких не хватает. Придется купить новое, пожертвовать той суммой, что она отложила на свою свободу. Он уходит рано утром, напоследок жадно целует ее, выпивая без остатка, сжав до ломоты нежное тело в своих крепких объятиях. Его, только его женщина. Она улыбается, пряча в руках туго набитый монетами кошель. Сегодня он мрачен и грустен, даже ее танцы не могут его завлечь. Она знает этот взгляд — взгляд безответно влюбленного — но прикидывается наивной. Танцовщица не должна быть чересчур умна. Лишь поддержать светскую беседу, отвлечь от мирских забот и хлопот, а если нужно, то и ублажить, как следует. Печаль одолевает его, и в этот раз ей, возможно, придется хорошо потрудиться, чтобы заставить его забыть обо всем. Однако в этот раз он не остается до утра. Вообще не остается, даже не касается ее. Сидя на краю кровати, она смотрит в его глаза, но не видит там былую страсть. А после он и вовсе исчезает, передав через приятеля ей солидную сумму. Подруги сплетничают — женился твой бей, не жди его. Семья у него теперь будет, дети. Она кисло, через силу улыбается, стараясь сохранять лицо. Это он имеет на нее право, у нее же нет на него никаких прав. Продолжает танцевать и развлекать гостей беседами, понемногу увеличивая свои сбережения. Переживает эпидемию чумы, чудом оставаясь в живых — вера в то, что однажды он придет, помогает ей жить. Его нет в столице уже больше года. Она уже давно вернулась к работе после эпидемии и снова принимает у себя пашей и купцов. Хозяин возвысил ее, и теперь беднякам на нее нет смысла даже заглядываться: слишком дорого она стоит. Слишком хороша для них. И надежды не оставляют ее. *** Ей уже за двадцать, ему давно за тридцать. Она все еще ждет. Каждый вечер, ловко проходя мимо столиков, ищет его черные прищуренные глаза в каждом лице. Пытаясь забыть, она отдается другим, но ни один из них не может заменить его. Даже этот, с виду приятный, довольно богатый. Визирь, не иначе. Все они стараются лишь выдавать себя за простых незнатных беев, а сами вечерами проматывают деньги здесь. И вот тот, в красном кафтане. И те несколько, что сидят всегда в самом углу. Никто из них. От звука знакомого голоса она чуть вздрагивает и роняет на пол миску с отваром. Пришел. Как и обычно, двое сидят на том самом месте. Тот эфенди — его приятель, и он. В богато расшитом узорами кафтане она не сразу признает воина, заглянувшего на вечерок четыре года назад. Видно, что и его карьера устремилась вверх. Но рядом с ней он тут же становится другим: при упоминании семьи улыбка исчезает с лица, а глаза начинают поблескивать. Она уже сомневается, но пальцы в последний момент смыкаются на ее тонком запястье. Она лежит на постели, молча глядя на его покрытую шрамами спину, и проводит рукой там, где еще несколько мгновений назад они сливались в единое целое. Немного больно, но она уже привыкла. Еще на один шаг ближе к свободе. В памяти всплывают его слова о жене — чума забрала ее, лишила их счастья. Последнее, о чем она думает — отвар. Принимала ли она его в ту ночь? Боль в спине не проходит уже второй день. Она танцует, стараясь не показывать вида, насколько ей дурно от множества витающих в воздухе ароматов, — если хозяин узнает, о свободе и домике у озера можно забыть. Все идет по плану до тех пор, пока в один из вечеров, спеша на знакомый голос, она не оступается и не падает с лестницы. Сквозь пелену, застилающую глаза, она замечает, что он так увлечен беседой, что даже не обернулся. А после наступает тьма, из которой ее сознание выхватывает лишь отдельные образы — заламывающий руки хозяин, целительница, стены комнаты, лица девушек. Жена хозяина долго еще беседует с ней, кормя с ложки невкусным, но полезным бульоном. Не хочет терять столь ценную, умелую девицу и призывает быть осторожной с гостями. Живот все еще болит, и на кровати пора сменить простыни, но ей уже намного лучше. Она уже давно не ублажала других гостей и была уверена — этот незапланированный аборт из-за него. Все из-за него. Теперь еще и половину сбережений пришлось отдать в уплату долга за свою так называемую болезнь. А он в тот вечер даже не обернулся. И за все дни ни разу не справлялся о ее здоровье. Проходит время. Теперь нужно стараться — годы летят, а накопленное «богатство» увеличивается очень медленно. Многие уже предлагают ей замужество, да хозяин пока не готов отпустить ее — весьма хороший доход она приносит. Он появляется все реже и реже. Хмурый, грустный, все чаще он не задерживается на ночь. Иногда и вовсе использует ее в своих целях, приказывая аккуратно разузнать важные сведения у какого-нибудь паши или визиря. Что замышляют, с кем дружат, с кем враждуют — все это он теперь узнает с ее помощью. Один из таких ночных допросов оказался весьма полезным — один из советников султана проговорился о задуманном покушении. Вот почаще бы они так тайнами светили — думает она, пересчитывая полученные монеты. Не только на дом, на целое поместье хватило бы с трех таких болтунов. Она так ничего и не рассказывает ему о том происшествии на лестнице. Не нужно. Всему есть предел. Кто она для него — всего лишь танцовщица. Не жена, не сестра. Даже не верит в его бога. Но при звуке его голоса сердце пропускает удар, в этих объятиях хочется раствориться, а в глазах — утонуть, как в темной пучине Босфора. Никто больше не платит ей столько и уж тем более не дарит каких-нибудь браслетов и серег. В этот раз он остается до утра, и она вспоминает тот вечер многолетней давности. Словно вернулась та дикая, звериная страсть, которую он питал к ней на заре их знакомства. Он зарывается лицом в ее белокурые длинные волосы, вдыхая их божественный аромат. Вдавливает в постель с каждым разом, все приближаясь к точке накала, срывает свое имя с ее уст — и сам тонет в ее ласках. Наутро она старательно обрабатывает лицо и надевает более закрытый наряд — гостям не нужно видеть никаких изъянов на ее теле. Тех, что оставил он прошлой ночью. *** Ей скоро тридцать. Заветный кошель тяжело опускается в ладонь хозяина. Время пришло. Сегодня на ней вместо привычного вычурного наряда скромное платье и кафтан, а лицо и волосы, пусть и не по ее религиозным обычаям, укрыты платком. Так безопаснее. Девушки совсем не рады расставанию — за все десять лет она успела им полюбиться. А теперь уезжает. Куда она пойдет? Свободной одинокой женщине на улицах города не выжить. Но только не ей. Связи — великое богатство. Порой они важнее денег. Она дергает за ниточки, и нужный человек оказывается с повозкой у входа в трактир. Пора в путь. После того дня он почти не появлялся. После позорного случая с какой-то важной девицей из Топкапы, его сняли с должности хранителя султанских покоев и выслали из столицы. Она сама не помнит, когда начала скучать по нему, искать и ждать встречи. Когда он заполонил собой все ее мысли. Трактир был единственной ниточкой, что связывала их, и теперь, уезжая, она понимает, что больше им никогда не увидеться. В придорожной таверне на окраине столицы в этот час почти никого нет. Она вместе с возницей, назвавшимся ее старшим братом, сидит у одного из столиков с миской еды, как на пороге возникает силуэт. И снова сердце пропускает удар. За окном маленького домика журчит ручей и пасутся козы. Сегодня год, как она живет здесь. Свободная, независимая, она так и не вышла замуж. Занялась домашним хозяйством, как когда-то мать в далекой родной Греции. Мало кто о ней теперь знает. А если и слыхали — то все неправда. В колыбели спит ребенок. Такой же смуглый и черноволосый, как и его отец.