Ночные кошмары

В мыслях Разумовского странно. Балор перебирает воспоминания максимально аккуратно, чтобы не порезать пальцы. Некоторые из них особенно острые, словно обломки зеркала, некоторые заляпаны странной черной смолой и слеплены друг с другом. Это выглядит жутко — даже для того, кто повидал безумные вещи. — Какой симпатичный маленький кошмарик. Когтистая лапа сгребает его за волосы, ободрав кожу, и разворачивает к себе. Эта тварь лицом выглядит совсем как Разумовский, но дальше тело покрыто смоляными черными перьями, а за спиной — огромные черные крылья. Балор охает, когда его подтягивают ближе, волоча коленями по полу; от неожиданно сильного страха он обвивает щупальцами удерживающую его руку и сжимает, пытаясь выбраться из хватки — и слышит в ответ громкий восторженный хохот. — Ох, кошмарик, ты пытаешься меня напугать? Птица ловит одно из ползущих по плечу щупалец и отрывает от кожи вместе с несколькими перьями, даже не сморщившись, а затем притягивает ко рту и широко проводит по нему языком — несмотря на ситуацию, это прикосновение отдаётся приятным покалыванием. Балор замирает, следя за происходящим, всё ещё обездвиженный железной хваткой в волосах. Птица смотрит в ответ, улыбаясь уголками губ. Он аккуратно обводит присоски кончиком языка и останавливается у узкого начала щупальца, чтобы медленно втянуть его в рот. Слишком глубоко, так никто бы не смог — даже во сне у людей остаются привычки и ощущения, которые связаны с физическим телом. Но это не человек, это не разум Сергея — это такой же как и он кошмар, который живет внутри и может делать что пожелает. Балор не успевает додумать, потому что острые зубы неожиданно смыкаются, отсекая щупальце — черная кровь брызжет во все стороны, заливая красивое лицо и шею. Кажется, Балор воет. Он отшатывается и одергивает искалеченный отросток к себе, скуля от боли — а он даже не должен чувствовать боли, но в этом разуме он подчиняется пожеланиям безумного кукловода. Птица с наслаждением облизывается, собирая черные капли языком и кончиками пальцев, чтобы слизнуть кровь с подушечек. Его крылья, до этого сложенные за спиной, чуть расправляются и вздрагивают, выдавая то, какое наслаждение ему приносят чужие страдания. Балор понимает, что начинает паниковать. Он отползает дальше, скользя ладонями и ступнями по полу, и лихорадочно ищет разум, в который мог бы сбежать — Птица это чувствует, судя по хищной улыбке и тихому смеху. — Ох, Кошмарик, ты же так любишь безумие — но боишься остаться у нас? — он смеется громче, подходя ближе. — Ты же так любишь сводить с ума — так получай. И Балор уже знает, что это не сработает, но тем не менее делает то, что умеет — пытается ужаснуть. Его тело изменяется, становясь бесформенным туманом, сотканным из тьмы и усеянным тысячами глазниц, опутывая собой эту тварь целиком — и тогда она начинает кричать. Он сжимает истошно бьющуюся внутри Птицу, показывая ей самые жуткие из всех кошмаров, обещая невообразимые пытки. Бросает её из одного воспоминания в другое, напоминая о каждой неудаче, превращает обидчиков в жутких кадавров, что сжирают его целиком. И Птица кричит, захлебываясь звуком, путешествуя внутри его. Правда, Балор не успевает насладиться успехом — крик обрывается веселым хохотом, и Птица рассеивает его одним движением руки возвращая в исходную форму. Он потягивается, стряхивая с волос остатки тумана, и наклоняется к сидящему на полу ошеломленному Балору, хитро улыбаясь. — Хорошая попытка. А теперь моя очередь. Кожа с его лица сползает ошметками, превращаясь в что-то жидкое и живущее своей жизнью; череп заостряется, становясь черепом какой-то огромной птицы. Черные крылья распахиваются и накрывают Балора с головой, отрезая от внешнего мира, оставляя наедине с этой жуткой тварью, что сразу со всех сторон, и с его кошмарами, напоминая о том, как он пал, сраженный на поле боя, и чье лицо теперь носит, бесплотный и беспомощный без чьего-то разума. Паразит, что сводит с ума своих носителей. Маленький беззащитный жучок. Он чувствует, как его тела касается тьма, обретшая плоть, как она заползает в его ноздри и рот, душа безысходностью и страхом, и пытается вытянуть это из себя, но никак не может. И когда он думает, что сейчас его окончательно поглотит, всё заканчивается так же резко, как началось. Птица, сидящий на корточках, легко поглаживает его пальцами по щеке — это ощущение почти приятное после того, что произошло. Балор машинально подается к ласке и смотрит на своего мучителя заплаканными глазами, сам не понимая, когда начал плакать. — Ну, ну, всё, — Птица встаёт на колени и берет его лицо в ладони, невесомо целуя бледную кожу. — Всё закончилось. Балор не понимает зачем, но ластится к губам и рукам, судорожно дыша. Птица подтягивает его за бедра, нависая над, и втягивает в поцелуй, одновременно бережно укладывая на спину. Его руки скользят по коже бережно и осторожно, но в итоге все равно впиваются когтями, вспарывая черную кожу. Балор вскрикивает, но не отталкивает: обвивает всеми щупальцами, притягивая ближе, подчиняясь чужой воле. Воле того, кто сильнее, кто может поглотить его целиком — и предлагает себя, не осознавая этого. Птица негромко шипит, склоняясь к его шее, и кусает под нижней челюстью, задев зубами один из глаз, что тут же взрывается болью, растекаясь туманом. Балор всхлипывает и разводит ноги, позволяя прижаться ближе, как будто они любовники, и гладит пальцами основания черных крыльев, притягивает к себе, обхватив их ладонями. Птица спускается ниже короткими мазками языка и прикосновениями губ. Он вгрызается зубами во внутреннюю сторону бедра до крови и жадно слизывает черные струйки. Балор подается навстречу, схватив его за волосы, и, кажется, впервые за века своего существования, понимает то, что толкает людей в постель друг друга. Он хочет Птицу, хочет его внутри себя, чтобы он смог быть так глубоко, как только может. Чтобы он касался его везде и сразу, чтобы поглотил и сделал своей частью навеки. — Маленький глупый кошмарик, — Птица отрывается; его рот, перемазанный кровью, искривляется в улыбке. — Я мог бы тебя сожрать и ты бы отдался с таким удовольствием. Он проводит когтями от бедер вверх, по бокам, и сжимает запястья Балора, чтобы прижать их к полу и снова поцеловать, делясь вкусом его же крови. — Но сегодня я не голоден, — выдыхает он, отстраняясь. — А теперь пошел вон из нашей головы. Балор чувствует, как его вышвыривает в пробегающую мимо крысу — против его воли, как ненужную игрушку. Он, вместе с его новым носителем, замирает и смотрит на спящего Разумовского, что морщится и хнычет во сне, и думает, что тот обречён. А затем, деловито подвигав носом, убегает на поиски Бесобоя — и гнилого огрызка. Ему почему-то очень сильно хочется есть.