Умеренность

Тристиан провел немало времени среди смертных: достаточно, как он полагал, чтобы понимать и принимать чувства и порой парадоксальные стремления, с ними связанные. Ему теперь были хорошо знакомы те противоречия, что должны быть ему чуждыми; и все же с каждым днем он снова обнаруживал, что ему многому предстоит научиться. Когда все становится благополучно – взаимопонимание дает трещину. Лилия всегда была искренна в словах и поступках. Жрец достаточно знал о людях, чтобы понимать: такое среди наделенных властью смертных встречается редко. Она могла прямо и недвусмысленно отказать возможному могущественному союзнику; могла позволить себе рассмеяться в лицо неудачливым заговорщикам, не беспокоясь о последствиях. Теперь она лгала, либо недоговаривала, что стало новым поводом для тревоги. Когда Тристиан решился спросить Лилию о причинах – то получил емкий и однозначный ответ: "Тебе не стоит беспокоиться об этом". Нет более быстрого и эффективного способа вызвать беспокойство. Теперь жрец не стал дожидаться, когда услышит ее шаги в темноте. Он остановился у входа в кабинет. Не раз ему приходилось стоять перед этой дверью, когда он не решался войти и начать разговор, сознаться во всем – пока не стало поздно. Вместе с неопределенностью и тревогой, вызванной упорным молчанием, постепенно приходило понимание: что именно чувствовала Лилия, когда он сам умалчивал, замолкал на полуслове и считал, что его собственные беды не должны ее коснуться. Тристиан извлек из кармана запасной ключ, что Лилия вручила ему. На всякий случай, как она выразилась. Интересно, помнит ли она об этом? Но ключ не понадобился: дверь была не заперта. – Что еще... А, это ты, – Лилия хмурилась: он слышал это в ее голосе. – Что случилось? – Уже поздно. Я пришел спросить, не нужна ли помощь. Шуршание бумаги: Лилия либо пыталась собрать свои записи в стопку, либо просто двигала книги на столе. Она будто пыталась спрятать заметки, хотя прекрасно знала, что Тристиан не в состоянии их прочесть – случайно или намеренно. Он знал, что служители Нефиса занимаются поиском редких изданий для Лилии. Знал – и не придал значения: маги получают силу благодаря постоянному поиску знаний. Именно поэтому в таком интересе не было ничего удивительного. – Если ты пришел напомнить мне о делах – не утруждайся. Мои поиски не помешают выполнению обязанностей. – Я никогда не сомневался в твоей способности расставлять приоритеты, – мягко возразил Тристиан. – Но что именно ты ищешь? Лилия колебалась и медлила с ответом. Когда Тристиан уже решил, что не услышит ничего, кроме очередной общей фразы, она ответила – и в очередной раз удивила его. – Информацию о проклятиях. Прецеденты. Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь снова видеть, поэтому мне нужно изучить все доступные источники и найти способ вернуть тебе зрение. Но все, что мне пока удалось найти – это притчи, в которых смертные горько жалеют о совершенных сделках. Никакой конкретики, только угрожающие предостережения. – Пока? Значит ли это, что ты намерена продолжить поиски? – Разумеется! – в голосе слышалось плохо скрываемое раздражение. – Пока я могу что-то сделать... Лилия всегда держала данное слово – поэтому могла стать заложницей собственных обещаний. Тристиан обошел письменный стол, опустился перед ней на колени и осторожно коснулся ее рук. Он ощущал, как внимательно она следит за каждым его движением. – Не можешь. – Если я ничего не замечала – значит, я тоже разделяю ответственность. – Ты ошибаешься, – мало было в Украденных землях тех, кто мог бы сказать Лилии нечто подобное в лицо. – Я не могу запретить: не имею над тобой власти. Я не могу дать совет: ты не прислушаешься. Поэтому я лишь прошу: отступись. Ты не в силах что-то изменить. – На сей раз ты даже не станешь напоминать, что мне не следует отвлекаться от более важных вопросов, которые меня ждут? – Лилия позволила себе печальную усмешку. – Нет необходимости, – жрец покачал головой, тоже вспомнив разговор перед путешествием в Варнхолд, и свою отчаянно-неуклюжую попытку объясниться. – Ты прекрасно справишься и без моих увещеваний. Я же лишь прошу не тратить силы на безнадежное дело. Я ведь не беспомощен, и никогда не стану для тебя обузой. – Не желаю больше слышать от тебя это слово, я никогда не считала тебя обузой – Лилия ответила излишне резко. – Это же... – Для моего блага? Лилия замолчала, будто забыла, что хотела сказать, а затем неожиданно рассмеялась. – Должно быть, я похожа на свою мать гораздо больше, чем мне казалось. Жаль, что схожесть не всегда способствует пониманию, – она снова замолчала, раздумывая над следующими словами, и наконец решила продолжить. – Может быть, Беатрис меня тоже когда-нибудь поймет. Она явилась лично, чтобы убедить меня вернуться, а спустя пару недель – я узнаю, что ее дочь до сих пор считается пропавшей без вести. – Откуда ты знаешь? – Тристиан не отпускал ее рук, и почувствовал, как она чуть сильнее сжимает пальцы. – Беатрис довольно продолжительное время поддерживает переписку с маркизой Делла Фиорни, а Октавия любит посплетничать. Ирония судьбы... Но хватит об этом. – Мне жаль. – Не нужно жалости. Это... закономерный исход. Я должна была ожидать подобного. Сейчас Тристиан удивительно ясно чувствовал смятение, одолевающее Лилию. Почему же он до сих пор ничего не замечал? Почему думал, что эти непростые вопросы остались в прошлом? Ответ оказался простым: потому что Лилия не позволяла ему замечать. – Оставь попытки, – Тристиан снова попробовал убедить ее. Он безнадежно жалел, что не замечал этой тревоги, на которую обязан был обратить внимание, но продолжал настаивать. – Прошу. Задуманное не в твоей власти. – Это могло стать для меня вызовом, – ответ прозвучал отстраненно. – Странно. Совсем недавно малейший намек на сомнение в моих силах заставил бы меня опровергнуть его, любыми средствами. Но сейчас я думаю, что ты прав. Наверное, я никогда не пойму божественных замыслов. Не стоит даже пытаться. А что насчет тебя? Разве ты никогда не жалел, что остался? – Ничуть, – искренне ответил жрец. – Это было лучшим моим решением из возможных. Тристиан уже почти забыл то время, когда считал свое смертное существование заточением. Как оказалось, Лилия продолжала об этом думать. Не угнетающее чувство долга и не тяжкая повинность выражения благодарности держали его. То чувство, что заставляло его остаться, не имело ничего общего с принуждением. – Пожалуй, это все, что мне нужно было знать. Не уверена, что на твоем месте я бы также избавилась от сомнений. Но осталось еще одно дело. Лилия высвободила руки, и магическое плетение, повинуясь усилию воли, окутало их; яркая вспышка на границе восприятия позволила узнать родственность огню. Если решение уже принято – слова не заставят изменить его. Тристиан не сразу понял, что именно она хочет сделать: его порывом было остановить ее, не дать совершить нечто непоправимое, пока есть возможность что-то изменить. Первая догадка оказалась ошибочной. Она отвернулась и собрала ворох бумаг со стола. Магический огонь легко поглощает бумагу, даже сплошь покрытую чернилами, не оставляя после себя ни дыма, ни пепла, ни сожалений о неудаче и бессилии. – Так у меня не будет соблазна вернуться к этим записям – Лилия посчитала нужным пояснить. – В них я искала не тот ответ, что мне был нужен. Жрец никогда не слышал, как Лилия называет себя верующей: она не искала утешения, смысла существования, подтверждения своей правоты; она считала, что добровольное причисление себя к верующим ограничивает взгляды и накладывает определенные обязательства. Тристиан не настаивал: он считал, что подобные стремления должны быть добровольными и исходить от самого потенциально верующего – и лишь тогда вера имеет значение. Тем временем, он решил, что Лилия приблизилась к пониманию воли богов намного ближе, чем ей самой казалось – и ближе, чем он сам когда-либо приближался.